— Мам, а почему папа опять не пришёл на мой концерт? — Артём стоял в дверях моей спальни, всё ещё в белой рубашке и галстуке-бабочке.
Я замерла с расчёской в руках. В зеркале отразилось моё лицо — бледное, с тёмными кругами под глазами. Когда я успела так постареть?
— Папа работает, солнышко. Он очень занят.
— Он всегда занят, — буркнул сын и ушёл к себе.
Я опустилась на край кровати. На тумбочке лежал конверт — Максим оставил его утром. Внутри деньги и записка: «Купи себе что-нибудь красивое». Как всегда.
Деньги вместо извинений, деньги вместо разговоров, деньги вместо его присутствия.
Помню, как всё начиналось. Максим дарил мне ромашки — каждый день по одной. Говорил, что я его солнце. Мы могли часами болтать обо всём на свете, лёжа на диване и поедая китайскую лапшу прямо из коробок.
Он смеялся над моими дурацкими шутками, а я — над его попытками приготовить омлет.
— Знаешь, что самое смешное? — сказал он тогда, размазывая подгоревшую массу по сковородке. — Я управляю компанией с оборотом в миллионы, а яичницу сделать не могу.
— Ничего, — засмеялась я. — Для яичницы у тебя есть я.
Когда это изменилось? Постепенно, незаметно. Сначала он стал задерживаться на работе.
— Понимаешь, крупная сделка, — объяснял он, снимая галстук в два часа ночи. — Потерпи немного.
Я терпела. Потом появились командировки — сначала на два дня, потом на неделю. Подарки становились дороже, а его присутствие — реже.
— Максим, давай поговорим, — пыталась я как-то за ужином.
— О чём? — он не отрывался от телефона. — Если нужны деньги, возьми карту.
— Мне нужен ты.
— Я здесь.
Но он не был здесь. Его тело сидело за столом, а мысли витали где-то между биржевыми котировками и квартальными отчётами.
Артёму было три года, когда он перестал узнавать отца.
— Кто этот дядя? — спросил сын, прячась за мою юбку.
Максим тогда рассмеялся, но в его смехе не было веселья.
— Забавно. Купи ему новый конструктор, тот, который он хотел.
Я покупала. Игрушки, одежду, гаджеты.
Всё, что он говорил. Записывала Артёма на дополнительные занятия, которые выбирал Максим, готовила ужины к определённому времени, носила платья нужного фасона.
— Надень синее, — бросал он между звонками. — У нас сегодня ужин с партнёрами.
Я надевала синее. И улыбалась. И поддерживала беседу о вещах, в которых ничего не понимала. Стала тенью — удобной, молчаливой, послушной тенью.
Звонок раздался в половине седьмого утра. Я протянула руку к тумбочке, но телефон молчал. Максим уже стоял у окна, прижав трубку к уху.
— Да, понял. Буду через час. Нет, отмените встречу с юристами.
Он повернулся и наткнулся на мой взгляд.
— Слушай, сегодня важный день. У Артёма же нет ничего особенного?
Я села в постели, чувствуя, как внутри поднимается знакомая волна разочарования.
— День рождения. У него сегодня день рождения. Десять лет.
Максим на секунду замер, потом пожал плечами.
— Купи ему тот планшет, новую модель. И торт закажи подороже. Я постараюсь вечером заехать.
— Постараешься? — голос предательски дрогнул. — Максим, ему десять лет. Он ждал этот день весь месяц. Говорил, что хочет с тобой в картинг.
— В картинг? — он уже застёгивал рубашку. — Зачем? Это же опасно. Лучше отведи его в тот развлекательный центр. Сколько нужно денег?
— Мне не нужны деньги! — слова вырвались сами. — Ему нужен отец!
Максим остановился, держа в руках галстук. Посмотрел на меня так, словно видел впервые.
— Не начинай с утра. У меня сделка. Понимаешь? Это наше будущее.
— Чьё наше? Твоё и твоих миллионов?
Он подошёл к кровати, сел на край. Взял мою руку — когда он делал это в последний раз?
— Послушай, я делаю всё для вас. Для тебя, для Артёма. Вы ни в чём не нуждаетесь. Квартира в центре, машина, лучшая школа…
— А как же любовь? Внимание? Простые разговоры за ужином?
— Боже, опять ты со своими разговорами, — он встал. — Что ты хочешь от меня услышать? Что я плохой отец? Плохой муж? Хорошо, я плохой. Но счета сами себя не оплатят.
— Я могу работать…
— Нет, — отрезал он. — Мы это обсуждали. Жена Максима Петрова не работает. Что люди скажут?
Дверь хлопнула. Я осталась сидеть на кровати, сжимая в руках край одеяла. Из детской донёсся голос Артёма — он уже проснулся. Наверное, ждёт поздравлений от папы.
День рождения прошёл без Максима. Я испекла торт сама — криво, но с любовью. Позвала его друзей. Артём улыбался, задувал свечи, но я видела, как он поглядывает на дверь.
В восемь вечера пришло сообщение: «Встреча затянулась. Купил ему приставку. Курьер привезёт».
Я смотрела, как сын разворачивает дорогую коробку, и понимала — так больше нельзя. Пять лет я молчала.
Пять лет оправдывала. Пять лет верила, что всё наладится.
— Мам, — Артём положил приставку в сторону. — Можно я не буду в неё играть? Я хотел с папой в картинг.
В груди что-то оборвалось. Я обняла сына, вдыхая запах его волос.
— Конечно, солнышко. Конечно, можно.
Той ночью я не спала. Сидела на кухне, пила остывший чай и думала. О том, какой была когда-то — весёлой, независимой, полной планов.
О том, кем стала — удобным приложением к успешному мужу. О сыне, который растёт без отца при живом отце.
Максим вернулся под утро. Прошёл на кухню, удивлённо посмотрел на меня.
— Ты чего не спишь?
— Думаю.
— О чём?
— О том, что завтра у твоей матери юбилей. Семьдесят лет. Семейный ужин.
— А, да, точно, — он полез в холодильник. — Надо будет ассистентке сказать, чтобы подарок купила.
Я смотрела на его спину и принимала решение. Завтра. Завтра на семейном ужине я скажу всё.
Свекровь встретила нас в дверях, окинув оценивающим взглядом моё платье.
— Опять это серое? У тебя что, других нет?
— Здравствуйте, Елена Павловна, — я улыбнулась. — С юбилеем вас.
Максим сунул матери коробку с браслетом, даже не взглянув, что там внутри. Артём прятался за моей спиной — бабушку он побаивался.
За столом собралась вся родня. Брат Максима с женой, двоюродная сестра, какие-то дальние родственники.
Все чинные, правильные, успешные. Я села на своё обычное место — между Максимом и Артёмом.
— Ну что, Максим, как дела? — начал брат. — Слышал, отхватил контракт с китайцами?
— Да, неплохая сделка, — оживился муж. — Обороты растут, в следующем квартале планируем…
Я смотрела, как он жестикулирует, рассказывая о прибылях и перспективах. Глаза горят, голос звучит уверенно. Таким я его давно не видела. С нами он такой не бывает.
— А ты чем занимаешься? — двоюродная сестра повернулась ко мне. — Всё дома сидишь?
— Она воспитывает ребёнка, — отрезала свекровь. — Что ей ещё делать? Максим достаточно зарабатывает.
— Мам, я вчера победил в шахматном турнире, — тихо сказал Артём.
Никто не услышал. Все обсуждали новую машину брата Максима.
— Первое место занял, — повторил сын громче.
— Не перебивай взрослых, — одёрнул его Максим, не глядя. — Так вот, Андрей, если хочешь, могу свести тебя с дилером…
Я увидела, как погасли глаза моего мальчика. Как он опустил голову, ковыряя вилкой салат. И что-то внутри меня лопнуло. Пять лет копившегося молчания прорвало плотину.
— Хватит, — сказала я. Негромко, но все замолчали. — Просто хватит.
— Что хватит? — Максим нахмурился. — Ты о чём?
— О том, что я больше не могу. Не хочу. Не буду.
Встала, чувствуя на себе изумлённые взгляды.
— Пять лет, Максим. Пять лет я делала всё, что ты говорил. Носила правильные платья, готовила правильные ужины, улыбалась правильным людям.
Молчала, когда ты не приходил ночевать. Оправдывала тебя перед сыном. Врала ему, что папа любит, просто занят.
— Ты что устраиваешь? — зашипела свекровь. — При людях!
— При людях? — я рассмеялась. — А когда ещё? Дома нас никто не слышит. Да и дома ли это? Это красивая клетка, где я пытаюсь вырастить ребёнка без отца.
— Прекрати истерику, — Максим встал. — Мы поговорим дома.
— Нет, не поговорим. Потому что дома ты снова уткнёшься в телефон, бросишь мне деньги и скажешь купить себе что-нибудь красивое. Знаешь, что я куплю? Билеты. Два билета в один конец.
— Куда это вы собрались? — голос Максима стал ледяным.
— К моим родителям. Они хотя бы помнят, как зовут внука. И знают, что он любит не дорогие гаджеты, а картинг с отцом. Которого у него, по сути, нет.
Тишина звенела в ушах. Артём смотрел на меня широко раскрытыми глазами.
— Ты никуда не уйдёшь, — процедил Максим. — У тебя не будет денег.
— Я продам дом! — я достала из сумки документы. Те самые, что готовила последние дни. — Квартира оформлена на меня. Ты сам настоял, помнишь? Оптимизация. Так что это ты в итоге уйдёшь.
Или я подам на развод и раздел имущества. Учитывая твои серые схемы, о которых я знаю больше, чем ты думаешь, тебе это невыгодно.
Максим побледнел. Открыл рот, закрыл.
— Мам? — Артём потянул меня за руку. — Мы правда уедем?
— Да, солнышко. Туда, где тебя будут слышать.
Я взяла сына за руку и пошла к выходу. У двери обернулась.
— С юбилеем, Елена Павловна. И знаете что? Это серое платье я выбрала сама. Потому что оно мне нравится.
Мы вышли на улицу. Морозный воздух обжёг лёгкие. Артём крепче сжал мою ладонь.
— Мам, а папа правда уйдёт?
— Да.
— Навсегда?
Я присела перед ним на корточки, заглянула в глаза — карие, как у отца.
— Он твой папа. Если захочет, сможет тебя навещать. Но жить мы будем без него. Ты не против?
Артём помолчал, потом обнял меня за шею.
— Я в школе победил в шахматах, мам. Обыграл даже восьмиклассников.
— Я знаю, чемпион. И я тобой горжусь.
Мы стояли посреди заснеженной улицы — женщина в сером платье и десятилетний мальчик. Свободные.
— Мам, смотри, что я нарисовал! — Артём ворвался в мою мастерскую, размахивая листом бумаги.
Я отложила кисть и повернулась к сыну. На рисунке красовались две фигурки на фоне моря — большая и маленькая, держащиеся за руки.
— Это мы в Сочи, помнишь? Когда дельфинов видели.
— Конечно, помню. Ты тогда так кричал от восторга, что распугал всех чаек.
— И ты кричала! — засмеялся он. — Когда дельфин совсем близко подплыл.
Я улыбнулась. Год назад я бы не позволила себе кричать от восторга. Год назад я вообще многого себе не позволяла.
Маленькая двухкомнатная квартира на окраине ничем не напоминала наши прежние хоромы. Но здесь было уютно. На стенах — мои картины и Артёмовы рисунки.
На подоконниках — цветы, которые мы вместе выращивали. В углу — старое пианино, купленное на барахолке.
— А помнишь, как ты первый раз блины пекла? — Артём устроился на полу рядом с моим мольбертом. — Они все к сковородке прилипли.
— Зато теперь я делаю лучшие блины в мире. Твои слова.
— Ну да. Потому что в них есть секретный ингредиент.
— Какой же?
— Любовь, — серьёзно ответил он, и моё сердце сжалось от нежности.
Телефон завибрировал. Максим. Пишет уже третий раз за неделю. Я пролистала сообщение, не читая.
Первые месяцы он угрожал, потом пытался вернуть, теперь просто пишет какую-то ерунду про то, как мы нужны ему.
— Это папа? — Артём даже не поднял головы от своего нового рисунка.
— Да.
— Он опять хочет, чтобы мы вернулись?
— Наверное.
— А мы не вернёмся, правда?
Я опустилась на пол рядом с ним, обняла за плечи.
— А ты хочешь вернуться?
Артём задумался, покусывая карандаш.
— Нет. Там было… холодно. Не от температуры, а просто холодно. А здесь тепло. И ты больше не плачешь по ночам.
— Я не плакала…
— Плакала. Я слышал. Думала, я сплю, а я не спал.
Мы помолчали. За окном шумел старый тополь — совсем как в моём детстве.
— Знаешь, мам, — Артём отложил карандаши. — Мне Колька в школе сказал, что без отца я вырасту неправильным.
Но я подумал — а разве папа был правильным отцом? Он же даже не знал, что я в шахматы играю.
— Ты можешь встретиться с ним, если захочешь. Он твой отец.
— Может, потом. Когда-нибудь. А сейчас мне и так хорошо.
Вечером мы готовили пиццу — сами, с нуля. Артём раскатывал тесто, я резала начинку.
Музыка играла громко — раньше Максим ненавидел шум. Мука летела во все стороны, томатный соус капал на стол.
— Давай добавим ананасы! — предложил сын.
— Это же преступление против пиццы!
— Давай совершим преступление!
Мы добавили ананасы. И оливки. И кукурузу. Получилось странно, но вкусно.
После ужина сидели на маленьком балконе, укутавшись в плед. Город внизу мерцал огнями. Не центр, не престижный район. Но наш.
— Мам, а ты счастлива?
Я посмотрела на сына. Вытянулся за год, черты лица стали острее. Но глаза — всё такие же открытые, искренние.
— Да, солнышко. Очень.
— И я.
Он прижался ко мне, и мы молча смотрели на звёзды. Настоящие звёзды — в центре их было не видно из-за подсветки.
А здесь, на окраине, небо оставалось небом.
Свободным и бесконечным. Как наша новая жизнь.
