— После всего, что твой брат устроил тут, ты всё так же пытаешься его к нам подселить? Ты совсем уже с головой не дружишь?! Может, тебя вместе с ним сейчас выставить на улицу, чтобы ты наконец понял, что он уничтожает нашу жизнь?!
Слова вылетели из Оли прежде, чем она успела их обдумать. Они были не криком, а низким, сдавленным рёвом, который, казалось, вибрировал в самом воздухе квартиры, заставляя дрожать новые, ещё пахнущие лаком обои. Всего десять минут назад она входила в эту дверь с единственным желанием — скинуть туфли, заварить чай и рухнуть на их новый, идеальный, серо-графитовый диван. Мысль о нём грела её весь день, проведённый в душном офисе. Диван был не просто мебелью. Он был монументом. Памятником победе над хаосом, символом возвращения к нормальной жизни после того ада, что устроил здесь Костя полгода назад.
Она до сих пор помнила тот день. Вскрытый, как консервная банка, замок. Липкий от пролитого пива пол. Выбитое кухонное окно, через которое в марте задувал ледяной ветер. Прожжённый сигаретой паркет, который пришлось полностью менять. И повсюду — следы пьяной вакханалии, устроенной Костей и его безымянными друзьями. Тогда, глядя на руины их семейного гнезда, она не плакала. Внутри неё что-то просто выгорело дотла, оставив после себя лишь холодную, твёрдую решимость всё исправить. Андрей тогда мямлил что-то про «он не хотел», «так получилось», но она его не слушала. Она уже подсчитывала будущие расходы. Кредит. Огромный, тяжёлый кредит, который лёг на их плечи неподъёмной плитой, заставив забыть об отпуске, о новой машине, о простых человеческих радостях.
И вот, спустя шесть месяцев каторжного труда и жёсткой экономии, она вошла в свою сверкающую чистотой крепость. Сняла туфли, прошла по новому, гладкому ламинату. Воздух пах свежестью и немного краской. Но под этим слоем чистоты пробивалась другая, чужеродная нота. Запах дешёвого табака и чужого пота. У Оли неприятно засосало под ложечкой. Она заглянула в гостиную. И её чуть не стошнило.
На их новом диване, за который они должны были платить ещё три года, развалился он. Костя. В тех же грязных джинсах и застиранной футболке. Ноги в дешёвых кроссовках с грязной подошвой он бесцеремонно закинул на велюровую обивку, прямо на то место, где она мечтала лежать с книгой. Он лениво щёлкал пультом, переключая каналы на их новом телевизоре, и его лицо выражало скучающее превосходство. Он был не гостем. Он был захватчиком, который вернулся проверить, как обжились на его территории новые арендаторы.
В этот момент из кухни вышел Андрей. Он был в домашней футболке и с виноватым выражением лица переминался с ноги на ногу. В руке он держал тарелку с бутербродами, очевидно, приготовленными для брата. Их взгляды встретились, и Андрей вжал голову в плечи.
— Оль, он поживёт у нас немного… у него проблемы, — начал он тихим, заискивающим голосом.
Костя на диване услышал это и лениво повернул голову. На его губах заиграла кривая ухмылка. Он не чувствовал ни вины, ни неловкости. Только наглое, животное право здесь находиться.
— Да ладно, сеструха, не кипятись, — протянул он, отправляя в рот кусок колбасы. — Зато ремонт свежий, мне нравится. Просторнее стало.
И это стало концом. Последней каплей, последним словом, после которого внутри Оли что-то оборвалось. Вся усталость дня, вся злость, вся горечь последних шести месяцев спрессовались в один раскалённый шар и взорвались. Она сделала шаг вперёд, глядя не на Костю, а прямо в глаза своему мужу, который стоял перед ней, как нашкодивший подросток, а не как глава семьи. И тогда прозвучали те самые слова. Обвинение, приговор и вопрос — всё в одной фразе, брошенной в лицо человеку, который только что собственными руками открыл дверь в их дом для чумы. Андрей дёрнулся, как от пощёчины, и попытался сделать шаг к ней, протягивая руку.
— Оля, ну перестань… он же брат… — голос Андрея был тихим, почти умоляющим, но эти слова, вместо того чтобы успокоить, подействовали как бензин, плеснувший в огонь.
Она резко замолчала. Глубоко, рвано вдохнула, и на выдохе весь её оглушительный гнев будто схлопнулся внутрь, превратившись в нечто более плотное, холодное и тяжёлое. Андрей инстинктивно сделал ещё один шаг назад. Он знал её в гневе — кричащей, бьющей кулаками по столу. Но такой он её не видел никогда. Её лицо стало похоже на маску, на которой застыло одно-единственное выражение — ледяное, всепоглощающее презрение. Она больше не смотрела на мужа. Её взгляд, как два острых сверла, впился в Костю, который всё так же развалился на диване, но его ухмылка слегка поблекла, сменившись настороженным любопытством.
Она медленно, с какой-то хищной грацией, подошла к дивану. Не вплотную, а остановилась на расстоянии вытянутой руки, словно боясь запачкаться. Она обвела взглядом его грязные кроссовки, лежащие на почти девственной обивке, затем перевела взгляд на его лицо.
— Знаешь, сколько стоит этот диван? — её голос был ровным и тихим, но в этой тишине таилось больше угрозы, чем в любом крике. Костя дёрнул плечом, собираясь отшутиться, но не успел. — Пятьдесят тысяч, — продолжила Оля, не меняя тона. — Это примерно тридцать твоих никчёмных дней. Если считать, что такой, как ты, вообще способен что-то заработать. Каждая секунда, что ты на нём сидишь, капает мне на нервы и обесценивает мою жизнь.
Костя замер. Его лицо медленно вытянулось. Издевательское выражение сползло с него, как мокрая маска, оставив после себя растерянность и злобу. Он хотел что-то сказать, огрызнуться, но Оля уже отвернулась от него, словно от надоедливой мухи, которую прихлопнула газетой. Её новая цель стояла посреди комнаты, сжимая в руках бесполезную тарелку с бутербродами. Андрей. Её муж.
— Ты хотел ему помочь? — она сделала шаг к нему. Её голос оставался таким же спокойным, почти деловым. — Отлично. Я помогу тебе помочь ему по-настоящему.
Она достала из сумочки свой телефон. Экран вспыхнул, осветив её лицо снизу и сделав его ещё более жёстким и чужим. Андрей смотрел на её пальцы, которые с пугающей скоростью забегали по экрану, будто она не номер набирала, а вводила код запуска ядерной ракеты.
— Что… что ты делаешь? — пролепетал он.
— Я сейчас звоню в банк, — отчеканила она, не отрывая взгляда от телефона. — И сообщаю, что мой созаёмщик — ты — стал неплатёжеспособным. Причина? Взял на иждивение взрослого, неработающего тунеядца. Пусть пересчитают наш кредит и повесят его полностью на тебя. Будете вместе с братом выплачивать. Он будет сидеть на диване, а ты — работать на трёх работах, чтобы оплачивать его право сидеть на этом диване. Тебе же не привыкать всё тащить на себе. Особенно его.
Она поднесла телефон к уху. В комнате повисла такая густая, звенящая пустота, что казалось, её можно резать ножом. Были слышны только короткие гудки из динамика её смартфона. Андрей смотрел на неё, и на его лице ужас смешивался с непониманием. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, но не мог произнести ни звука. Костя, до этого момента парализованный её словами, медленно сел на диване. Его лицо было бледным. Он смотрел то на Олю, то на своего брата, и в его глазах впервые за весь вечер не было ни капли насмешки. Только животный страх загнанного в угол мелкого хищника, который вдруг понял, что напал не на ту жертву.
Короткие гудки из динамика телефона отсчитывали секунды в мёртвой тишине. Три гудка. Четыре. На пятом Андрей сорвался с места. Он не бросился, а как-то неуклюже метнулся вперёд, выбив из своей же руки тарелку с бутербродами. Хлеб и колбаса шлёпнулись на новый ламинат, оставив жирные пятна. Он вырвал телефон из её руки с такой отчаянной силой, что Оля даже не стала сопротивляться. Она просто разжала пальцы.
— Не надо! Оля, пожалуйста, не надо! — зашептал он, лихорадочно нажимая на кнопку сброса. Его лицо было бледным, покрытым мелкими каплями пота. Он смотрел на неё с ужасом, как на сумасшедшую, которая только что пыталась спрыгнуть с моста, ухватившись и за него.
Она молча смотрела на него. Не на его испуганные глаза, а на его руку, сжимавшую её телефон. Руку, которая только что защитила не её, не их семью, а источник их проблем. Она увидела всё: его страх перед банком был сильнее страха потерять её уважение. Его братская «совесть» оказалась важнее их общего будущего. В этот самый момент он сделал свой выбор. И она это поняла с абсолютной, убийственной ясностью.
Костя, до этого сидевший на диване белее стены, медленно выдохнул. На его лице мелькнула тень торжества. Он увидел, что его брат, его надёжный, мягкотелый щит, всё ещё работает. Он опустил ноги с дивана на пол, но не для того, чтобы уйти. А для того, чтобы утвердиться в своём праве здесь остаться.
— Слышь, Андрюх, она реально больная, — пробасил он, уже осмелев. — Из-за какого-то кредита родных продать готова.
Андрей не ответил ему. Он протянул телефон обратно Оле, как будто это была не вещь, а какое-то опасное оружие, которое он обезвредил.
— Оль, давай поговорим. Спокойно. Он уйдёт, я обещаю. Только не сегодня. Дай ему пару дней, ладно? Он найдёт работу, съедет…
Оля молча взяла телефон. Она не стала его упрекать или спорить. Зачем? Спектакль окончен, маски сброшены. Она прошла мимо него в спальню, и звук закрывающейся за ней двери прозвучал в квартире как щелчок замка, разделившего их мир на два враждующих лагеря. Она проиграла это сражение. Но война только начиналась.
Следующие два дня превратились в пытку. Ультиматум не сработал. Вместо того чтобы выставить брата, Андрей начал ходить по квартире на цыпочках, пытаясь угодить обоим. Он заискивающе заглядывал в глаза Оле, приносил ей чай, а через пять минут так же заискивающе нёс Косте пиво, которое покупал на последние карманные деньги. Квартира превратилась в зону оккупации. Костя, почувствовав свою полную безнаказанность, окончательно сбросил личину гостя. Он вёл себя как хозяин, которому прислуживает нерадивая челядь.
Вечером, придя с работы, Оля обнаружила его за своим рабочим столом. Он сидел в её кресле, отодвинув в сторону стопку важных документов, и смотрел какие-то дурацкие ролики на её дорогом рабочем ноутбуке. На полированном алюминиевом корпусе и на экране темнели жирные отпечатки его пальцев. Это был не просто ноутбук. Это был её инструмент, её хлеб, вещь, абсолютно неприкосновенная.
— Это что такое? — тихо спросила она, останавливаясь в дверях.
Андрей, который в этот момент резал салат на кухне, тут же выскочил в коридор, вытирая руки о штаны.
— Оль, он только на минутку… хотел резюме отправить.
— Резюме? — она подошла ближе. На экране дёргался какой-то пьяный мужик, пытавшийся залезть на столб. — Это резюме? Он пачкает мою рабочую технику, Андрей!
— Да ладно тебе, сеструха, я же аккуратно, — лениво отозвался Костя, не отрываясь от экрана. — Не сахарный, не растает твой компьютер.
Оля посмотрела на мужа. В её взгляде была последняя, отчаянная мольба о справедливости. Но Андрей лишь отвёл глаза.
— Я поговорю с ним. Кость, ну хватит, — безвольно пробормотал он и вернулся на кухню.
Это было всё. Вся его реакция. Позже, когда Оля зашла в кухню, чтобы взять йогурт, который специально купила себе на ужин, она обнаружила пустой стаканчик в мусорном ведре. Тот самый. Её последняя маленькая радость в этом доме, сожранная, как и всё остальное, этим ненасытным паразитом. Она посмотрела на пустой стаканчик, потом на спину мужа, который усердно крошил огурцы, делая вид, что ничего не происходит. И в этот момент последняя ниточка, связывавшая её с этим человеком, с этой жизнью, с этой квартирой, с хрустом оборвалась. Она больше не чувствовала ни злости, ни обиды. Только холодную, звенящую пустоту и абсолютную уверенность в том, что нужно делать дальше. Она поняла, что спорить, угрожать и взывать к совести бесполезно. Гниль уже проела всё изнутри. И единственный способ спастись — это ампутировать поражённую часть, даже если придётся резать по живому.
Она не стала запираться в спальне. Просидев на краю кровати ровно десять минут и глядя в одну точку, она ощутила, как внутри неё воцарилась абсолютная, звенящая пустота. Гнев, обида, разочарование — всё это словно выгорело дотла, оставив после себя лишь гладкую, холодную поверхность чистого решения. Она встала, поправила блузку и вышла из спальни с таким спокойным и отрешённым лицом, будто возвращалась не в эпицентр семейной войны, а в свой рабочий кабинет после обеденного перерыва.
Андрей и Костя сидели на кухне. Андрей что-то тихо и уныло говорил, Костя отвечал ему с набитым ртом, доедая тот самый салат, который муж крошил с таким усердием. Увидев Олю, они оба замолчали. Андрей напрягся, ожидая продолжения скандала, но она прошла мимо, не удостоив их даже взглядом. Она подошла к дивану — главному монументу их разрушенной жизни — и достала телефон.
Щёлк. Щёлк. Щёлк. Она сделала несколько фотографий дивана с разных ракурсов, захватив в кадр и новый журнальный столик. Затем она перешла к телевизору на стене. Щёлк. Подошла к обеденному столу на кухне, за которым сидели братья, и сфотографировала его вместе с новыми стульями. Костя поперхнулся и отодвинулся, а Андрей вскочил.
— Что ты делаешь?
Она не ответила. Её пальцы быстро летали по экрану, набирая текст. Затем она снова подняла телефон и прошла в спальню. Щёлк. Фотография их общей кровати. Щёлк. Новый комод. Андрей шёл за ней по пятам, его лицо выражало смесь страха и недоумения.
— Оля, ты можешь мне объяснить, что происходит? Ты пугаешь меня.
Она закончила свои дела в спальне и вернулась в гостиную, остановившись посреди комнаты. Она наконец посмотрела на него. Её взгляд был совершенно спокойным, как у хирурга, смотрящего на пациента перед ампутацией.
— Распродаю свои активы. Мне нужны наличные.
Костя, наблюдавший за всем этим с кухни, громко хмыкнул. Его страх прошёл, сменившись привычной насмешливой наглостью. Он решил, что это просто новый, более изощрённый виток женской истерики.
— Андрюх, она решила в блогеры податься? Обзоры на мебель пилить? Или фотки для сайта знакомств, мол, вот моё приданое? — он мерзко загоготал.
Андрей не обратил на него внимания.
— Какие активы? Оля, это не смешно. Это наша общая квартира, наша мебель.
— Вот именно, — ровно кивнула она. — А поскольку скоро она перестанет быть «нашей», я забираю свою половину. В денежном эквиваленте. Я выставила всё на продажу. Диван, телевизор, стол, кровать, комод. Поставила очень низкую цену с пометкой «срочно, самовывоз сегодня». Думаю, долго ждать не придётся.
Андрей застыл. Он смотрел на неё, и до него медленно, мучительно медленно начал доходить весь масштаб происходящего. Это была не угроза. Не блеф. Это был чётко исполняемый план ликвидации.
— Ты… ты сошла с ума, — прошептал он. — Ты не можешь…
В этот момент в прихожей раздался резкий, требовательный звонок в дверь.
Он прозвучал в оглушительной тишине квартиры как выстрел стартового пистолета. Андрей и Костя одновременно дёрнулись и посмотрели на дверь, потом на Олю. На её лице не дрогнул ни один мускул. Она будто ждала этого звонка.
Она спокойно пошла в прихожую, открыла дверь. На пороге стояла молодая пара, парень и девушка, смущённо переминавшиеся с ноги на ногу.
— Здравствуйте, мы по объявлению… Насчёт дивана, — проговорил парень, заглядывая через её плечо в квартиру.
Оля отошла в сторону, делая им приглашающий жест.
— Здравствуйте, проходите. Диван можете забирать прямо сейчас.
Она не стала смотреть на лица Андрея и Кости. Она знала, что там увидит. Она просто повернулась, взяла свою сумку, которая уже стояла наготове у порога, и, не оборачиваясь, вышла из квартиры, аккуратно притворив за собой дверь. Последнее, что она услышала, были растерянные голоса чужих людей в её бывшем доме и вопрос девушки, обращённый, очевидно, к Косте, который так и застыл на пути из кухни в гостиную: «Молодой человек, вы не могли бы встать? Нам нужно посмотреть, как он разбирается»…
