— Ань, ты только не волнуйся, тут такое дело… небольшая неожиданность, — голос Сергея, обычно уверенный, сейчас звучал как-то приглушенно и подобострастно, встречая её прямо у порога, едва она провернула ключ в замке.
Анна замерла, ещё не переступив порог, но уже чувствуя, как тяжесть рабочего дня, навалившаяся к вечеру свинцовой плитой, начинает подтачивать остатки её терпения. Небольшая неожиданность? Она знала эти «небольшие неожиданности» своего мужа. Обычно они означали какой-то новый фортель с его стороны, за который расплачиваться придётся ей – временем, нервами, а иногда и деньгами. Она молча шагнула внутрь, и смрадный коктейль из запахов ударил ей в нос прежде, чем глаза успели сфокусироваться на происходящем. Пахло жареным луком, сигаретами, чем-то кислым, возможно, «детской неожиданностью», и ещё чем-то неуловимо затхлым, словно в квартиру ввалилась целая толпа немытых тел.
А потом она увидела. Её идеально чистая, выверенная до миллиметра квартира, её убежище от внешнего мира, её маленькая крепость покоя, превратилась в балаган, в проходной двор, в филиал вокзальной пивной. На их почти новом, кремовом диване, который она выбирала с такой любовью, развалились свекровь Тамара Семёновна и свёкор Иван Петрович. Тамара Семёновна, с выражением царственной особы, сошедшей до плебса, грызла яблоко, бросив огрызок прямо на ковёр. Иван Петрович, расстегнув нижние пуговицы рубашки и выставив вперёд округлый живот, громко икал, прихлёбывая что-то из граненого стакана, явно не чай. Их дорожные сумки, потёртые и объёмные, были небрежно свалены в углу, перегораживая проход.
Из кухни доносились звуки ожесточённого спора, прерываемого женским взвизгиванием и мужским баском. Это, без сомнения, были брат Сергея, Витька, со своей супругой Людмилой. Судя по обрывкам фраз, они делили какое-то наследство или в очередной раз выясняли, кто из них больше вложил в семейный бюджет. Дверь в их спальню была приоткрыта, и оттуда неслись пронзительные детские визги, топот маленьких ножек и периодические глухие удары – очевидно, племянники Сергея, маленький Валерка, сын Витьки, и его двоюродный брат, сын сестры Сергея, тоже неустановленного пока возраста, но явно не отличающийся ангельским поведением, нашли себе какое-то разрушительное развлечение. И это ещё не всё – краем глаза Анна уловила движение в коридоре, ведущем к ванной, там мелькнули ещё две фигуры – сестра Сергея, Катерина, и её молчаливый, вечно всем недовольный муж. Полный комплект.
Но самый страшный удар ждал её в гостиной. Посреди комнаты, там, где ещё утром красовался их новый семидесятипятидюймовый телевизор, гордость Сергея и её маленькая слабость для вечерних кинопросмотров, теперь зияла пустота. Точнее, не совсем пустота. Сам телевизор лежал на полу, экраном вниз, как поверженный идол. От него к тумбе, где он раньше стоял, тянулся шлейф из мелких осколков и каких-то проводов. Экран был разбит. Вдребезги. Словно по нему прошлись кувалдой.
Анна медленно, очень медленно обвела взглядом весь этот бедлам. Её лицо ничего не выражало. Ни гнева, ни удивления, ни отчаяния. Оно было похоже на маску, высеченную из холодного камня. Она чувствовала, как внутри что-то обрывается, как тонкая нить самообладания, натянутая до предела после сегодняшнего совещания и последующей выволочки от начальника, начинает трещать. Но внешне она оставалась неподвижной.
Сергей топтался рядом, его виноватая улыбка выглядела жалко и неуместно.
— Ань, ну ты понимаешь… родители приехали, давно не виделись… и Витька с Людой, и Катя с семьёй… все как-то разом. Я не мог им отказать, они же родня, на пару дней всего… Ну, может, на недельку, пока у них там дела… А телевизор… это мальчишки, Валерка с Петькой, они тут бегали, играли… ну и вот… случайно, конечно… Никто не хотел… Я куплю новый, честное слово, такой же, даже лучше… Ты только не сердись, ладно?
Он лепетал, заискивающе заглядывая ей в глаза, пытаясь нащупать хоть какую-то ответную реакцию, но натыкался на глухую стену. Анна молчала. Она просто смотрела. На него. На его расплывшуюся от растерянности физиономию. На его родственников, которые, заметив её появление, на мгновение притихли, но уже через минуту возобновили свои занятия, словно она была пустым местом. Свекровь громко хмыкнула, отворачиваясь к окну. Людмила на кухне снова повысила голос на Витьку. Детский визг из спальни стал ещё пронзительнее.
Этот звук, этот гвалт, этот смрад, эта разруха в её доме, который она считала своей территорией, своим личным пространством, где она устанавливала правила, – всё это слилось в один чудовищный аккорд. И что-то внутри Анны окончательно сломалось. Не с треском, не со взрывом, а тихо, холодно и бесповоротно. Первоначальный шок сменился ледяной, кристально чистой яростью. Она ещё не знала, что скажет, что сделает, но решение уже созревало в ней, твёрдое, как алмаз.
— Значит, «небольшая неожиданность», Сергей? — наконец произнесла Анна. Голос её был удивительно спокоен, почти бесцветен, но в этой монотонности таилось что-то пугающее, предгрозовое. Она даже не повернула головы в сторону мужа, продолжая медленно, оценивающе осматривать руины своей гостиной, словно судебный пристав, описывающий имущество должника. — А мы с тобой, кажется, очень чётко договаривались. Или я что-то путаю? Мы договаривались, что пока мы живём в этой двухкомнатной квартире, никаких массовых нашествий твоей родни не будет. Мы специально откладывали деньги на первый взнос по ипотеке, чтобы купить дом побольше, помнишь? Именно для того, чтобы твои родители, твой брат с семьёй и твоя сестра с семьёй могли приезжать и не чувствовать себя селёдками в бочке, а я – надзирателем в сумасшедшем доме.
Сергей поджал губы, его взгляд забегал по комнате, избегая встречаться с её глазами. — Ань, ну что ты начинаешь? Они же приехали не навсегда. Папа давно хотел в город, к врачу ему надо… А Витьке с Людой тут по делам… Катя просто за компанию… Ну как я им скажу: «Уезжайте»? Это же мои родители, мой брат, моя сестра! Они же семья!
— Семья? — Анна медленно повернула голову и посмотрела на него. В её глазах не было и тени тепла, только холодный, изучающий взгляд патологоанатома. — Семья, Серёж, это когда уважают друг друга. Когда считаются с мнением друг друга. Когда не превращают чужой дом в свинарник за несколько часов. И когда не разбивают чужие вещи, купленные, между прочим, на мои премиальные.
Тут в разговор, почувствовав, что молчание затягивается и запахло жареным, решила вмешаться свекровь. Она с трудом, кряхтя, поднялась с дивана, отряхнула с халата невидимые крошки и подошла к Анне, глядя на неё сверху вниз, хотя была ниже ростом.
— А ты что же, невестушка, не рада нам? Мы, значит, не семья тебе? Мы к сыну приехали, а ты тут нос воротишь? Гостеприимство где твоё? В наше время невесток по-другому воспитывали. Мужа уважать, его родню почитать. А ты, я смотрю, совсем от рук отбилась. Серёженьку под каблук загнала.
Людмила, жена Витьки, тут же выглянула из кухни, вытирая руки о засаленный передник, который, очевидно, уже успела где-то раздобыть.
— Вот именно, Тамара Семёновна! Всё правильно говорите! Некоторые тут, в городе, быстро забывают, кто они и откуда. Думают, раз квартиру свою имеют, так можно на всех свысока смотреть. А то, что Серёжа наш мягкий и уступчивый, так этим пользуются без зазрения совести.
Витька, высунувшись следом за женой, согласно кивнул, добавляя басом:
— Да ладно вам, бабы, ну чего вы на Аньку накинулись? Ну, разбился телевизор, с кем не бывает? Дети же… Новый купим, скинемся все вместе. Ань, ты это… не кипятись. Мы ж ненадолго.
Дети, словно по команде, усилившейся из-за взрослого напряжения, устроили в спальне новую волну разрушений – послышался грохот чего-то упавшего и затем особенно пронзительный визг Валерки. Катерина с мужем вышли из коридора, их лица выражали скуку и лёгкое раздражение от общей суматохи, но явно не сочувствие к Анне.
Сергей метнулся между женой и матерью, пытаясь примирить враждующие стороны.
— Мам, ну не надо так… Аня просто устала после работы… Люда, Витя, давайте не будем… Ань, ну правда, они же не со зла… Всё уберём, всё починим…
— Уберёте? Почините? — Анна перевела взгляд с одного родственника на другого. Её спокойствие начинало давать трещины, под ним проглядывала раскалённая лава. — Вы серьёзно так думаете? Вы думаете, что можно ввалиться в чужой дом, устроить здесь погром, сломать дорогую вещь, а потом отделаться пустыми обещаниями и обвинениями в мой адрес? Вы считаете это нормальным?
Она сделала шаг вперёд, прямо к свекрови, которая от неожиданности даже немного отступила.
— Так вот, уважаемые родственники. Раз вы считаете, что это нормально, то я вам сейчас объясню, что нормально для меня. Для меня нормально, когда в моём доме чистота и порядок. Для меня нормально, когда мои вещи целы. Для меня нормально, когда со мной считаются. И для меня нормально, когда мой муж выполняет наши с ним договорённости.
Её голос креп, набирая силу и металл. Она больше не пыталась казаться спокойной.
— Поэтому, слушайте все сюда внимательно. У вас есть ровно один час. Один час, чтобы собрать все свои манатки, убрать за собой весь этот свинарник, который вы здесь устроили, и исчезнуть из моей квартиры. Вместе с детьми, мужьями, жёнами и родителями. Через час я хочу видеть эту квартиру в том виде, в каком она была сегодня утром. И если этого не произойдёт… — она сделала паузу, обводя всех тяжёлым взглядом, — если этого не произойдёт, последствия вам очень не понравятся. Особенно тебе, Сергей.
Час. Один час. Это слово повисло в воздухе, пропитанном запахами чужой жизнедеятельности, как занесённый топор. Родственники Сергея, на мгновение опешившие от такой наглости, от такого прямого и безжалостного ультиматума, переглянулись. Первой опомнилась, конечно, Тамара Семёновна. Её лицо, только что выражавшее царственное снисхождение, пошло багровыми пятнами.
— Что-о-о? — протянула она, растягивая гласную так, словно не верила своим ушам. — Да ты в своём уме, девка? Ты кого из дома выставлять собралась? Нас? Родителей мужа твоего? Да кто ты такая вообще, чтобы нам указывать? Серёжа! Ты слышишь, что она несёт? Ты что, позволишь этой… этой… особе так с нами разговаривать?
Сергей, бледный как полотно, метался взглядом от матери к жене. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но Анна опередила его, её голос звенел холодной сталью.
— Я не «эта особа», Тамара Семёновна. Я хозяйка этого дома. И да, я совершенно в своём уме. И я повторяю: у вас час. Время пошло.
Витька, брат Сергея, до этого пытавшийся разрядить обстановку неуклюжими шутками, вдруг перестал улыбаться. Он шагнул вперёд, выпятив грудь.
— Слышь, Ань, ты это… не борзей, а? Мы, может, и не в пятизвёздочном отеле, но и не на помойке себя нашли. По какому праву ты тут командовать вздумала? Серёга, скажи ей!
Людмила, его жена, подбоченившись, вторила мужу:
— И правда! Что это за порядки такие? Мы приехали к родне, а не к ней лично. И если Серёже нормально, что мы здесь, то её мнение нас вообще не волнует. Пусть спасибо скажет, что мы её терпим, фифу городскую!
Даже обычно молчаливая Катерина, сестра Сергея, со своим вечно хмурым мужем за спиной, не выдержала.
— Ань, ну это уже перебор. Мы же не чужие люди. Как так можно? Дети только успокоились…
Дети, словно услышав своё имя, тут же подали голос из спальни – снова раздался какой-то грохот и дружный рёв. Никто из взрослых даже не дёрнулся, чтобы проверить, что там случилось на этот раз. Все взгляды были прикованы к Анне.
Она не удостоила их ответом. Молча прошла мимо них в спальню, где находился их с Сергеем общий шкаф. Родственники проводили её удивлёнными, возмущёнными взглядами, перешёптываясь. Сергей, наконец, обрёл дар речи и бросился за ней.
— Аня, Анечка, ну пожалуйста, остановись! Что ты делаешь? Не надо так! Они же обидятся, ты понимаешь? Это же скандал на всю жизнь! Мы же потом не отмоемся!
Анна, не обращая на него внимания, открыла дверцу шкафа. Её движения были точными и быстрыми. Она достала с верхней полки большую дорожную сумку Сергея – ту самую, с которой он ездил в командировки. Раскрыла её на кровати. Затем начала методично, без всякой злости, но с пугающей решимостью, доставать с вешалок его рубашки, брюки, джемпера и бросать их в сумку. Небрежно, комкая, не заботясь о том, как они лягут.
Родственники, услышав шум и приглушённые увещевания Сергея, потянулись к дверям спальни. То, что они увидели, заставило их замолчать. Свекровь ахнула. Людмила прикрыла рот рукой. Даже на лице Ивана Петровича, обычно непроницаемом, отразилось недоумение.
— Ты… ты что, его вещи собираешь? — сдавленно прошептала Тамара Семёновна, её голос дрогнул от неверия. — Ты… ты его выгоняешь? Сына моего?
Анна, не прерывая своего занятия, бросила в сумку пару футболок и носки, вытащенные из ящика комода.
— Я предупреждала. У вас был час. Он почти истёк. Поскольку никто и пальцем не пошевелил, чтобы выполнить мои условия, я перехожу к плану «Б».
Сергей попытался схватить её за руки, остановить.
— Аня, прекрати! Я тебя умоляю! Давай поговорим! Мы всё решим! Я поговорю с ними, они извинятся, мы всё уберём…
Анна резко выдернула руки. Её глаза сверкнули.
— Поговоришь? Решим? Серёж, ты серьёзно? Ты стоял здесь истуканом, пока твою жену поливали грязью в её собственном доме! Ты позволил им превратить нашу квартиру в свинарник! Ты позволил разбить вещь, на которую я копила несколько месяцев! И ты всё ещё думаешь, что можно «поговорить»? О чём? О том, какой ты бесхребетный тюфяк, который не может постоять ни за свою жену, ни за свой дом?
Она схватила ещё одну охапку его вещей.
— Проваливай из моего дома немедленно! И родственничков своих с собой прихвати! Я больше не хочу даже знать о существовании вашей семейки!
В спальне на несколько секунд воцарилась мертвая тишина, если не считать продолжающегося детского плача из соседней комнаты. Родственники смотрели на Анну с открытыми ртами. Они явно не ожидали такого поворота. Одно дело – слушать её угрозы, другое – видеть, как она вышвыривает вещи их сына, брата, мужа.
Сергей смотрел на неё так, словно видел впервые. Его лицо исказилось.
— Аня… ты… ты не можешь так… это же наш дом…
— Ошибаешься, милый, — усмехнулась Анна холодной, злой усмешкой. — Это МОЙ дом. Квартира куплена до нашего брака, если ты забыл. А ты и твоя драгоценная родня здесь всего лишь гости. Нежеланные гости. Которым указали на дверь. Так что будь добр, не задерживайся.
Она застегнула молнию на полупустой сумке и решительно подтолкнула её к выходу из спальни.
— Я тебе помогу собраться побыстрее. А то твои родители, я вижу, не торопятся покидать хлебосольных хозяев. Видимо, ждут, пока я им ещё и ужин приготовлю и постель постелю. Не дождутся.
Сумка Сергея, грубо выпихнутая Анной из спальни, с глухим стуком ударилась о дверной косяк в коридоре. Этот звук словно вывел родственников из оцепенения. Первой взорвалась Тамара Семёновна. Её лицо, до этого момента выражавшее скорее недоумение и оскорблённое достоинство, теперь исказилось от ярости.
— Ах ты дрянь неблагодарная! Ах ты змея, которую мой сын пригрел на своей груди! Да как ты смеешь! Выгонять нас, его семью, из его же дома! Да я… да я тебя!..
Она сделала шаг к Анне, замахнувшись рукой, но Иван Петрович, до этого молча наблюдавший за сценой с каким-то странным, почти отстранённым выражением лица, вдруг схватил жену за локоть.
— Тамара, угомонись! Не хватало ещё руки марать об эту… — он не договорил, но его взгляд, брошенный на Анну, был полон презрения.
Витька с Людмилой, уже не пытаясь играть роль миротворцев или оскорблённых гостей, перешли в открытое наступление.
— Ну, Серёга, ты даёшь! Позволяешь какой-то бабе так с твоей матерью разговаривать! Да если бы моя жена так с моей матерью… — Витька выразительно сжал кулаки.
— Он всегда таким был, тюфяком бесхребетным! — подхватила Людмила, злорадно глядя на Сергея, который стоял, опустив голову, словно побитая собака. — Что эта вертихвостка из него верёвки вьёт, это и слепому видно! А мы ещё удивлялись, почему он к нам в деревню так редко приезжает! Да она его просто не пускала, вот и всё!
Катерина, обычно тихая и незаметная, тоже не осталась в стороне. Её голос дрожал от негодования, но в нём слышались и нотки застарелой обиды.
— Мы к тебе, Серёжа, как к родному брату, а ты… Ты позволил ей нас так унизить! Выставить посреди ночи на улицу с детьми! Да где это видано!
Анна, игнорируя этот многоголосый хор обвинений, прошла к входной двери и широко её распахнула. Сквозняк из подъезда ворвался в квартиру, принеся с собой запах пыли и чего-то ещё, неуловимо казённого.
— На выход, уважаемые. Все на выход, — её голос был ровным и безжалостным. — И чем быстрее вы это сделаете, тем лучше для всех. Особенно для ваших детей, которым, я смотрю, совершенно некомфортно в этой накалённой атмосфере.
Она начала буквально выпроваживать их, одного за другим. Не толкала грубо, но её движения были настойчивыми и недвусмысленными. Первым под её натиском дрогнул Иван Петрович. Он что-то буркнул себе под нос, взял под руку всё ещё кипевшую Тамару Семёновну и решительно направился к выходу, процедив сквозь зубы:
— Пойдём, Тамара. Не будем унижаться перед этой… Пусть подавится своим гостеприимством. Ноги моей больше в этом доме не будет! И ты, Серёжа, если у тебя осталась хоть капля совести и уважения к родителям, пойдёшь с нами!
Витька с Людмилой, поняв, что представление окончено и оставаться здесь дальше – только себя не уважать, тоже двинулись к двери, громко обсуждая «невоспитанность некоторых городских штучек» и «полное отсутствие семейных ценностей». Людмила, проходя мимо Анны, не удержалась и прошипела ей прямо в лицо:
— Чтоб ты сдохла, дрянь! Одна в своей конуре!
Катерина, подхватив на руки одного из ревущих племянников, а второго таща за руку, молча проследовала за остальными, бросив на Анну взгляд, полный смеси ненависти и какого-то затравленного отчаяния. Её муж, как всегда, следовал за ней тенью, не произнеся ни слова за всё время.
Последним остался Сергей. Он стоял посреди разгромленной гостиной, рядом с разбитым телевизором, и смотрел на Анну так, словно не мог поверить в реальность происходящего. В его глазах была боль, растерянность, обида и, возможно, даже страх.
— Аня… ты… ты действительно этого хочешь? Ты действительно хочешь, чтобы я ушёл? Чтобы всё вот так закончилось?
Анна посмотрела на него. В её взгляде не было ни капли сожаления, только холодная, выжженная пустыня.
— Я тебе уже всё сказала, Серёж. Твой выбор. Либо ты остаёшься здесь, в этом доме, который ты не смог защитить, с женщиной, которую ты не смог поддержать. Либо ты уходишь со своей «семьёй», которая для тебя, очевидно, важнее всего на свете. Решай. Но учти, второго шанса не будет.
Сергей медлил. Он смотрел на неё, на дверь, за которой скрылись его родственники, на сумку со своими вещами, валяющуюся на полу в прихожей. В его душе явно шла борьба. Но Анна видела, что эта борьба уже предрешена. Слабость, нерешительность, вечная зависимость от мнения родни – всё это было в нём слишком глубоко.
Наконец, он тяжело вздохнул и, не глядя ей в глаза, произнёс:
— Я не могу их бросить. Они же мои родители… моя семья…
— Я так и думала, — кивнула Анна. Её голос был абсолютно спокоен. — Тогда иди. И не возвращайся.
Она подошла к его сумке, подняла её и протянула ему. Сергей машинально взял сумку. Он ещё раз посмотрел на Анну, словно надеясь увидеть хоть какой-то знак, хоть намёк на то, что она передумает. Но её лицо было непроницаемо.
Он медленно повернулся и пошёл к двери. На пороге он на мгновение остановился, обернулся.
— Аня…
— Уходи, — прервала она его. — Просто уходи.
Он вышел, не сказав больше ни слова. Анна подождала, пока стихнут его шаги на лестнице, а затем с силой захлопнула дверь, повернув ключ в замке дважды.
В квартире воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая только её собственным тяжёлым дыханием. Она обвела взглядом разгром. Перевёрнутая мебель, разбросанные вещи, осколки телевизора, следы чужого присутствия повсюду. Её дом, её крепость, была осквернена и разрушена. Но вместе с этим разрушением пришло и какое-то странное, извращённое чувство освобождения.
Она не плакала. Не кричала. Не билась в истерике. Она просто стояла посреди этого хаоса, и на её лице медленно расцветала ледяная, жёсткая улыбка. Мосты были сожжены. Окончательно и бесповоротно. Оставшись одна, она ощущала не горечь потери, а скорее холодное удовлетворение от того, что наконец-то избавилась от балласта, который тянул её на дно. Никакого раскаяния. Только выжженная земля вокруг и внутри. И твёрдая уверенность в том, что это был единственно правильный финал…
