— Господи, Оксана… — простонала я, падая лицом обратно в подушку. Подушка пахла не моим кондиционером с ароматом лаванды, а приторно-сладкими духами подруги, которые, кажется, въелись уже в стены.
Я проснулась от грохота. Звук был такой, словно на кухне рухнул шкаф с посудой, а следом за ним покатилась кастрюля, звеня о керамогранит с настойчивостью отбойного молотка.
Я резко села в кровати, сердце колотилось где-то в горле. Взгляд метнулся к электронным часам: 06:40 утра. До моего законного подъема оставалось еще сорок минут. Сорок минут той самой драгоценной тишины, ради которой я и покупала эту квартиру, влезла в ипотеку и годами отказывала себе в отпуске.
Сон улетучился, сменившись липким раздражением. Я накинула халат и вышла в коридор. Моя уютная «евродвушка», мой храм минимализма и спокойствия, теперь напоминала склад забытых вещей на вокзале.
В прихожей я споткнулась о гигантский чемодан, который Оксана так и не разобрала до конца, утверждая, что «нет смысла раскладываться, я же ненадолго». На пуфике горой лежали её пальто, шарфы и почему-то один сапог. Второй валялся ближе к ванной.
На кухне царил хаос. Оксана, растрепанная, с опухшими от вчерашних слез глазами, пыталась варить кофе в турке, которую я использовала только по праздникам.
— Ой, Мариш, прости! Я тебя разбудила? — она обернулась, виновато улыбаясь. В руках она держала мою любимую кружку — ту самую, ручной работы, из которой я пила только сама. — У меня просто рука соскочила, крышка от сковородки упала. Представляешь, какой грохот? Сама испугалась!
— Ничего, — выдавила я, стараясь не смотреть на гору немытой посуды в раковине, оставшуюся с вечера. — Я всё равно собиралась вставать.
— Слушай, я тут подумала, — Оксана тут же переключилась, не замечая моего состояния. — А у нас есть что-нибудь к кофе, кроме этих твоих хлебцев? Может, я сбегаю в пекарню? Хотя нет, у меня карта заблокирована, Игорь же, скотина, всё перекрыл…
Я глубоко вздохнула, чувствуя, как внутри закипает глухое раздражение. Это было не просто утро. Это был двадцать третий день моего персонального ада под названием «помощь ближнему».
— Садись, — сказала я мягче, чем хотела. — Я сделаю омлет.
Пока яйца шкварчали на сковороде, а Оксана в сотый раз пересказывала подробности своей трагической ссоры с мужем, я мысленно вернулась в тот день, когда всё это началось.
Это был дождливый вторник три недели назад. Оксана позвонила мне в истерике. Сквозь рыдания я едва разбирала слова: «измена», «выгнал», «некуда идти». Естественно, как нормальная подруга, я сказала: «Приезжай». Развод — это маленькая смерть, и бросать человека в такой момент было бы преступлением.
Она приехала через два часа с двумя чемоданами и видом побитой собаки. Мы сидели на этой же кухне, пили вино, и я гладила её по руке, пока она выливала на меня ушаты грязи про своего теперь уже бывшего Игоря.
— Мариш, ты святая, — говорила она тогда, размазывая тушь по щекам. — Я буквально на пару дней. Просто приду в себя, найду риелтора и съеду. Я не хочу тебя стеснять. Ты же знаешь, я человек тактичный.
— О чём ты говоришь, — искренне возмущалась я тогда. — Живи сколько нужно. Неделю, две. Главное, успокойся.
«Ненадолго». Это коварное слово. Оно как резина — тянется бесконечно, пока не лопнет и не ударит тебя по лбу. Я представляла себе это так: мы пару вечеров поплачем, потом она активно начнет искать варианты, я помогу ей с переездом, и мы вернемся к формату встреч в кафе по пятницам.
Я ошиблась.
Первая неделя прошла в тумане её страданий. Я была жилеткой, психотерапевтом и службой доставки еды. Оксана не выходила из дома, лежала на моем диване в гостиной, смотрела сериалы и плакала. Я ходила вокруг на цыпочках, боясь нарушить её скорбь.
На второй неделе начался период «бурной деятельности». Но не в поиске жилья, а в хозяйстве.
— Я решила приготовить борщ! — радостно заявила она однажды, когда я вернулась с работы уставшая как собака.
Запах стоял божественный. Я, признаться, готовить ненавижу, обхожусь салатами и доставкой. А тут — домашний борщ, котлеты, пюре. Мы сели ужинать, и я подумала: «Ну, может, не так уж и плохо жить вдвоем?».
— Вкусно? — с надеждой заглядывала она мне в глаза.
— Очень, Оксан. Ты волшебница.
— Это малая часть того, что я могу сделать в благодарность, — она улыбнулась. — Кстати, я там немного переставила баночки в ванной, так удобнее. И твой плед постирала, он какой-то пыльный был.
Тогда я проглотила это «переставила». Но когда на третий день я не нашла свои документы на полке, потому что «они лежали неаккуратно», а мой любимый кактус был пересажен в другой горшок, «потому что тому было тесно», я поняла: происходит захват территории. Тихий, ползучий, под прикрытием заботы и борща.
Прошла третья неделя. Оксана больше не плакала. Она чувствовала себя хозяйкой положения. Мой диван в гостиной окончательно превратился в её лежбище. Днем, когда я работала (а я иногда беру проекты на дом), она громко разговаривала по телефону с мамой, обсуждая, какой Игорь подлец.
— Мам, ну ты не представляешь! Он даже кофемашину забрал! — кричала она в трубку, сидя в двух метрах от моего рабочего стола.
— Оксан, — тихо просила я, не отрываясь от монитора. — У меня совещание через пять минут. Можно потише?
— Ой, прости-прости! — она махала рукой, переходила на шепот, но через минуту её голос снова звенел на всю квартиру. — Нет, мам, ну ты слышала? Кофемашину!
Я человек, который ценит своё личное пространство больше, чем золото. Моя квартира — это моя раковина. Я привыкла ходить в нижнем белье, пить чай в тишине, глядя в окно, и читать книги, не отвлекаясь на чужие эмоции. Теперь же я чувствовала себя гостьей в собственном доме.
Перед тем как выйти из спальни, мне приходилось одеваться. В туалет по утрам выстраивалась очередь, потому что Оксана любила принимать душ по сорок минут, распевая песни Меладзе.
Но самое страшное было в том, что тема поиска квартиры исчезла из наших разговоров. Каждый раз, когда я пыталась намекнуть, Оксана мастерски меняла тему или начинала плакать.
И вот настал этот вечер. Вечер, когда я решила: хватит. Я больше не могу. Я набралась смелости, отрепетировала речь перед зеркалом в ванной (пока Оксана смотрела телевизор на полной громкости) и вышла в кухню.
— Оксан, нам надо поговорить, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал твердо, но дружелюбно.
Она сидела за столом, листая ленту в соцсетях, и грызла яблоко. Моё яблоко.
— Конечно, Мариш, что случилось? Ты какая-то напряженная сегодня. На работе проблемы?
— Нет, не на работе. Дело в нас. Точнее, в твоем проживании здесь.
Оксана отложила телефон и посмотрела на меня с недоумением, словно я сказала что-то на китайском.
— Ты только не подумай, что я тебя выгоняю, — тут же дала я слабину, используя эту предательскую фразу. — Я просто хочу понять, какие у тебя планы. Прошло уже почти три недели. Ты планируешь искать новую квартиру? Смотрела уже варианты?
Оксана медленно прожевала кусок яблока, её лицо просветлело, и она выдала то, чего я никак не ожидала.
— Ой, слушай! Я как раз хотела с тобой это обсудить! Прямо с языка сняла, — она оживилась, пододвигая стул ближе ко мне. — Я тут всё посчитала и хотела тебе предложить кое-что гениальное.
Меня насторожило это вступление. Складывалось впечатление, что она ждала моего вопроса, как сигнала стартового пистолета.
— Что именно? — осторожно спросила я.
— Смотри, — начала она, загибая пальцы. — Ты же видишь, какая сейчас ситуация на рынке. Цены — космос! Арендовать сейчас нормальную «однушку» — это значит отдавать половину зарплаты. А у меня сейчас с финансами, сама понимаешь, полная… яма. Игорь заблокировал счета, делить имущество будем еще полгода.
— Я понимаю, это тяжело, но…
— Подожди! — перебила она. — Так вот. Ты живешь одна. Квартира у тебя большая, места нам двоим хватает. Мы друг другу не мешаем, даже веселее вместе! Я готовлю, убираю. Тебе же нравится мой борщ?
— Борщ вкусный, но…
— Вот! А предложение такое: я остаюсь у тебя, скажем, на полгодика. Пока суд да дело, пока я на ноги встану. Но я не просто так буду жить! Я буду оплачивать коммунальные платежи. В полном объеме!
Она посмотрела на меня победным взглядом, словно предложила сделку века.
— Коммунальные платежи? — переспросила я, чувствуя, как у меня начинает дергаться глаз. — Оксан, ты серьезно?
— Ну да! Это же выгодно! Ты сейчас платишь за квартиру сама, а так — чистая экономия. Плюс я продукты покупаю иногда. Для тебя это сплошные плюсы!
Я смотрела на неё и не верила своим ушам. Моя подруга, взрослая женщина тридцати двух лет, предлагала мне сдать комнату в моей квартире за цену квитанции ЖКХ — пять-шесть тысяч рублей в месяц? Взамен на что? На потерю моего покоя, на вечный шум, на чужие вещи повсюду?
— Оксан, подожди, — я глубоко вздохнула, стараясь не сорваться на крик. — Дело не в деньгах. Я прекрасно справляюсь с коммуналкой. Дело в личном пространстве.
— В чём? — она искренне удивилась. — В пространстве? Мариш, да у тебя тут танцевать можно! Я же тебе не мешаю. Сижу тихонько в гостиной, тебя не трогаю.
— Ты живешь в моей гостиной, — четко проговорила я. — Я не могу пригласить гостей, не могу походить голой, не могу просто побыть одна. Я привыкла жить одна. Мне это необходимо.
Оксана изменилась в лице. Улыбка исчезла, появилось то самое выражение обиженной добродетели, которое я наблюдала последние три недели.
— То есть тебе жалко места для лучшей подруги? — тихо, с надрывом спросила она. — Я в беде, меня муж бросил, выкинул на улицу, а ты мне говоришь про «походить голой»? Я думала, мы близкие люди.
Манипуляция была настолько грубой и откровенной, что меня даже передернуло. Но я знала, что если сейчас отступлю, то Оксана останется здесь навсегда.
— Мы близкие люди, Оксан. Именно поэтому я пустила тебя к себе, кормила, слушала и поддерживала три недели. Но мы договаривались на «недолго».
— Да что такое это твое «недолго»?! — вспыхнула она. — Куда мне идти? Под мост? К родителям в Самару? Ты же знаешь, у меня там ад, мать меня запилит насмерть!
— Можно снять комнату, если на квартиру нет денег. Можно снять квартиру в районе попроще. Варианты есть всегда, если их искать. А ты, прости меня, даже не открывала сайты с объявлениями.
Оксана встала, нервно прошла по кухне, схватила полотенце, скомкала его и бросила на стол.
— Знаешь, странно мне всё это слышать от тебя, — её голос стал ядовитым. — Ты так держишься за своё это «личное пространство», за свою свободу. А что в итоге? Тебе тридцать, у тебя ни мужа, ни детей. Ты сидишь в своей идеальной квартире как сыч. Ты же понимаешь, что не сможешь всю жизнь прожить одна в этом своём стерильном мирке? Когда-нибудь тебе захочется, чтобы рядом была живая душа. А будет поздно.
Эти слова ударили больно. Она знала, куда бить. Знала, что тема одиночества иногда меня беспокоит, хоть я и транслирую уверенность. Но слышать это от человека, которого я спасла от улицы, было за гранью добра и зла.
— А это тут при чём? — холодно спросила я, чувствуя, как внутри всё каменеет. — Моя личная жизнь тебя не касается. На данный момент у меня нет ни мужа, ни детей, и это мой выбор. Я ценю свою свободу. И то, что я пустила тебя к себе, не дает тебе права лезть мне в душу грязными сапогами и учить меня жизни.
— Я не учу, я глаза тебе открываю! — парировала она. — Я предлагаю тебе помощь, компанию, живое общение. А ты ведешь себя как эгоистка. «Я хочу побыть одна», «мне нужно пространство»… Тьфу! Это не пространство, это одиночество, Марина. И ты просто боишься в этом признаться.
— Хватит! — я хлопнула ладонью по столу. — Разговор окончен. Я не буду с тобой обсуждать свою жизнь. Вопрос стоит конкретно: когда ты съедешь?
Оксана замолчала. Она смотрела на меня с нескрываемой обидой, губы её дрожали.
— Ладно. Я тебя поняла, — процедила она сквозь зубы. — Не думала, что ты такая… черствая. Придётся мне что-нибудь придумывать. Раз уж я тебе так мешаю своим присутствием.
Она демонстративно развернулась и ушла в гостиную. Через минуту оттуда донесся звук телевизора, включенного громче обычного. Это была война.
С того разговора прошло еще две недели. Две недели абсолютного ада.
Оксана никуда не съехала. Она выбрала тактику партизанской войны. Она перестала готовить (что, впрочем, было к лучшему), перестала со мной разговаривать, но при этом её присутствие стало еще более ощутимым. Она демонстративно занимала ванную по часу именно тогда, когда мне нужно было собираться. Она громко вздыхала каждый раз, когда я входила в комнату. Она оставляла грязную чашку на самом видном месте.
Лена ничего не придумывала. Она просто ждала. Ждала, когда у меня сдадут нервы, когда мне станет стыдно, когда я снова предложу мир. Она брала меня на измор.
А мне вся эта история уже порядком надоела. Я приходила домой как на поле боя. Моя квартира перестала быть моим домом. Я ловила себя на мысли, что специально задерживаюсь на работе, гуляю по торговым центрам, лишь бы не возвращаться туда, где на моем диване сидит надутая, полная претензий женщина, считающая, что мир ей должен.
Она же взрослый человек! Почему Лена должна решать свои проблемы за счёт меня и моей доброты? Почему её развод стал моим приговором?
Вчера вечером я вернулась домой и увидела картину, которая стала последней каплей. Оксана сидела на кухне с какой-то незнакомой женщиной. Они пили вино, смеялись, а на столе стояла пепельница (в моей квартире, где не курят!), в которой дымилась сигарета.
— Ой, Мариш, познакомься, это Света, моя коллега! — крикнула Оксана, даже не пытаясь встать. — Мы тут немного посидим, ты не против? У Светки тоже проблемы с мужем, мы обсуждаем стратегию.
Я молча сняла пальто, прошла на кухню, взяла пепельницу и вытряхнула её содержимое в мусорное ведро. Затем открыла окно, впуская морозный воздух.
— Вечер добрый, Света, — сказала я ледяным тоном. — Рада знакомству. Но посиделки окончены. Оксан, зайди ко мне в комнату. Сейчас.
Света, почуяв неладное, быстро засобиралась. Когда за ней закрылась дверь, я повернулась к подруге.
— У тебя есть три дня, — сказала я спокойно. Внутри у меня больше не было ни жалости, ни сомнений. Только пустота и желание вернуть себе свою жизнь.
— Что? — она округлила глаза. — Ты меня выгоняешь? На улицу?
— У тебя есть три дня, чтобы найти квартиру, комнату, хостел — мне всё равно. Если через три дня твоих вещей здесь не будет, я выставлю их на лестничную клетку и сменю замки.
— Ты не посмеешь, — прошептала она. — Мы же подруги…
— Были подруги, — поправила я. — Подруги так не поступают. Ты использовала меня, манипулировала мной и наплевала на мои просьбы. Это не дружба, Оксана. Это паразитизм. Три дня. Время пошло.
Я ушла в спальню и закрыла дверь на замок. Впервые за месяц я чувствовала себя спокойно. Да, мне было грустно терять подругу. Но я знала: если я не выгоню её сейчас, я потеряю себя.
Чувствую, до хорошего все это не доведёт. Дружбы у нас больше не будет, это факт. Зато у меня снова будет моя тишина, моя чистая кухня и право ходить по своему дому так, как я хочу.
