— Игорь, ты… помнишь, какой сегодня день?
Голос Светланы был тихим, почти неуверенным. Она стояла у плиты, помешивая что-то в сотейнике, и не поворачивалась к нему. На ней было то самое шёлковое платье цвета ночного неба, которое он подарил ей три года назад после крупной премии.
Она надела его специально. Как и приготовила всё то, что он любил: говяжьи стейки медиум-прожарки, картофель по-деревенски с розмарином. В ведёрке со льдом ждала своего часа бутылка красного сухого вина — то самое, что они пили в медовый месяц в маленьком итальянском ресторанчике, и она с трудом нашла его в винном бутике на другом конце города. Воздух в квартире был пропитан ароматами праздника и ожидания.
Игорь вошёл на кухню, сбрасывая на ходу пиджак на спинку стула. От него пахло уличной пылью, выхлопами и офисным кондиционером. Он прошёл к холодильнику, достал бутылку воды и жадно сделал несколько глотков прямо из горла.
— Среда, седьмое число. Отчёт сдал. А что? — он посмотрел на неё с искренним недоумением, его взгляд скользнул по накрытому столу, по бутылке в ведёрке и остановился на её лице.
Она медленно повернулась. В её взгляде ещё теплилась надежда. Может быть, он шутит. Может, сейчас достанет из кармана маленькую коробочку или просто подойдёт, обнимет и прошепчет на ухо поздравление.
— Наша пятая годовщина, Игорь. Деревянная свадьба.
Он издал короткий, раздражённый вздох. Усталость на его лице смешалась с досадой. Не на себя — на неё. За то, что она опять нагружает его этими ненужными условностями после тяжёлого рабочего дня.
— Ой, да ладно тебе. Света, ну что ты опять начинаешь? Это всего лишь дата в календаре, цифра. Не делай из этого событие. Пятая, десятая… Какая разница? Мы же вместе, и это главное. Всё, я в душ.
Он развернулся и ушёл, оставив её стоять посреди кухни. Трагедии не было. Слёз тоже. Она просто почувствовала, как что-то внутри неё, что-то тёплое и трепетное, что ещё жило и надеялось весь вечер, вдруг остыло и затвердело, превратившись в гладкий, холодный камень. Она посмотрела на два идеально сервированных места.
На два бокала, отражавших свет лампы. На стейки, которые уже начинали остывать. Она вспомнила его лицо, когда она в прошлом месяце напомнила ему про свой день рождения. То же самое выражение скуки и раздражения. Вспомнила восьмое марта, когда он просто забыл купить цветы, потому что «вся эта суета для дураков».
Цифры. Он сказал, что это всего лишь цифры. Что ж, он прав. Цифры не имеют значения. Она молча взяла его тарелку и поставила в микроволновку. Когда он вышел из душа, ужин был тёплым. Она села напротив, ела молча, слушая его рассказы о совещаниях и глупых коллегах. Она кивала, даже вставляла какие-то слова, но её разум был уже далеко. Он работал чётко и беспристрастно, как калькулятор.
Она думала о цифрах. О той внушительной сумме с шестью нулями, что лежала на их общем накопительном счёте. Цифры, которые они оба считали залогом своего будущего. Цифры, которые для него имели огромное значение. И в её голове родился план. Простой, логичный и абсолютно справедливый с точки зрения его же собственной философии. Если даты — это просто цифры, то и деньги — тоже. Просто цифры на банковском счёте. И они тоже не должны становиться причиной для трагедии.
Утро следующего дня ничем не отличалось от сотен других. Игорь, выспавшийся и бодрый, чмокнул её в щёку на прощание, схватил со стола бутерброд и выскочил за дверь, бросив через плечо: «Вечером буду поздно, завал на работе». Он уже забыл вчерашний разговор. Для него инцидент был исчерпан в ту же секунду, как он назвал годовщину «просто цифрой». Пустой звук, не стоящий ни капли его внимания.
Светлана допила свой остывший кофе. Она не спала почти всю ночь, но на её лице не было и тени усталости. Наоборот, в её движениях появилась собранность, какая-то звенящая, стальная чёткость. Она не стала мыть посуду. Она оделась — не в платье, а в строгие брюки и простую блузку. Взяла свою самую вместительную и неприметную сумку, проверила в кошельке паспорт и вышла из дома.
В банке было прохладно и тихо. Стерильный холод кондиционированного воздуха, приглушённые голоса, тихий гул офисной техники. Она взяла талончик электронной очереди и села на жёсткий стул, положив сумку на колени. Она не чувствовала ни волнения, ни страха. Только ледяное, твёрдое намерение. Когда на табло загорелся её номер, она спокойно подошла к окну.
— Добрый день, — сказала она девушке-операционисту. — Я хотела бы снять все средства с нашего общего накопительного счёта. Наличными.
Девушка подняла на неё глаза. Её вежливость была униформой, такой же, как белая блузка. Но в глубине взгляда на мгновение мелькнуло удивление. Такие суммы наличными снимали не каждый день.
— Всю сумму? — переспросила она, глядя в монитор. — Хорошо, одну минуту.
Последовала короткая процедура проверки паспорта, несколько подписей на бумагах. Затем её попросили подождать. Через десять минут из служебного помещения вышел охранник, а следом за ним та же девушка с тяжёлым пластиковым лотком.
В лотке, перетянутые банковскими лентами, лежали деньги. Плотные, тугие пачки купюр. Все их накопления. Их будущее. Их дом, о котором они мечтали. Их путешествия. Её отложенные деньги на курсы дизайна. Его — на новую машину. Всё это теперь лежало перед ней в виде бездушных бумажек.
Девушка, не меняя выражения лица, начала пересчитывать пачки в специальной машинке. Тихий, монотонный хруст свежих купюр был единственным звуком в этой части зала. Светлана смотрела на этот процесс отстранённо, будто это были не её деньги, а просто реквизит в каком-то спектакле. Когда пересчёт был закончен, она молча сложила пачки в свою сумку. Та сразу стала неприятно тяжёлой, оттягивая плечо.
Следующей точкой маршрута был дом её матери на другом конце города. Мать открыла дверь и, увидев лицо дочери, всё поняла без слов. Она не задавала вопросов.
— Мам, нужно это у тебя оставить. На время, — Светлана поставила тяжёлую сумку на пол в прихожей.
Её мать кивнула, посмотрев сначала на сумку, а потом снова на дочь. В её взгляде была не жалость, а суровая, молчаливая поддержка.
— Хорошо. Положи в шкаф, за постельное бельё. Чай будешь?
— Нет, мам, мне нужно идти.
Она вернулась домой, в пустую квартиру. Поставила сумку, теперь уже лёгкую и пустую, на место. Прошла на кухню. Посмотрела на грязную тарелку, оставленную Игорем утром. Взяла её, спокойно вымыла. Затем достала из холодильника овощи и начала готовить ужин.
Ритмичный стук ножа о разделочную доску отмерял время до его возвращения. Она была абсолютно спокойна. Она просто перевела одни ничего не значащие цифры в другие, более осязаемые. И теперь она ждала. Ждала, когда он обнаружит, что его мир, построенный на этих цифрах, вдруг стал идеально, абсолютно пустым.
Игорь заметил, что стрелка топливного датчика опасно приблизилась к нулю, уже на подъезде к городу. День был тяжёлым, но продуктивным: он закрыл важный проект, получил устное одобрение от руководства и уже предвкушал, как отметит это в выходные — возможно, купит себе новый спиннинг, о котором давно мечтал. Заехав на привычную заправку, он вставил пистолет в бак и, пока бензин с характерным гулом перетекал в машину, пошёл к кассе.
— До полного, пятая колонка, — бодро бросил он кассиру, протягивая карту. Ту самую, с которой они оплачивали все крупные покупки. Карта их общего будущего.
Кассир, уставшая женщина с безразличным лицом, провела картой по терминалу. Писк. Затем ещё один, но уже другой, неприятный.
— Отказ, — равнодушно констатировала она.
— Как отказ? Проведите ещё раз, у вас аппарат, наверное, барахлит, — Игорь слегка нахмурился. Такого не бывало никогда.
Женщина пожала плечами и провела картой снова. Тот же результат. На экране терминала горела короткая, как приговор, надпись: «Недостаточно средств».
— Говорю же, отказ. Другая карта есть? Или наличные?
У Игоря внутри что-то неприятно похолодело. Недостаточно средств? На этом счёте? Он знал, какая там сумма. Её с лихвой хватило бы на покупку этой заправки вместе с кассиром. Он отошёл в сторону, пропуская следующего в очереди, и лихорадочно достал телефон. Сердце застучало быстрее. Он открыл банковское приложение, ввёл пароль и зашёл на страницу их общего накопительного счёта.
И увидел это. Идеальный, математически безупречный ноль. 0,00 ₽. Ни копейкой больше, ни копейкой меньше. На мгновение он подумал, что это сбой. Глюк приложения. Он обновил страницу. Ноль остался на месте, насмешливо глядя на него с экрана. Он зашёл в историю операций. И увидел последнюю транзакцию, проведённую вчера утром: «Снятие наличных. Вся сумма».
Шок сменился ледяной, обжигающей яростью. Это не был сбой. Это не были мошенники. Дата и время операции не оставляли сомнений. Он нашёл в кармане другую карту, от зарплатного счёта, расплатился за бензин и вылетел из помещения заправки. Сев в машину, он с такой силой сжал руль, что побелели костяшки пальцев. Он набрал её номер.
Светлана ответила не сразу, гудков после пятого. На фоне был слышен размеренный стук ножа о доску и тихое шипение масла на сковороде. Она готовила ужин.
— Да, Игорь.
Её голос был ровным, спокойным, будто он звонил спросить, нужно ли купить хлеба. Это спокойствие взорвало его окончательно.
— Что за хрень, Света?! Где деньги?! — закричал он в трубку, не заботясь о том, что его могут услышать.
На том конце провода наступила короткая пауза. Стук ножа прекратился.
— О каких деньгах ты говоришь?
— О каких?! О деньгах с нашего общего счёта! Там ноль! Ты сняла все деньги?!
Она снова помолчала, будто подбирая слова. Но когда она заговорила, в её голосе не было ни раскаяния, ни страха. Только холодная, убийственная логика.
— Раз наша годовщина для тебя всего лишь цифра, то и наши накопления тоже всего лишь цифра, поэтому ты больше оттуда ни копейки не увидишь! Понял? Там больше ничего нет!
Он замер, слушая её слова. Они не были истерикой. Они были констатацией факта. Таким же, как «Недостаточно средств» на экране терминала. Она использовала его же оружие, его же философию, и нанесла удар по самому больному. По тому, что он никогда не считал «просто цифрами».
— Ты… ты что, с ума сошла?! — прохрипел он, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
— Не кричи на меня, Игорь. Я не делаю из этого трагедию. Ужин будет готов через час.
И она отключилась. Он остался сидеть в машине, слушая короткие гудки в трубке. Ярость, обида, непонимание и холодное осознание того, что его только что показательно и унизительно высекли, смешались в один тугой, удушающий ком. Он завёл машину и нажал на газ. Ему нужно было домой. Прямо сейчас.
Он не ворвался в квартиру. Он вошёл. Звук поворачивающегося в замке ключа был необычно громким, а шаги в прихожей — тяжёлыми и размеренными. Светлана не обернулась, продолжая выкладывать на тарелки нарезанный салат.
Она чувствовала его присутствие спиной, как плотную, вибрирующую от ярости стену воздуха. Он появился в дверном проёме кухни, высокий, неподвижный, и заполнил собой всё пространство. На его лице не было гримасы гнева, оно было похоже на маску — застывшее, с плотно сжатыми челюстями и сузившимися до точек зрачками.
— Ты отдаёшь себе отчёт в том, что ты сделала? — его голос был низким и лишённым всяких эмоций. Это было страшнее крика.
Светлана поставила тарелки на стол. Затем повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Впервые за долгое время она не отводила взгляд.
— Я всего лишь обнулила несколько цифр. Ты же сам учил меня не делать из этого трагедию.
— Не смей так со мной разговаривать! — он сделал шаг вперёд, и от него пахнуло холодной, сдерживаемой угрозой. — Это были НАШИ деньги! На наш дом! На наше будущее!
— Наше будущее? — она горько усмехнулась. В её голосе не было истерики, только усталый, бесцветный металл. — А в этом будущем были наши годовщины, Игорь? Мои дни рождения? Или только твои проекты и твои новые машины? Когда ты забыл мой день рождения, ты украл у меня день. Когда ты проигнорировал нашу пятую годовщину, ты украл у нас воспоминания о пяти прожитых вместе годах. Я просто забрала то, что можно измерить. Бумажки. Ты же любишь то, что можно измерить и посчитать.
Он смотрел на неё, и в его глазах промелькнуло непонимание, которое быстро сменилось осознанием. Он понял, что проиграл этот спор. Её логика была безупречной, потому что она была его собственной, доведённой до абсурда. Он не мог упрекнуть её в эмоциональности. Он не мог обвинить её в глупости. Она действовала в его же парадигме, и это приводило его в бешенство. Он осознал, что денег он не вернёт. Ни уговорами, ни угрозами. Она построила стену, и эту стену ему не пробить.
И тогда он решил уничтожить то, что нельзя было положить в банк.
Не говоря больше ни слова, он развернулся и прошёл в гостиную. Светлана, повинуясь какому-то инстинкту, пошла за ним. Он подошёл к стеллажу, где на отдельной полке, в дорогом кожаном переплёте, лежал их альбом. Альбом их мечты.
Он взял его. Внутри были не фотографии, а нечто гораздо более ценное: эскизы их будущего дома, распечатки ландшафтного дизайна, образцы материалов, которые они выбирали вместе долгими вечерами, вырезки из журналов с интерьерами. Всё их «когда-нибудь», собранное в одном месте.
Он открыл альбом. Посмотрел на первый лист — детальный план двухэтажного коттеджа с большой террасой. Потом он поднял глаза на неё. Его взгляд был абсолютно пустым и жестоким. И он, медленно, с холодным, демонстративным усилием, вырвал этот лист из альбома. Затем следующий. И ещё один. Он не рвал их в клочья в порыве ярости. Он методично, лист за листом, уничтожал их общее будущее, складывая аккуратно вырванные страницы на журнальный столик. Вот полетел на пол план сада с беседкой. Вот — коллаж их будущей спальни. Вот эскиз камина, у которого они собирались сидеть зимними вечерами.
Светлана стояла и молча смотрела. Она не двигалась, не говорила ни слова. Она просто наблюдала, как её муж, человек, с которым она прожила пять лет, холодно и расчётливо убивает их мечту, потому что она посмела забрать у него его цифры.
Когда последний лист был вырван, Игорь с лёгким стуком закрыл пустой кожаный переплёт и положил его обратно на полку. Затем он бросил последний взгляд на кучу разорванных планов на столике, посмотрел на Светлану, которая так и не сдвинулась с места, и молча направился к выходу. Он не стал собирать вещи. Он просто взял свой пиджак, который так и висел на стуле, и вышел. Дверь за ним закрылась с тихим, почти вежливым щелчком.
Светлана осталась одна в оглушительной тишине квартиры, где всё ещё пахло праздничным ужином. Она посмотрела на разорванные обломки их общего будущего, разбросанные по столу. И впервые за долгие часы её лицо не выражало ничего, кроме окончательного, опустошающего понимания. Цифры на счёте её матери больше не казались ей местью. Теперь они были платой за свободу…
