— Где была?
Голос Виталия, глухой и тяжёлый, ударил Светлану в спину, едва она переступила порог квартиры. Он не был громким, но в нём сгустилось столько мрачного недовольства, что приятная усталость в мышцах мгновенно сменилась напряжением. Она молча сняла кроссовки, чувствуя, как прохладный пол остужает разгорячённые стопы. Воздух в прихожей был неподвижным и спёртым, словно его не проветривали с самого утра.
Она прошла на кухню. Виталий сидел за столом, подперев голову кулаком, и смотрел на пустую сахарницу с таким видом, будто решал судьбу мира. Он даже не повернулся в её сторону. Перед ним стояла нетронутая чашка с остывшим чаем.
— Я же сказала, что иду в зал, — ответила Светлана, ставя на пол свою спортивную сумку. Она открыла холодильник и с наслаждением прислонилась лбом к холодной дверце. После часа интенсивной работы с железом это было чистое блаженство. Каждая клетка тела гудела от проделанной работы, а в голове царила приятная пустота.
— Мне Зойка звонила, — процедил он, всё так же не отрывая взгляда от сахарницы.
Вот оно. Источник всей этой желчи, растекающейся по кухне. Зоя. Его сестра, чья собственная жизнь была настолько пресной, что она с упоением добавляла специй в чужие.
— И что на этот раз напела твоя драгоценная сестра? — Светлана достала бутылку с водой и сделала несколько больших глотков.
Он наконец поднял на неё глаза. В них не было ничего, кроме холодной, уверенной ярости. — Говорит, ты там с каким-то качком любезничала. Хихикала. Вокруг него крутилась, как кошка мартовская. Что, мужа уже мало? Решила на других посмотреть, себя показать?
Светлана медленно закрутила крышку бутылки. Абсурдность обвинения была настолько велика, что ей даже не хотелось оправдываться. Это было ниже её достоинства.
— Я спрашивала у тренера, как правильно делать приседания со штангой, чтобы не сорвать спину. Его работа — объяснять. Моя — слушать. Виталик, ты в своём уме?
Его лицо исказилось, словно от зубной боли. Он резко поднялся, и стул под ним с противным скрежетом отъехал назад. Он сделал шаг к ней, нависая, заполняя собой всё пространство маленькой кухни. Запах его раздражения стал почти физически ощутимым.
— Попробуй только снова пойти в эту тренажёрку, я тебя за твои же патлы оттуда выволоку! Поняла меня? А то только и делаешь, что перед мужиками красуешься!
Он произнёс это негромко, но с такой ледяной убеждённостью, что слова повисли в воздухе, как приговор. Светлана смотрела ему прямо в глаза. В этот момент что-то внутри неё, что ещё пыталось найти логику в его поведении, окончательно окаменело. Она увидела перед собой не любимого мужчину, а мелкого, неуверенного в себе тирана, который пытался запереть её в клетку из своих комплексов и страхов, подпитываемых ядовитыми советами сестры.
Она молча обошла его. Прошла в комнату и так же молча поставила свою сумку у шкафа. Он двинулся за ней, ожидая слёз, криков, мольбы. Но она не произносила ни слова. Она дала ему возможность насладиться собственным ультиматумом, почувствовать себя хозяином положения. Когда он уже открыл рот, чтобы добавить что-то ещё, она повернулась. На её лице не было ни страха, ни обиды. Только холодное, спокойное презрение.
— Поняла, — сказала она ровным, лишённым всяких эмоций голосом. — Я всё поняла. Что ты ревнивый тупица, который слушает свою сестру-сплетницу. И раз уж мы перешли к ультиматумам, то слушай мой. Так вот, я не только пойду завтра в зал. Я возьму персональные тренировки у этого самого «качка». И если ты или твоя ненаглядная Зойка хоть на шаг ко мне там приблизитесь, я устрою такой скандал, что этот фитнес-клуб ещё месяц гудеть будет, как и весь город о вашей выходке. А теперь отойди, от тебя злобой несёт. Я в душ.
Она взяла из шкафа чистое полотенце и направилась в ванную, оставив его стоять посреди комнаты. Он смотрел ей вслед с открытым ртом, как будто только что получил удар под дых. Он был готов к чему угодно, но не к такому стремительному и безжалостному ответному удару. Его ультиматум не просто отвергли. Его взяли, развернули и с силой швырнули ему же в лицо.
— Ты куда-то собралась?
Вопрос прозвучал на следующее утро, когда Светлана, уже одетая в легинсы и спортивный топ, методично укладывала в сумку бутылку с водой и полотенце. Она не ответила, лишь с нарочитым щелчком застегнула молнию. Этот звук в утренней тишине квартиры прозвучал громче выстрела. Виталий стоял в дверном проёме, загораживая проход. Его лицо было бледным, осунувшимся, будто он не спал всю ночь, перемалывая в голове её вчерашние слова.
— Я тебя спросил, — повторил он, и в его голосе уже не было вчерашней ледяной уверенности. Прорезалась нотка плохо скрываемой паники. Его ультиматум был проигнорирован, его авторитет растоптан. — Я же сказал, ты никуда не пойдёшь.
— А я сказала, что пойду, — Светлана взяла сумку. — Ты хочешь это обсуждать каждое утро? У меня нет на это времени. Тренировка через сорок минут. Отойди.
Она двинулась прямо на него. Он не сдвинулся с места, пытаясь преградить ей путь своим телом. Это была жалкая, инфантильная попытка установить контроль. Она остановилась в шаге от него, глядя ему прямо в глаза. От него пахло несвежим дыханием и вчерашним гневом.
— Виталик, не будь смешным. Ты же не думаешь, что это сработает?
В этот момент в прихожей раздался звонок. Резкий, требовательный. Они оба вздрогнули. Виталий с какой-то странной, нервной поспешностью пошёл открывать. Светлана осталась стоять посреди комнаты, сразу всё поняв. Это не было случайностью. Это был вызов подкрепления.
На пороге стояла Зоя. На её лице была нарисована такая скорбная озабоченность, какую можно увидеть на прощании с очень дальним родственником. В руках она держала пакет, из которого торчал батон. Якобы зашла по-соседски, по дороге из магазина.
— Ой, а я к вам! Решила вот зайти, кофейку попить. А что у вас тут происходит? Света, ты куда-то уходишь? Виталечка такой расстроенный…
Она прошла в квартиру, как к себе домой, сбросила туфли и прошествовала на кухню, окинув Светлану взглядом, полным фальшивого сочувствия. Виталий поплёлся за ней, как побитая собака, ищущая защиты у хозяйки. Светлана медленно пошла следом. Спектакль начинался, и она не собиралась пропускать выход главной актрисы.
— Свет, ну что же ты делаешь, а? — начала Зоя, ставя чайник и хозяйничая у плиты. Её голос сочился липкой, ядовитой заботой. — Мы же за тебя волнуемся. Ну пойми ты, ты замужняя женщина. У тебя есть муж, семья. А эти залы… там же мужики одни, все потные, смотрят, оценивают. Это неприлично. Что люди скажут? Что скажут наши родственники, когда узнают, что жена Витали себя так ведёт?
— Вот! Хоть кто-то меня понимает! — подал голос Виталий со своего места за столом. Он снова обрёл толику уверенности, почувствовав поддержку сестры.
Светлана молча прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди. Она смотрела на них, на этот слаженный дуэт, и чувствовала не злость, а какое-то брезгливое любопытство.
— Зоя, а твои родственники знают, что ты в тридцать пять лет живёшь с мамой и единственное твоё развлечение — это лезть в семью брата? — спросила она спокойно и очень внятно.
Зоя замерла с чашкой в руке. Её лицо на мгновение утратило маску заботы, и сквозь неё проглянула неприкрытая злоба.
— Ты… ты как со мной разговариваешь? Я тебе добра желаю! Я хочу сохранить вашу семью! А ты неблагодарная!
— Моя семья — это я и мой муж, — отчеканила Светлана, переводя взгляд на Виталия. — И мы как-нибудь без суфлёров разберёмся. Или ты уже не способен принять ни одного решения без одобрения сестры? Может, мне и в постель её позвать, чтобы она подсказывала, как правильно?
Виталий вскочил, опрокинув стул. Лицо его побагровело.
— Замолчи! Не смей так говорить с моей сестрой!
— Тогда пусть твоя сестра не лезет в мою жизнь со своими убогими представлениями о приличиях, — Светлана выпрямилась. — Всё. Представление окончено. Мне пора.
Она развернулась и пошла к выходу. Зоя что-то шипела ей в спину про позор и неуважение. Виталий крикнул: «Если ты сейчас уйдёшь…». Но она уже не слушала. Она спокойно обулась, взяла сумку и вышла из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь, оставив их вдвоём в этой пропитанной желчью кухне, наедине с их общей беспомощностью и разрастающейся ненавистью. Она знала — это не конец. Это была лишь разведка боем. И следующая атака будет куда более продуманной.
Когда Светлана вернулась, в квартире стояла непривычная, вязкая тишина. Это была не та звенящая пустота, которая бывает, когда дома никого нет. Это была тишина организованная, полная скрытого смысла. Воздух густо пах жареным луком и мясом — запахи, которых на её кухне не было уже несколько месяцев. Она разулась и, не раздеваясь, прошла вглубь квартиры. Источник запаха и тишины, как и ожидалось, находился на кухне.
Картина была почти пасторальной, если бы не была такой ядовитой. За столом сидел Виталий, с аппетитом уплетая жареную картошку со шкварками из огромной, почти до краёв полной тарелки. Рядом с ним, на месте Светланы, сидела Зоя. Она не ела. Она с выражением блаженного умиротворения на лице наблюдала, как брат поглощает её стряпню. Увидев Светлану, они не прервались. Они даже не повернули голов. Они просто продолжили свой спектакль, сделав вид, что она — не более чем предмет мебели.
Светлана молча прошла к холодильнику, достала свой контейнер с отварной куриной грудкой и брокколи. Поставила его на стол, подальше от их пиршества, и села. Игнорирование было обоюдным.
— Вот, Виталечка, покушай, — проворковала Зоя, обращаясь исключительно к брату. Её голос был сладким, как перезрелый фрукт. — Настоящая мужская еда, а не эта трава, от которой одни расстройства. Мужчина должен есть мясо, жир, чтобы силы были.
— Да, Зой, вот это я понимаю, — с набитым ртом отозвался Виталий. Он демонстративно громко жевал, вгоняя вилку в очередную горку картошки. — А то совсем отощал на этих салатиках. Скоро ветром сдувать начнёт.
Они говорили так, словно Светланы не существовало. Словно она была прозрачной. Это была новая стратегия, более тонкая и оттого более мерзкая, чем вчерашние примитивные угрозы. Они пытались вытеснить её из её же пространства, превратить в чужака за собственным столом, указать на её несостоятельность как женщины и жены по их примитивным стандартам.
— Помню, как мама наша всегда говорила: путь к сердцу мужчины через желудок лежит, — продолжала вещать Зоя, бросив короткий, полный презрения взгляд на контейнер Светланы. — Женщина должна быть хозяйкой. Чтобы муж с работы шёл и знал, что его дома ждёт горячий ужин, а не пустые разговоры про протеины. А сейчас что? Сейчас у них… фитнес. Саморазвитие.
Последнее слово она выплюнула, как что-то непристойное. Светлана спокойно открыла свой контейнер. Запах варёной брокколи смешался с чадом жареной картошки. Она взяла вилку и начала есть. Медленно, методично, не обращая на них никакого внимания. Её спокойствие было лучшим ответом. Оно ломало их сценарий. Они ожидали возмущения, криков, ссоры. Они хотели спровоцировать её, чтобы потом с полным правом обвинить в истеричности.
Виталий доел и с шумом отодвинул пустую тарелку.
— Спасибо, сестрёнка. Как у мамы. Вот бы всегда так.
Эта фраза была прямой атакой. Ударом, нацеленным точно в солнечное сплетение. Но Светлана даже не моргнула. Она продолжала есть свою курицу. Тишина снова стала густой. Её невозмутимость выбивала у них почву из-под ног. Зоя начала нервно теребить край скатерти. Виталий барабанил пальцами по столу. Их план давал сбой.
Наконец, не выдержав, Зоя снова заговорила, и в её голосе уже не было прежней сладости.
— Некоторым людям хоть кол на голове теши. Им о семье говорят, о долге, а они сидят и свою птичью еду клюют. Совести совсем нет.
Светлана доела последний кусочек, аккуратно закрыла контейнер и только тогда подняла глаза. Она посмотрела сначала на Зою, потом на Виталия. Её взгляд был холодным, как сталь.
— Некоторым, чтобы почувствовать себя хозяйкой, нужно прийти в чужой дом и нажарить картошки. А некоторым достаточно просто быть ею, — произнесла она тихо, но каждое слово било точно в цель. — Спасибо за представление. Было очень… познавательно.
Она встала, взяла свой контейнер и пошла к раковине. За её спиной повисло тяжёлое, удушливое молчание. Маски начали трескаться. Она слышала, как заскрипел стул — это встала Зоя, как дёрнулся Виталий. Она чувствовала их взгляды, полные уже не замаскированной, а открытой, бессильной злобы. Психологическая атака провалилась. А это означало, что скоро они перейдут к последнему, самому отвратительному акту этой пьесы.
Светлана сполоснула контейнер и поставила его на сушилку. Она чувствовала их взгляды, два раскалённых прута, упёршихся ей в спину. Она знала, что её холодное спокойствие — это фитиль, который уже догорел до самого пороха. Взрыв был неминуем.
— Да кто ты такая вообще? — прошипела Зоя, не выдержав первой. Она вскочила, и её лицо, ещё недавно изображавшее заботу, превратилось в безобразную маску злобы. Вся её фальшивая сладость слетела, обнажив гнилую, завистливую суть. — Пришла на всё готовенькое, в квартиру, в семью! Хозяйка нашлась! Ты просто пустышка, которая только и умеет, что задницей своей в зале крутить!
Светлана медленно повернулась. Она окинула Зою долгим, изучающим взглядом, будто впервые видела это существо. Затем перевела глаза на мужа. Он тоже поднялся. Его лицо было тёмно-красным, кулаки сжаты. Все его попытки интеллектуального давления провалились, и он вернулся к единственному аргументу, который считал неоспоримым.
— Она права! — рявкнул он, ткнув в неё пальцем. — Я устал от этого! Я твой муж! И ты будешь делать, что я скажу! Я сказал — сидеть дома, значит, будешь сидеть дома! Я запретил ходить в этот вертеп, значит, ты туда не пойдёшь! Твоё место здесь, на кухне, а не там, где ты лясы точишь с накачанными мужиками!
Вот он. Момент истины. Все маски сброшены. Дело было не в ревности, не в качках и даже не в Зоиных сплетнях. Дело было в праве собственности. В его убеждении, что она — вещь, принадлежащая ему. И в этот момент Светлана почувствовала не страх и не обиду, а огромное, ледяное облегчение. Всё встало на свои места. Больше не нужно было играть в семью, искать компромиссы и пытаться что-то объяснить.
— Нет, — сказала она. Голос её был спокоен, но в нём звенел металл. — Не буду.
Она сделала шаг вперёд, оказавшись в центре кухни, на равном расстоянии от них обоих.
— Ты думаешь, Виталя, я не понимала, в чём дело? Ты боишься. Но ты боишься не того, что я найду себе другого. Ты до смерти боишься, что я стану лучше тебя. Что я стану сильнее, увереннее, что у меня появятся интересы, которые ты не сможешь контролировать. Твой жалкий мирок построен на том, что я должна быть слабее, глупее, зависимее. Удобное приложение к тебе. А приложение вдруг начало обновляться без твоего разрешения. Тебя пугает не моя возможная измена, тебя в ужас приводит моя сила. Ты не хочешь жену, ты хочешь ручную собачку, которую можно гладить, когда есть настроение, и запирать в вольере, когда она мешает.
Виталий смотрел на неё, как на чудовище, которое вдруг заговорило на человеческом языке, вскрывая его самые потаённые, уродливые страхи. Он хотел что-то возразить, но слова застряли у него в горле.
Тогда Светлана медленно повернула голову к Зое, чьё лицо стало пепельным от услышанного.
— А ты… — продолжила Светлана, и в её голосе не было даже ненависти, только безграничное презрение. — Ты не семью брата спасаешь. Ты пытаешься построить её за него, потому что свою построить не смогла. Ты — ходячий памятник женскому одиночеству и нереализованности. Вся твоя жизнь — это перемывание костей и попытки контролировать хоть что-то, раз уж собственная судьба тебе неподвластна. Ты приходишь сюда не потому, что любишь брата. Ты приходишь, потому что тебе больше некуда идти. Твой дом пуст, твоя жизнь пуста, и ты пытаешься заполнить эту пустоту, хозяйничая в чужой. Жареная картошка — это не забота. Это твоя отчаянная попытка доказать самой себе, что ты хоть на что-то годишься. Но ты не годишься. Ты просто ядовитый сорняк, который пытается задушить всё вокруг.
На кухне воцарилась абсолютная, мёртвая тишина. Брат и сестра стояли как громом поражённые. Светлана произнесла вслух всё то, о чём они оба боялись даже думать. Она не кричала, не била посуду. Она просто препарировала их души тупым, ржавым скальпелем правды.
Больше говорить было не о чем. Конфликт был исчерпан. Она молча прошла в комнату, собрала свои вещи, затем сложила их свою спортивную сумку — ту самую, с которой всё началось. Она стала символом. Затем подошла к тумбочке в прихожей, взяла свою связку ключей, сняла с неё ключ от квартиры и, вернувшись на кухню, бросила его на стол. Он звякнул о деревянную поверхность — единственный звук в оглушительной тишине.
Не говоря больше ни слова, она развернулась и пошла к выходу. Она не обернулась. Она слышала за спиной сдавленный всхлип Зои и тяжёлое дыхание Виталия. Дверь за ней закрылась, отрезая их от её новой жизни и оставляя наедине друг с другом в руинах старой, которую они так старательно пытались защитить и которую только что окончательно разрушили…
