Аня проснулась раньше обычного. На часах было 6:12 — будильник должен был прозвенеть через полчаса, но что-то в квартире уже не позволяло спать спокойно. В кухне кто-то шуршал. Звук чайника, знакомый, но несвоевременный. Запах растворимого кофе, который Аня никогда не покупала.
Она накинула халат и вышла. За столом сидела Лена, младшая сестра, в её пижаме, с телефоном в руке, и делала селфи с чашкой, на которой было написано: “Успешная женщина”. Чашка была, конечно же, Анина.
— Доброе утро, — сказала Лена, не отрываясь от экрана. — У тебя чайник какой-то дико тормозной. Я привыкла к электрическому покруче.
Аня кивнула. Она не была готова к происходящему. Вообще. Ни к тому, что сестра въедет с сыном в её двушку «на пару недель, пока не наладится», ни к тому, что это «наладится» уже три недели как отодвигается «ещё на немного».
— Артём спит ещё? — спросила она, включая кофемашину, которую сама себе подарила на прошлый день рождения.
— Ага. Ты же сама говорила, что ему лучше привыкать к режиму. Вот он и привыкает, — сказала Лена, отхлёбывая из Аниной чашки. — А у тебя сахар где?
Аня чувствовала, как квартира сжимается. Как будто стены стали на шаг ближе. Лена приехала прийти в себя после неудачного расставания: муж ушёл, кредит остался, и, конечно, ей нужно было «переосмыслить всё».
Аня сочувствовала. Но почему-то это сочувствие всё чаще затмевалось недовольством, когда Лена ставила её зубные щётки рядом, словно они теперь навсегда вместе.
Первый тревожный звонок прозвенел через неделю после переезда. Лена предложила объединить расходы «по-семейному», но сделала это очень мило и своеобразно:
— Ну, ты же всё равно одна живёшь. И у тебя зарплата нормальная. А я пока не встала на ноги, давай я буду просто готовить и за ребёнком смотреть, а ты — ну, всё остальное?
Аня не нашла, что сказать. Оно вроде бы логично. Только готовка ограничивалась макаронами и куриными наггетсами. А за ребёнком Лена смотрела в основном через фильтр соцсетей.
Второй «звонок» был громче.
— Я посмотрела твой холодильник. Ты вообще нормально ешь? Мы с Артёмом в шоке. Я закуплюсь, не переживай, потом разберёмся, — сказала Лена и пошла в «Пятёрочку» с Аниной картой, которую она «одолжила» у неё, чтобы «не искать свою по всем сумкам».
Когда Аня открыла банковское приложение вечером, у неё слегка задергался глаз. Лена купила мороженое, крабовые палочки, сыр за 700 рублей, йогурты с мюсли, а ещё кокосовое молоко, которое, по словам Лены, «очень полезно детям, если верить Маше из TikTok».
Аня вдыхала. Выдыхала. Записывала расходы в блокнот. И стирала. Потом снова записывала.
Но настоящий момент истины наступил, когда за ужином Лена, облизывать ложку от мороженого, посмотрела на неё с видом человека, который сейчас скажет нечто мудрое.
— Ты знаешь, я тут подумала. У нас с тобой всё-таки семья. А значит, твои деньги — это, по сути, наши семейные деньги. Пора бы делиться по-честному, не так ли?
Аня уронила вилку.
Лена не моргнула.
— Ну, ты же не думаешь, что деньги — это только для тебя? Мы вместе сейчас. Это как бы… партнёрство. Я помогаю тебе, а ты должна помочь мне. Финансово.
Аня не ответила.
***
Прошло чуть больше месяца. В теории Лена всё ещё пела свою песню «на пару недель». На практике — уже выбросила Анину пену для душа, потому что «у неё аллергия на химию», переставила всю посуду «по логике» и стала просыпаться позже, чем Артём.
Каждое утро начиналось одинаково. Ванна занята. Холодильник постоянно открыт, как портал в параллельную реальность, где Анины продукты внезапно стали чьими-то общими.
— Ты что, съела мои йогурты? — как-то спросила Аня.
— Они стояли уже три дня. Ты явно не хотела их. Я ж не знала, что ты к ним прикипела, — без тени стыда ответила Лена, вытирая руки о кухонное полотенце. Раньше у Ани все они оставались идеально чистыми. Теперь это было покрыто загадочными разводами.
Аня работала из дома три дня в неделю. Но теперь это стало квестом. То Артём включал планшет на максимум, играя в какую-то игру, где ежик громко кричит на немецком, то Лена начинала записывать «рилсы» на фоне белой стены, где у Ани раньше стоял цветок. Цветка теперь не было. Лена сказала, что он ей мешал «энергетически».
— Ты такая холодная, Ань, честно. Неудивительно, что ты до сих пор одна. Ты вообще с людьми разговаривать умеешь? — говорила Лена, устраивая очередную показательную уборку и стирая пыль с чистых полок.
Аня сидела в наушниках, включая белый шум, чтобы не слышать сестру, не слышать ребёнка, не слышать своё собственное «почему я это допустила».
Искры пошли в день, когда пришли счета за коммуналку.
— Ты платишь, да? — как само собой разумеющееся сказала Лена. — Я бы скинулась, но у меня вообще ничего сейчас. Кошмар просто. Долги, школа, кружок по танцам — ты ж понимаешь.
Аня понимала. Слишком многое. В том числе, что сестра не сказала даже «спасибо».
Она решила поговорить. Спокойно. Без наезда. Без претензий. Как взрослые люди.
— Лена, послушай. Мне тяжело одной всё тянуть. Давай как-то договоримся: ты хотя бы покупку продуктов берёшь на себя. Или платишь часть счетов.
Лена удивилась, как будто её обвинили в краже.
— Серьёзно? Ты хочешь деньги с родной сестры содрать? Ты совсем с ума сошла? Я что, чужой человек тебе?
— Я не говорю про деньги. Я говорю про участие, — тихо ответила Аня.
— Да ты просто жадная. Всегда такой была, кстати. Папа мне говорил: Аня с копейкой расстанется, только если в заложники возьмут кота.
***
Потом был новый «сюрприз». Лена пришла с пакетом. Внутри — плед, свечи, несколько декоративных подушек.
— Я решила обновить квартиру. Сделать уютно.
— Ты опять взяла деньги с моей карты?
— Ну я думала, ты не против. Это же для нас! Ты правда готова скандалить из-за пары подушек?
Аня в ответ молчала. Потому что понимала: если сейчас начнётся скандал, она проиграет. Лена умеет плакать. Умеет жаловаться маме. Умеет вызвать сочувствие даже у банкомата.
И тогда, вечером, Аня сделала то, что в её жизни всегда предшествовало радикальным шагам. Она открыла тетрадь. И начала писать.
Дата. Расход. Кто покупал. Кто пользовался.
Лена над ней посмеялась.
— Ты что, график составила? Сводку? Господи, ты реально одна останешься.
Аня кивнула.
— Возможно. Но лучше одна, чем с тем, кто считает меня банкоматом.
На следующее утро Лена громко хлопнула дверью ванной.
— Не оставляй больше свои маски на полке. Они падают. И вообще, можешь сделать нормальную воду в душе, а то она то холодная, то горячая. Помыться толком невозможно.
Аня молча записала ещё одну строку в таблицу.
***
Аня возвращалась с работы домой, и впервые в жизни ей не хотелось туда. Она даже шла медленнее, нарочно задержалась в магазине, где бесцельно рассматривала пакеты с гречкой и читала состав стиральных порошков, будто это было что-то важное.
На пороге квартиры её встретил запах. Сначала она подумала, что что-то горит. Потом поняла — это новый ароматический диффузор, стоявший на её комоде. Красивый, стеклянный, с надписью “Breathe & Heal”. В примерном переводе: Дыши и не ори.
— Ты чего так поздно? — спросила Лена с кухни.
— Работала. У нас отчёты.
— А, ну окей. Я тут сделала перестановку в твоей комнате. Теперь там повеселее стало. И Артёму нужен был уголок. Надеюсь, ты не против?
Аня не ответила. Она просто прошла в свою комнату. А потом… застыла.
В углу стояла раскладушка. На её столе — учебники по окружающему миру. На её подоконнике — открытая банка с гуашью. Одеяло было сложено вдвое, её постельное бельё смято. Лена поселила туда Артёма. Аня теперь жила в спальне вместе с чужим ребёнком.
Она ничего не сказала. Просто легла на диван в зале. Пролежала час. Потом включила ноутбук и открыла ВКонтакте — просто чтобы отвлечься.
Там её ждал подарок судьбы.
На видео в сторис — Лена.
Фильтр: слегка размытый, модный.
Фон: Анина кухня.
Текст поверх:
«Когда живёшь с сестрой и та не понимает, что семья — это делиться, а не считать. У кого тоже такие родственники?»
И ниже — смайлик с глазами, закатившимися в космос.
Аня не помнила, как закрыла ноутбук.
В ушах стучало. Стало жарко. Её унижали в её же квартире. При этом ели её продукты, спали в её постели, и ещё жаловались на неё перед какой-то невидимой аудиторией, где все, конечно же, «свои».
На следующий день Аня взяла отгул. Позвонила на работу и сказала, что заболела. Она не болела. Она просто села на кухне, достала блокнот и написала три слова:
“Ты съезжаешь. Точка.”
Вечером, когда Лена вернулась пакетом из «Летуаль», всё было тихо. Аня сидела с ноутбуком, пила воду.
— Ты чего такая? — спросила Лена.
— Мы поговорим. Сядь.
— Ой, началось…
— Я устала. Устала тянуть. Устала слушать. Устала, что меня здесь не уважают. Ты живёшь у меня два месяца. Не помогаешь. Деньги тратишь. При этом позволяешь себе говорить, что я жадная. С меня хватит.
Лена встала.
— Аня, ты чего? Я ж тебе родная сестра. Это временно. Я просто не в самой лучшей форме сейчас…
— И когда планируешь быть в лучшей форме? — тихо перебила Аня. — Ты даже не пыталась искать квартиру. Не предложила скинуться. Я видела твои сторис. Видела, как ты «страдаешь» у меня на кухне. И я устала быть твоим фоном. У тебя две недели, чтобы съехать.
Тишина. Потом начался спектакль:
— Я не могу. У меня ребёнок. Ты хочешь, чтобы мы ночевали на улице?
Аня встала.
— У тебя куча подруг, с которыми ты переписываешься. Муж, с которым ты «рассталась» уже третий раз. Родители. Зайди на «Циан», в конце концов. Но у тебя две недели.
Лена хлопнула дверью в ванную. Аня услышала, как льётся вода. Потом — глухие рыдания, почти театральные.
Она не пошла её утешать. Просто встала, налила бокал вина и села у окна. Было темно. Но впервые за два месяца — не тесно.
На следующее утро Лена повела Артёма в школу молча. Даже не попрощалась. Аня тоже не стала ничего говорить. Она просто распечатала на принтере маленькую бумажку и приклеила на входную дверь:
“В квартире три человека, но одна хозяйка.”
***
День, когда Лена съехала, был серым. Не дождливым — просто серым. Таким, какими бывают будни, в которых не случилось ничего хорошего, но и конца света пока тоже не предвидится.
Аня не помогала собирать вещи. Лена ходила по квартире молча, как обиженная старшеклассница, складывала косметику в пакеты, подбирала носки Артёма из-под дивана, долго искала свою зарядку, которую забыла в Аниной комнате неделю назад.
Артём спросил:
— А тётя Аня с нами не поедет?
Лена резко ответила:
— Нет. Ей и так тут нормально. Ей никто не нужен.
Аня просто стояла в коридоре. Она не злилась. Не жалела. Она чувствовала… как будто снова дышит. Без этой глупой туманной вины, которую в ней аккуратно растили всё это время.
Когда они ушли — с чемоданом на колёсиках и двумя сумками, — Аня не закрыла дверь сразу. Посидела на стуле в прихожей. Просто посидела. Впервые за два с половиной месяца — тишина. Ни гула мультиков, ни всхлипов, ни запаха жареных сосисок в семь утра.
Вечером она вымыла ванную. Потом выкинула почти пустые банки с Лениной косметикой. Потом — подушки с надписью “Live Laugh Love”.
В следующие дни Лена писала.
Сначала сухо:
«Ань, ты не могла бы пока оставить кое-что у себя? Я потом заеду.«
Потом чуть мягче:
«Я понимаю, ты устала. Я тоже. Может, поговорим?»
А потом — голосовое. Почти слезливое:
«Ты же знаешь, что я всегда завидовала тебе. У тебя всё всегда по полочкам. Я не умею так. Прости, если была грубой.»
Аня не отвечала. Не потому что мстила. Просто всё было сказано. Иногда люди перестают быть частью твоей жизни не потому, что они чудовища. А потому что они не хотят понимать, где заканчиваются они — и начинаешься ты.
Она тихо пила чай. Листала новости. Купила себе новое постельное бельё — серо-синее, строгое, как банковская выписка. Заказала доставку еды. Никому ничего не рассказывала.
Через неделю в её дверь позвонили. Открыла — Лена. В руках пакет.
— Я принесла тебе… ну, вернуть кое-что.
— Хорошо, оставь.
— Ты всё ещё злишься?
— Нет. Просто… я больше не хочу, чтобы это повторялось.
Лена молча кивнула. Пакет оставила. Ушла.
В пакете была та самая чашка — “Успешная женщина”. И записка на стикере:
“Ты была права. У тебя получилось. У меня — пока нет. Прости.”
Аня поставила чашку в шкаф. Не на верхнюю полку, но и не впереди. Просто — туда, где ей теперь место. В ряду вещей, к которым можно вернуться. Но не обязательно.
Она села на подоконник. За окном шелестели деревья. Кто-то громко слушал музыку. Аня взяла в руки другую чашку — новую, белую, без надписей. И в этот раз кофе был только её.
