Вера Николаевна мыла чашки после чая, когда зазвонил телефон. Звонил сын.
— Мам, мы в воскресенье к тебе заедем, — голос Андрея звучал как-то натянуто, будто он читал заученный текст. — Лена хочет поговорить. О важном.
— Конечно, приезжайте, — Вера Николаевна вытерла руки о полотенце. — Что-то случилось?
— Нет-нет, всё нормально. Просто поговорить надо. Семьей.
Она положила трубку и посмотрела в окно. Её двухкомнатная квартира на седьмом этаже выходила окнами на центральную площадь. Вера Николаевна жила здесь уже сорок лет. Здесь родился и вырос Андрей. Здесь она осталась после смерти мужа. Просторная, светлая, с высокими потолками — квартиры в этих сталинских домах всегда ценились.
Что-то в голосе сына заставило её насторожиться.
Воскресенье выдалось промозглым. Вера Николаевна накрыла стол к обеду — приготовила фирменное картофельное пюре, нажарила котлет. Маленький Матвей, её внук, любил котлеты с картофельным пюре. Ему было три с половиной года, и он обожал бабушку, хотя видел её не так часто, как ей хотелось бы.
Когда Андрей с Леной приехали, Вера Николаевна сразу заметила, что невестка какая-то взвинченная. Лена всегда была… требовательной. Именно так деликатно формулировала про себя Вера Николаевна. Требовательной к мужу, к окружающим, к жизни вообще. И беременность — второй ребёнок должен был родиться через четыре месяца — только усилила эту черту.
— Здравствуйте, Вера Николаевна, — Лена чмокнула свекровь в щёку, оставив на коже влажный след помады. Она была тщательно накрашена, одета в обтягивающее платье, подчёркивающее округлившийся живот.
Матвей сразу побежал к бабушке, и она подхватила его на руки, расцеловала.
— Ну, как мой зайчик? Соскучился?
— Матвей, не прыгай на бабушку, ты уже большой, — одёрнула сына Лена. — И вообще, нельзя так себя вести.
Вера Николаевна опустила внука на пол. Андрей молчал, снимая куртку. Лицо у него было усталое, напряжённое.
За столом поначалу разговор вертелся вокруг обычных тем. Лена рассказывала про беременность, жаловалась на врачей в женской консультации, на токсикоз, на Матвея, который стал капризным. Андрей ел молча, изредка кивая.
— Конечно, нам сейчас очень тяжело, — Лена положила ложку и посмотрела на свекровь. — В однушке с двумя детьми просто невозможно будет жить. Понимаете?
— Да, это, наверное, сложно, — согласилась Вера Николаевна.
— Не сложно, а невозможно, — поправила Лена. Голос её стал тверже. — Мы с Андреем много думали, обсуждали. И пришли к решению.
Андрей поднял глаза. Вера Николаевна перехватила его взгляд — в нём читалась какая-то мольба.
— Вера Николаевна, мы хотим расширяться. Нам нужна трёшка. — Лена говорила теперь быстро, как будто боялась остановиться. — И мы нашли выход. Если объединить наши квартиры — вашу и нашу — мы сможем обменять их на хорошую трёшку. Нормальную. Где будет спальня отдельная, детская, и гостиная. Настоящая гостиная, понимаете? Где я смогу принимать гостей, а не ютиться в этой конуре.
Вера Николаевна медленно отложила вилку.
— То есть вы предлагаете мне…
— Продайте свою квартиру срочно, это же ради внуков, — требовала сноха, энергично поглаживая себя по животу Глаза её блестели. — Вы же любите Матвея? Любите своего сына? Как вы можете быть такой эгоисткой? Дети растут, им нужно пространство! А вы тут одна в двушке сидите, вам столько места не нужно!
— Лен, ты же обещала нормально поговорить, — подал голос Андрей. Но голос его звучал совсем слабо.
— А я что, ненормально говорю? — вспыхнула Лена. — Я говорю правду! Твоя мать…
— Подождите, — Вера Николаевна подняла руку. Сердце колотилось, но она старалась сохранить спокойствие. — А где же я буду жить, если продам квартиру?
— Ну, мы же подумали и об этом, — Лена улыбнулась. Улыбка получилась неприятной. — У вас есть родственница, Зинаида Петровна, вы с ней хорошо ладите. Она же одна живёт? Вы можете к ней переехать. Вы старые, вам вместе даже веселее будет. Вы же сами всегда говорили, что вам одиноко!
— Я говорила, что мне иногда грустно, — тихо произнесла Вера Николаевна. — Это не одно и то же.
— Да какая разница! — Лена махнула рукой. — Суть в том, что вы можете прекрасно устроиться. А мы получим нормальное жильё для детей. Для ваших внуков! Или вам на них наплевать?
— Мама, — наконец решительно заговорил Андрей, — прости, но мы не можем от тебя этого требовать. Это твоя квартира. Твой дом.
— Ах вот как! — Лена вскочила из-за стола. Её лицо исказилось. — Значит, ты на её стороне? Против своей семьи? Против своих детей?
— Лена, я ничего такого не говорил…
— Не говорил! Всё понятно! — Голос Лены сорвался на крик. Матвей испуганно заплакал. — Значит, вы оба против меня! Мои дети никому не нужны! Даже собственному отцу! Даже бабушке! Все только о себе думают!
— Леночка, успокойся, пожалуйста, — Вера Николаевна попыталась взять невестку за руку, но та отдёрнула её.
— Не трогайте меня! Я всё поняла! Вы эгоистка! Вам только себя жалко! А то, что ваш внук спит на раскладушке, вам всё равно!
— Лен, Матвей спит не на раскладушке, у него кроватка, — устало произнёс Андрей.
— Молчи! Ты у мамочки под юбкой всю жизнь просидишь! — Лена схватила сумку. — Я ухожу. И знаете что? Я вообще не хочу больше иметь с вами дело. Ни с тобой, — она ткнула пальцем в мужа, — ни с твоей драгоценной матерью!
Она выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. Матвей разревелся ещё громче. Андрей сидел, опустив голову, потом встал и взял сына на руки.
— Прости, мам, — сказал он тихо. — Я не думал, что она так… Я говорил ей, что это неправильно. Но она не слушает. Уже два месяца твердит одно и то же.
— Два месяца? — переспросила Вера Николаевна. — Вы два месяца это обсуждали?
— Она обсуждала, — поправил Андрей. — Я сразу сказал, что это бред. Но ты же знаешь Лену. Когда ей что-то в голову придёт…
Вера Николаевна смотрела на сына. На его усталое лицо, на тёмные круги под глазами. Он постарел за эти годы. Или она просто не замечала раньше?
— Андрюш, а ты счастлив?
Он не ответил. Только прижал Матвея к себе покрепче.
Следующие недели тянулись странно. Лена на звонки не отвечала. Андрей приезжал к матери один, без Матвея. Говорил, что Лена не разрешает. Что она обиженная. Что нужно просто переждать, она успокоится.
Но Вера Николаевна видела, что сын сам не верит в то, что говорит.
— Она всё время твердит про квартиру, — признался он однажды вечером, сидя на кухне у матери. — Каждый день. Утром, вечером. Говорит, что я плохой отец, если мне всё равно, в каких условиях растут дети. Что я маменькин сынок, который не может принять взрослое решение.
— Андрей, ты же понимаешь, что это моя квартира? — мягко сказала Вера Николаевна. — Я всю жизнь работала, чтобы её получить. Здесь я жила с твоим отцом. Здесь все мои воспоминания.
— Я понимаю, мам. Честное слово, понимаю. И я никогда не стал бы тебя просить. Никогда. — Он потер лицо руками. — Но Лена… она меня ставит перед выбором. Она говорит: или ты со мной, или с матерью.
— А ты что отвечаешь?
— А что я могу ответить? — Андрей встал, прошёлся по кухне. — Я говорю, что это не выбор. Что мать — это мать, а жена — это жена. Но ей этого мало. Она хочет, чтобы я… чтобы я поставил её на первое место. Всегда. Во всём.
Вера Николаевна молчала. Ей хотелось обнять сына, как в детстве, когда он прибегал с разбитыми коленками. Но он уже не был ребёнком. Он был мужчиной, отцом, мужем. И проблемы его были взрослыми.
— Знаешь, что самое страшное? — Андрей остановился у окна. — Я стал замечать, что боюсь домой возвращаться. Боюсь услышать её голос. Боюсь очередной истерики. Это же ненормально, правда?
— Андрюш…
— А потом я думаю: может, она права? Может, я действительно плохой муж? Плохой отец? Может, я должен был уговорить тебя? — Он повернулся к матери. В глазах его стояли слёзы. — Может, я просто слабак, который не может защитить свою семью?
— Сынок, ты не слабак. И ты не должен уговаривать меня отдать квартиру. — Вера Николаевна встала, подошла к нему. — Послушай, если вам действительно нужны деньги на жильё, я могу помочь. Я могу дать вам часть денег на…
— Нет, мам. Не в деньгах дело. — Андрей покачал головой. — Лена хочет именно так. Именно этот вариант. Чтобы твоя квартира стала частью сделки. Она говорит, что так будет справедливо. Что ты должна вложиться во внуков.
— Должна?
— Её слова, не мои.
Они замолчали. Потом Андрей собрался уходить. На пороге он обернулся:
— Прости, что втянул тебя в это. Прости, что женился на ней.
— Не говори так, — Вера Николаевна погладила его по щеке. — У тебя есть Матвей. Скоро будет второй ребёнок. Это же счастье.
— Да, — глухо ответил он. — Счастье.
Но выглядел он совсем не счастливым.
Через месяц Андрей пришёл бледный.
— Она подала на развод, — сказал он с порога.
Вера Николаевна застыла с чайником в руках.
— Что?
— Лена подала на развод. Вчера. Говорит, что я не мужчина. Что она устала тянуть всё на себе. Что я не могу обеспечить семью. — Андрей прошёл на кухню, рухнул на стул. — Она требует алименты. На двоих детей. И хочет оставить себе квартиру.
— Но это же ваша общая квартира. Ипотека…
— Я отдам ей квартиру. — Андрей смотрел в стол. — Пусть забирает. Я согласен.
— Но, Андрюша, подумай…
— Я уже подумал, мам. — Он поднял на неё глаза. — Если я не отдам квартиру, она будет вечно от меня что-то требовать. Через суд. Через юристов. Она найдёт способ. Она сказала, что если я думаю, что она остановится, то я ошибаюсь. Лучше я отдам однушку сейчас, чем потеряю её потом.
— Неужели она действительно настолько…
— Да, — коротко ответил Андрей. — Настолько. Ты её не знаешь, мам. Я, кажется, тоже не знал.
Вера Николаевна присела рядом с сыном.
— А дети?
— Она говорит, что я смогу видеть их. По выходным. Если буду хорошо себя вести. — Он усмехнулся горько. — Если буду хорошо себя вести… Это про моих собственных детей.
— Андрей, может, стоит попытаться поговорить? Сходить к психологу? Попробовать наладить…
— Нет. — Он покачал головой. — Знаешь, мам, когда она устроила ту истерику у тебя, я всё ещё надеялся, что это временное. Что беременность, гормоны, что она успокоится. Но потом я стал вспоминать. Вспоминать, как она требовала, чтобы я перестал встречаться с друзьями. Как запрещала мне помогать тебе деньгами. Как устраивала сцены, если я задерживался на работе. — Он потёр виски. — А я всё оправдывал её. Говорил себе: это потому что она любит меня. Хочет, чтобы я был рядом. Заботится о семье.
— Но это же…
— Манипуляция. Это называется манипуляция, мам. — Андрей встал. — Я много думал про то, как устроены такие отношения. Про постоянное эмоциональное давление. Знаешь, оказывается, когда человек постоянно заставляет тебя чувствовать виноватым, это не любовь. Это пытка.
Вера Николаевна молчала. Она думала о Лене, о той яркой, энергичной девушке, которую Андрей привёл знакомиться шесть лет назад. Она показалась ей тогда немного резкой, но Вера Николаевна списала это на молодость, на характер. Она не видела… или не хотела видеть того, что видел сейчас её сын.
— Я переезжаю к тебе, — сказал Андрей. — На время. Пока не разберусь с документами, с судом. Потом сниму что-нибудь. Не хочу тебя обременять.
— Ты никогда не был обузой, — сказала Вера Николаевна. — Это твой дом. Всегда был и будет.
Андрей обнял мать. Они стояли так долго, в тишине кухни, пока за окном медленно смеркалось.
Развод оформили быстро. Лена не стала препятствовать — она получила, что хотела. Квартиру, алименты, детей. Андрей приходил туда раз в неделю, забирал Матвея на пару часов. Новорождённую дочку, которую назвали Соней, Лена не разрешала уносить из дома.
— Она ещё маленькая, — говорила она. — Тебе нельзя доверить младенца.
Андрей не спорил. Он садился в гостиной однушки, которая когда-то была его домом, и держал дочку на руках, пока Лена ходила по квартире и рассказывала, как тяжело ей одной с двумя детьми.
— Хорошо хоть алименты платишь исправно, — бросала она. — А то бы я вообще не знала, как концы с концами сводить.
Он молчал.
Однажды вечером, месяца через три после развода, Андрей вернулся от детей раньше обычного. Вера Николаевна пекла пирог — такой же, какой пекла ему в детстве, с яблоками и корицей.
— Рано сегодня, — заметила она.
— Да. — Андрей прошёл в свою комнату — бывшую детскую, — но через минуту вернулся. — Мам, у Лены появился мужчина.
Вера Николаевна обернулась.
— Что?
— Я видел. Он был в квартире, когда я пришёл. Она представила его как друга, но было видно, что это не просто друг. — Андрей сел за стол. На лице его не было ни злости, ни боли. Только усталость. — И знаешь, что странно? Мне всё равно. Я даже обрадовался.
— Обрадовался?
— Ну да. Значит, у неё есть кто-то. Значит, она отстанет от меня.. — Он потянулся к пирогу, отломил кусочек ещё горячий. — Боже, как давно я не ел твой пирог.
— Андрюш, — Вера Николаевна села напротив, — ты не жалеешь? Честно?
Он задумался.
— О браке — да, жалею. О том, что не получилось. О том, что дети будут расти без отца. — Он посмотрел на мать. — Но о том, что мы сохранили твою квартиру, что я не дал ей втянуть нас обоих в этот кошмар — нет. Не жалею. Если бы я согласился тогда, отдал твою квартиру, мы бы получили ту трёшку. А потом она всё равно подала бы на развод. И забрала бы всё.
Вера Николаевна кивнула. Она тоже это понимала.
— Знаешь, мам, — продолжил Андрей, — я многое понял за эти месяцы. Понял, что когда человек не уважает тебя, не ценит твою жизнь до него, твою историю — это не любовь. Лена хотела владеть мной. Владеть всем, что у меня есть. Даже моими отношениями с тобой. Ей не нужна была твоя квартира для детей. Ей нужна была победа. Доказательство, что она главная.
— Ты стал мудрее, — тихо сказала Вера Николаевна.
— Нет. Просто повзрослел. Слишком поздно, но повзрослел. — Он снова откусил от пирога. — Буду копить на свою квартиру. Маленькую однушку, хотя бы. Чтобы дети могли у меня оставаться. Чтобы у Матвея была своя кровать, когда он будет у папы. — Он улыбнулся. — Года через три, наверное, накоплю.
— Андрюш, я могу помочь…
— Нет, мам. Спасибо, но нет. — Он покачал головой. — Ты уже помогла. Ты не поддалась на шантаж. Не отдала свой дом. Ты показала мне, что можно отстаивать свои границы. И это дороже любых денег.
Они сидели на кухне, пили чай с пирогом. За окном шёл снег — первый в этом году. Вера Николаевна смотрела на сына и думала о том, как иногда любовь — настоящая любовь — это умение отпустить.
Андрей выглядел спокойным. Может быть, впервые за много лет по-настоящему спокойным.
— Помнишь, как ты в детстве любил снег? — спросила она.
— Помню. Ты меня на санках катала. Во дворе, около этого дома.
— Покатаешь так же Матвея?
— Обязательно. — Он улыбнулся, и улыбка была настоящей, живой. — В это воскресенье и покатаю.
Прошёл год.
Андрей снял небольшую однушку недалеко от матери. Устроился на новую работу, где платили лучше. Начал заниматься спортом — говорил, что это помогает держать голову в порядке. Видел детей каждую неделю, иногда даже чаще — Лена, увлечённая новым мужчиной, стала сговорчивее.
Однажды субботним утром он пришёл к матери с Матвеем. Мальчик стал заметно выше, серьёзнее.
— Бабушка, а можно я у тебя поживу немножко? — спросил Матвей, прижимаясь к Вере Николаевне.
— Конечно, зайчик. А что случилось?
— У мамы дядя Дима живёт, — объяснил мальчик. — Он громко телевизор смотрит, мне спать мешает.
Андрей и Вера Николаевна переглянулись.
— Ладно, съездим, заберём твои вещи, — сказал Андрей. — Поживёшь у бабушки. Или у меня.
— У бабушки лучше, — серьёзно сказал Матвей. — У неё тихо. И пирожки вкусные.
Вера Николаевна смотрела на них — на сына и внука — и чувствовала, как что-то тёплое разливается в груди. Да, всё получилось не так, как мечталось. Да, семья распалась. Да, дети росли без полноценной семьи.
Но они были вместе. Те, кто действительно был важен. Те, кто любил не за что-то, не для чего-то. Просто любил.
А её квартира — их квартира — оставалась домом. Тем самым домом, где всегда рады. Где всегда накормят. Где всегда поймут.
— Бабуль, а мы сегодня будем пирог печь? — спросил Матвей.
— Конечно, испечём, — ответила Вера Николаевна. — Какой хочешь? Яблочный?
— С яблоками! — обрадовался мальчик. — И можно я сам буду тесто мешать?
— Можно.
Они пошли на кухню — все трое. За окном светило солнце. И в этом было что-то символическое, думала Вера Николаевна. Что-то подающее надежду.
Жизнь всегда предлагала выбор. И она выбрала сохранить свой дом. Своё достоинство.
И благодаря этому выбору они все были здесь. Живые. Свободные. Вместе.
А это, в конце концов, и есть счастье.
