– Мы почти накопили, Лер. Осталось совсем немного. Ты же знаешь, как я хочу эту машину.
Стас произнёс это как бы между прочим, не отрывая взгляда от экрана ноутбука, где в очередной раз крутился рекламный ролик, демонстрирующий глянцевый бок нового кроссовера, мчащегося по горному серпантину. Лера, стоявшая у окна и наблюдавшая за тем, как вечер медленно опускается на город, почувствовала, как внутри всё сжалось в знакомый холодный комок. Она знала, что этот разговор — лишь прелюдия.
– Я знаю, Стас. Мы хорошо потрудились в этом году, – ответила она ровным голосом, стараясь не выдать своего напряжения.
– Потрудились, да. Но «немного» – это ещё полгода, если не больше. А цены растут. Дилер говорит, со следующего месяца опять подорожание. Понимаешь? Мы гоняемся за собственной тенью.
Он наконец закрыл ноутбук и посмотрел на неё. В его взгляде читалось нетерпение, смешанное с тщательно отрепетированной деловитостью. Стас был мастером подобных заходов – долгих, обстоятельных, подводящих собеседника к единственно «правильному» выводу.
– И что ты предлагаешь? – Лера повернулась к нему.
– Есть вариант, как ускорить процесс. Значительно.
Вот оно. Началось. Лера молча ждала. Она уже догадывалась, к чему он клонит, и сердце забилось чаще.
– Квартира твоей бабушки, – произнёс он, и эти слова, тихие и будничные, прозвучали в наступившей тишине как выстрел. – Она же стоит пустая. Актив, который не работает. Пыль собирает. Мы продаём её, добавляем к нашим накоплениям и берём машину. Сразу. Без кредитов и долгов. Ещё и на путешествие останется. Нормально же?
Лера смотрела на мужа, и ей казалось, что она видит его впервые. Нет, он и раньше был прагматичным, даже жёстким в вопросах, касающихся денег и статуса. Но сейчас в его голосе звучал такой холодный расчёт, такая деловая хватка, будто речь шла не о доме, где прошло её детство, а о пакете акций на бирже.
– Нет, Стас, – тихо, но твёрдо ответила она.
– Что «нет»? – он удивлённо вскинул брови. – Ты не поняла? Я же всё разложил. Это выгодно.
– Я всё поняла. Ответ – нет. Эта квартира не продаётся.
– Почему? – в его голосе появились металлические нотки. – Объясни мне причину. Рациональную. Это старая «двушка» в спальном районе. Да, память, я всё понимаю. Но память на хлеб не намажешь и в бак не зальёшь. Мы живём здесь и сейчас. Нам, нашей семье, нужны деньги.
«Нашей семье», – мысленно повторила Лера. Только почему-то под «семьёй» он подразумевал в первую очередь свои желания. Их общая квартира, купленная в ипотеку пять лет назад, была просторной и современной. Но Стасу всегда хотелось большего. Новую машину, престижнее, чем у коллеги.
Часы, как у начальника. Отдых там, где отдыхают «успешные люди». Он называл это стремлением к лучшему, а Лера всё чаще видела в этом бесконечную гонку, в которой она была лишь вспомогательным элементом.
– Это не просто «старая двушка», – попыталась объяснить она, хотя понимала, что бьётся о стену непонимания. – Это дом моей бабушки. Там каждая вещь, каждый скрип половицы – это… это моё. Моё детство. Моя крепость. Я не могу её продать.
– Крепость? – он усмехнулся. – Лер, мы не в Средневековье. Зачем тебе крепость, которая стоит запертая? У тебя есть дом. Вот он. Наш дом. А та квартира – это мёртвый груз. Налог платишь, коммуналку платишь. Зачем? Чтобы раз в месяц приехать, пыль смахнуть с серванта? Это нерационально.
Он подошёл к ней, обнял за плечи, но объятия были какими-то деревянными, неживыми. Это был жест собственника, а не любящего человека.
– Подумай, Лер. Мы купим машину. Поедем куда захотим. Хочешь – на Алтай, хочешь – в Карелию. На новой, комфортной машине. Разве это не лучше, чем держаться за старый хлам?
Она молча высвободилась из его рук. «Старый хлам». Так он назвал мир, который бабушка создавала всю жизнь. Мир, где пахло пирогами с яблоками и сушёными травами. Где на старом диване с вытертым плюшем она, маленькая, засыпала под тихое бормотание телевизора. Где в книжном шкафу стояли томики Пушкина, которые бабушка читала ей вслух.
– Я сказала нет, Стас. И это моё окончательное решение. Давай закроем эту тему.
Он посмотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом, в котором уже не было ни капли тепла. Только холодное, злое упрямство.
– Хорошо. Как скажешь. Закроем. На сегодня.
Следующие несколько дней прошли в гнетущем молчании. Стас был подчёркнуто вежлив, но эта вежливость была хуже открытого скандала. Он вёл себя как с чужой, словно между ними выросла невидимая стена. Он больше не заводил разговор о машине, но Лера чувствовала, что он не отступил. Он затаился, выжидая удобного момента для новой атаки.
И этот момент настал в воскресенье, когда раздался звонок от его матери, Тамары Павловны.
– Лерочка, здравствуй, дорогая! Как вы там? Стасик что-то совсем замотался, голос у него уставший.
Тамара Павловна обладала уникальным талантом – говорить вкрадчивым, полным участия голосом, вплетая в него тончайшие нити упрёка.
– Здравствуйте, Тамара Павловна. Всё в порядке, просто работы много, – стандартно ответила Лера.
– Работы… Да, конечно. Мужчине нужно реализовываться, это его природа. А задача женщины – поддержать, создать надёжный тыл, – последовала многозначительная пауза. – Он мне тут рассказал… про вашу идею с квартирой.
«Вашу идею». Лера криво усмехнулась. Конечно, Стас преподнёс это как их совместное, взвешенное решение, на которое она почему-то дала задний ход.
– Это не наша идея, а его. И я против, – отрезала Лера, решив не играть в дипломатию.
– Лерочка, ну что ты так сразу… «против». Вы же семья. В семье не бывает «моё» и «твоё», в семье всё общее. Бабушки, конечно, царствие ей небесное, уже нет. А жизнь-то продолжается. Стасик так мечтает об этой машине, он прямо горит.
Это же для вас, для вашего будущего. Будете путешествовать, мир смотреть. Разве плохо? А держаться за прошлое… это, знаешь ли, не всегда правильно. Иногда оно тянет назад, не даёт развиваться.
Каждое слово свекрови было как капля яда. Она не кричала, не требовала. Она давила на самые больные точки – чувство долга, понятие «семьи», память о покойной.
– Тамара Павловна, это не просто прошлое. Это единственный дом, который у меня остался от моей семьи. Моих родителей не стало давно, вы знаете. И кроме бабушки, у меня никого не было. Эта квартира – всё, что связывает меня с ними.
– Девочка моя, ну что ты такое говоришь? – голос свекрови зазвенел от показного сочувствия. – У тебя есть мы! Я, Стасик. Мы твоя семья. А цепляться за стены… это от одиночества. А ты ведь не одна. Подумай об этом. Мужа надо ценить. Хороший муж на дороге не валяется. А он у тебя целеустремлённый, нацеленный на успех. Таким нужно помогать, а не палки в колёса вставлять.
Лера молча слушала этот поток манипуляций, и внутри неё поднималась глухая ярость. Они со Стасом сговорились, разыгрывали спектакль с «хорошим» и «плохим» полицейским. Он давил напрямую, она – обволакивая липкой паутиной псевдозаботы.
– Спасибо за совет, Тамара Павловна. Я подумаю, – бросила она и, не дожидаясь ответа, нажала отбой.
Руки дрожали. Она подошла к комоду, достала из ящика связку ключей. Один из них, самый старый, с потёртой медной головкой, был от той самой квартиры. Не раздумывая ни секунды, она накинула куртку, сунула ключи в карман и вышла из дома.
Дверь в бабушкину квартиру открылась с привычным скрипом. Лера вошла внутрь и замерла на пороге, вдыхая застоявшийся, но такой родной воздух. Запах старых книг, сухого дерева и чего-то ещё, неуловимого, что она про себя называла «запахом дома».
Здесь всё было по-старому. Тканевый абажур над круглым столом, накрытым вышитой скатертью. Тяжёлые портьеры, которые она сама помогала вешать бабушке. Книжный шкаф, доверху набитый томиками классики. На стене – старые, выцветшие фотографии в простых деревянных рамках. Вот она, маленькая, с двумя смешными косичками. Вот бабушка, молодая, с лучистыми глазами. Вот её родители на свадьбе…
Лера медленно прошла в комнату. Провела рукой по резной спинке стула, по прохладной поверхности полированного серванта. Здесь время будто остановилось. В отличие от их со Стасом квартиры, где всё было функционально, современно и бездушно, здесь у каждой вещи была своя история.
Она не знала, сколько просидела в старом, продавленном кресле, просто глядя в окно. Мысли путались. Может, Стас и его мать правы? Может, она действительно цепляется за прошлое, как утопающий за соломинку? Может, это эгоизм – хранить пустующую квартиру, когда мужу так нужна её «помощь»?
Но потом она посмотрела на фотографию бабушки. Сильная, волевая женщина, пережившая войну, поднявшая в одиночку дочь – её маму. Бабушка никогда не жаловалась, никогда не прогибалась под обстоятельствами. Она была скалой, о которую разбивались все жизненные бури. «Никогда не позволяй никому решать за тебя, Лерочка, – говорила она. – Твоя жизнь – твои правила. И всегда имей свой угол. Место, куда ты можешь прийти, когда весь мир против тебя. Место, где ты – хозяйка».
Свой угол. Эта квартира и была тем самым «углом».
Лера встала и подошла к книжному шкафу. Её взгляд упал на нижнюю полку, где стопками лежали старые журналы и альбомы. Она присела на корточки и начала их перебирать. И вдруг, между страницами толстого журнала «Огонёк» за 1975 год, она наткнулась на плотный конверт. Он был не подписан.
С любопытством она открыла его. Внутри лежал не один лист, а целая пачка пожелтевших от времени страничек, исписанных убористым, бисерным почерком бабушки. Это был дневник. Или, скорее, отдельные записи, сделанные в разное время.
Лера начала читать. И чем глубже она погружалась в эти строки, тем шире открывались её глаза. Она читала историю, о которой даже не догадывалась.
Оказывается, её дед, которого она никогда не знала и о котором в семье говорили туманно – «ушёл», был очень похож на Стаса. Такой же амбициозный, обаятельный на людях и деспотичный дома. Он тоже считал, что всё должно крутиться вокруг его желаний и его «успеха». И был момент, когда он потребовал от бабушки разменять эту самую квартиру, полученную ею от родителей, чтобы вложить деньги в какую-то «перспективную» авантюру.
«…Он кричал, что я мещанка, что я не понимаю полёта его мысли, – писала бабушка. – Говорил, что я тяну его на дно своим страхом перед риском. А я видела не риск. Я видела пустоту в его глазах. Ему нужны были не деньги. Ему нужно было подтверждение своей значимости за мой счёт. Он хотел сломать меня, подчинить.
Сделать так, чтобы я полностью от него зависела. И я поняла: если я уступлю сейчас, я потеряю не квартиру. Я потеряю себя. В тот вечер я сказала ему «нет». Он ушёл через неделю. И это было самое правильное решение в моей жизни. Больно? Да. Страшно? Невероятно. Но я осталась собой. И сохранила этот дом. Для себя. Для дочки. Для тебя, моя будущая внучка, если ты когда-нибудь это прочтёшь…»
Лера сидела на полу, сжимая в руках пожелтевшие листки. Слёзы текли по её щекам, но это были не слёзы жалости к себе. Это были слёзы узнавания, слёзы прозрения. История повторилась, только в других декорациях. И она, Лера, стояла перед тем же выбором, что и её бабушка полвека назад.
Она читала дальше. Бабушка писала о том, как тяжело ей было одной. Как приходилось работать на двух работах, чтобы поднять маму. Но ни разу, ни в одной строчке, она не пожалела о своём решении. «Этот дом, – писала она в одной из последних записей, – не просто стены. Это моя свобода. Моя независимость. Моя тихая гавань. И я завещаю её тебе не как квадратные метры, а как символ того, что у женщины всегда должен быть свой путь и свой дом. Дом в самом широком смысле этого слова».
Лера аккуратно сложила листки обратно в конверт. Теперь она знала, что делать. Внутри неё больше не было ни сомнений, ни страха. Только холодная, звенящая решимость.
Она вернулась домой поздно вечером. Стас сидел на кухне, хмуро глядя в телефон.
– Где ты была? – спросил он, не поднимая головы.
– В своей квартире, – спокойно ответила Лера, снимая куртку.
Он поднял на неё взгляд.
– Надумала? Я же говорил, что это единственно верное решение. Завтра же позвоню риелтору.
– Не нужно никуда звонить, – Лера села напротив него. – Я не буду продавать квартиру. Никогда.
– Опять двадцать пять! – он с силой бросил телефон на стол. – Лера, я не понимаю, ты издеваешься? Мы же всё обсудили!
– Это ты всё обсудил и решил за меня. А я говорю тебе «нет».
– Да что с тобой не так?! – он начал заводиться. – Все нормальные жёны поддерживают мужей, помогают им двигаться вперёд! А ты вцепилась в эту рухлядь, как…
– Как в свою независимость, Стас, – перебила она его, глядя прямо в глаза. – Как в своё право иметь что-то, что не является твоим ресурсом.
Он опешил от такой формулировки.
– Каким ещё ресурсом? Ты моя жена! Мы одно целое!
– Нет. Мы не одно целое. Ты – это ты, со своими желаниями и амбициями. А я – это я. И у меня тоже есть то, что для меня важно. И если ты этого не понимаешь и не уважаешь, то о каком «целом» может идти речь?
В его глазах промелькнуло что-то похожее на растерянность, но она тут же сменилась злостью.
– Я понял. Это всё твоя гордыня. Не хочешь «прогибаться» под мужа. Что ж, прекрасно. Тогда и на машину копи сама. И вообще, живи как знаешь. Только не удивляйся потом, что я буду искать поддержку в другом месте.
Это была прямая угроза, дешёвый шантаж. Но Леру это больше не трогало. Она смотрела на него и видела не любимого мужчину, а чужого, алчного человека, который готов был растоптать самое дорогое для неё ради блестящей игрушки.
– Я не удивлюсь, Стас, – сказала она тихо. – На самом деле, я всё поняла. Спасибо тебе за это.
Она встала и пошла в спальню. Он что-то кричал ей вслед про эгоизм, про неблагодарность, про то, что она разрушает семью. Но она его уже не слышала.
Спокойно, методично, она достала дорожную сумку и начала складывать в неё свои вещи. Не всё, только самое необходимое. Одежду, ноутбук, документы, косметичку. И тот самый конверт с бабушкиными записями.
Когда сумка была собрана, она вышла в коридор. Стас стоял там, прислонившись к стене, и скрестив руки на груди. Его лицо было искажено злобой.
– И что это значит? Решила меня напугать? Драму устроить?
– Нет, – Лера посмотрела на него в последний раз. Без ненависти, скорее с усталой жалостью. – Я просто ухожу.
– Куда? К маме своей побежишь жаловаться? Ой, у тебя же нет мамы, – зло бросил он.
Эта жестокость стала последней каплей.
– Я иду домой, – сказала она твёрдо. – В свой дом.
Она открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Он не пытался её остановить. Наверное, был уверен, что она вернётся через пару дней, когда «остынет».
Но Лера знала, что не вернётся. Она спускалась по лестнице, и с каждой ступенькой ей становилось легче дышать. Словно она сбрасывала с плеч непосильную ношу, которую тащила все эти годы.
Выйдя на улицу, она вдохнула прохладный ночной воздух. Город жил своей жизнью, светил огнями, шумел машинами. И в этом огромном, гудящем мире у неё теперь снова был свой угол. Своя тихая гавань. Своя крепость.
Она не знала, что будет завтра. Впереди были развод, раздел имущества, одиночество. Было страшно. Но, как писала её бабушка, это был страх перед свободой. И он был во сто крат лучше, чем удушье в золотой клетке чужих амбиций. Лера вызвала такси и назвала адрес, который знала с самого детства. Адрес, где её никто не ждал, но где она, наконец, возвращалась к себе.
