Марина стояла у окна и смотрела на серый февральский двор. Снег уже почернел, превратившись в грязную кашу, которую дворники безуспешно пытались убрать с асфальта. Она слышала, как Дима возится на кухне, наливая себе чай после работы. Обычный вечер понедельника. Обычная квартира в обычном доме на окраине города.
— Мариш, ты помнишь, я тебе говорил, что у мамы с Серёгой ремонт намечается? — голос мужа прозвучал как-то слишком непринуждённо, что сразу насторожило.
Марина обернулась. Дима стоял в дверях гостиной с кружкой в руках, и его лицо выражало ту особую смесь вины и упрямства, которую она научилась распознавать за семь лет брака.
— Говорил, — коротко ответила она и снова повернулась к окну.
— Понимаешь, у них там совсем беда. Серёга с работы вылетел, денег на съём больше нет, переехал к маме обратно. А у них в двушке этой… Ты же видела, когда последний раз были. Обои отваливаются, в ванной плитка треснувшая, на кухне линолеум протёрся. Как человеку там жить, а?
Марина молчала. Она знала, к чему он клонит.
— И вот они решили привести всё в порядок. Не роскошь какую-то, а элементарно — чтобы нормально было. Серёге тридцать два года, ему семью заводить пора, а как девушку домой привести, если там такое?
— Дима, — Марина повернулась и посмотрела на него в упор. — Сколько?
Он отвёл взгляд.
— Ну… Им бы тысяч двести пятьдесят хватило. Они уже смету составили, с мастерами договорились. Можно сильно не заморачиваться, самое необходимое.
— Двести пятьдесят тысяч, — повторила она, и в её голосе не было ни вопроса, ни удивления. Только усталость. — Те деньги что мы копили на нашу ванную. Те самые деньги, ради которых я полтора года брала дополнительные смены, отказывалась от новой одежды и вообще от всего.
— Маринка, ну пойми же! Это моя мать. Мой брат. Они в такой ситуации, а мы с тобой…
— А мы с тобой что? — она почувствовала, как внутри начинает закипать что-то тёмное и тяжёлое. — У нас тоже всё прекрасно, да? У нас ванна не течёт? Кафель не осыпается? Швы не почернели так, что никакая химия не берёт?
— Ну можем ещё год подождать, не смертельно же!
Марина закрыла глаза и глубоко вдохнула. Нельзя срываться. Нельзя кричать. Надо спокойно, по-взрослому.
— Дима, давай я тебе напомню. В сентябре твоя мать жила у нас две недели, потому что у неё в квартире трубу меняли. Я готовила на троих, убирала, стирала её бельё. В октябре твой брат взял нашу машину на месяц, потому что ему якобы для работы надо было. Работы, с которой его потом уволили за пьянку, между прочим. В ноябре твоя мать попросила «в долг» тридцать тысяч на лекарства. Она их так и не вернула. На Новый год мы купили им подарков на двадцать пять тысяч, потому что ты сказал — нельзя же так, они же близкие люди, не можем мы им ерунду какую-то подарить.
— При чём тут это всё?
— При том, что твоя семья живёт за наш счёт уже который год! — она повысила голос, несмотря на обещание себе не кричать. — А когда я хотя бы пытаюсь что-то возразить, ты начинаешь стыдить меня. Говоришь, что я бессердечная, что это родные люди, как можно им не помочь.
Дмитрий поставил кружку на журнальный столик с таким стуком, что чай расплескался.
— Да, говорю! И буду говорить! Потому что это правда! Ты думаешь только о себе, о своём комфорте, о какой-то там ванной, когда моей матери шестьдесят лет, и она заслужила спокойную старость!
— А я что, не заслужила ничего? — голос Марины дрожал. — Я шесть дней в неделю работаю, потом прихожу домой и готовлю, убираю, стираю. По выходным беру дополнительные смены, чтобы мы могли хоть что-то отложить. Я два года назад отказалась от курсов повышения квалификации, потому что у твоей матери зубы заболели, и ей нужна была дорогая коронка. Я…
— Марина, хватит! — он отмахнулся, как от назойливой мухи. — Ты специально сейчас всё в одну кучу сваливаешь, чтобы я виноватым себя почувствовал. Моя семья всегда была готова помочь. Помнишь, когда у тебя папа в больницу попал, кто первый деньгами помог?
— Дима, мой отец умер четыре года назад. Твоя мать дала нам пятьдесят тысяч, которые мы вернули через три месяца. Это единственный раз за все годы.
— Ну вот видишь! Помогли же!
Марина подошла к дивану и опустилась на него. Силы внезапно кончились.
— Ты не хочешь слышать, — тихо сказала она. — Ты вообще никогда не хочешь слышать меня. Для тебя существует только твоя мать и твой брат. А я… Я просто должна быть удобной. Должна соглашаться, улыбаться и отдавать всё, что у нас есть.
Дима присел рядом, его голос стал мягче:
— Маринка, ну что ты. Я тебя люблю. Просто пойми, это же мои родные. Я не могу им отказать. Тем более сейчас, когда у Серёги такая полоса. Он же мужик взрослый, ему стыдно у матери жить. Надо помочь ему на ноги встать.
— Серёге тридцать два года, — устало повторила Марина. — Он третий раз за пять лет с работы вылетает. Каждый раз по одной и той же причине — приходит пьяным. У него нет никакого желания что-то менять, потому что он знает: мама всегда приютит, а ты всегда дашь денег. Зачем напрягаться?
— Ты не имеешь права так о моём брате говорить!
— Я имею право говорить правду. Особенно когда эта правда касается наших с тобой денег и нашей с тобой жизни.
Дима встал и прошёлся по комнате. Марина видела, как работают желваки на его скулах. Это означало, что он злится, но пытается сдерживаться.
— Хорошо, — наконец произнёс он, и в его голосе появилась холодная решимость. — Тогда давай так. Либо ты согласишься помочь моей семье, либо я прекращаю все эти попытки зачать ребёнка.
Марина замерла. Несколько секунд она просто смотрела на него, не веря услышанному.
— Что ты сейчас сказал?
— Ты меня слышала. Мы два года пытаемся, ничего не получается. Ты хочешь ребёнка — я знаю. Я тоже хочу. Но если ты не можешь элементарно войти в положение моей семьи, то, может, нам и не стоит детей заводить. Потому что ребёнку нужна мать, которая умеет думать не только о себе.
Что-то внутри Марины с тихим щелчком встало на своё место. Как будто она долго шла по тёмному коридору, ощупью, натыкаясь на стены, а теперь вдруг вышла на свет. И увидела всё таким, какое оно есть на самом деле.
— Раз ты ставишь ультиматум, то я от тебя ухожу, — сказала она. Голос звучал ровно и спокойно, и этот покой удивил её саму. Она просто устала быть покорной.
Дмитрий обернулся к ней с недоумённой усмешкой:
— Ты что несёшь? Какое ухожу?
— Самое прямое. Я ухожу от тебя. Подам на развод.
— Мариша, хватит дурачиться. Ты хочешь меня напугать? Ну хорошо, хорошо, я погорячился. Не надо никаких ультиматумов.
— Дима, я не дурачусь, — она встала и посмотрела ему в глаза. — Я сейчас наконец-то поняла, что происходит. Два года мы не можем зачать ребёнка. Я прошла все обследования. Всё у меня в порядке, врачи говорят, проблема не во мне. А ты отказываешься проверяться. Почему?
— Мы это уже обсуждали. В моей семье все мужчины здоровы, все имели детей. У деда пятеро было, у отца двое. Проблема точно не во мне.
— Точно не в тебе, — повторила она. — Хотя самый элементарный анализ ты сдать отказываешься. Потому что если вдруг окажется, что проблема в тебе, рухнет вся эта иллюзия про здоровых мужиков в семье. И тебе придётся признать, что ты не такой уж идеальный, как хочется думать.
— Марина, это бред!
— Это правда. Как и то, что ты годами используешь меня. Я работаю, зарабатываю, вкладываю деньги в этот дом, в нашу жизнь. А ты раз за разом отдаёшь всё своей матери и брату. Я хотела ребёнка. Мечтала о собственной семье. А вместо этого живу в какой-то параллельной реальности, где должна обслуживать взрослых мужчин, которые даже не могут себе ванную починить и на работе удержаться.
— Так, стоп! — Дмитрий наконец осознал серьёзность ситуации. — Марина, давай спокойно. Я понимаю, ты устала. Может, тебе действительно стоит взять выходной, отдохнуть? Мы все скажем сгоряча иногда…
— Я не сгоряча, Дима. Я думала об этом давно. Просто не хватало смелости признаться себе, что наш брак — это не брак. Это удобная для тебя конструкция, где я играю роль няньки и кошелька для твоей семьи. А мои желания, мои мечты, моя жизнь — всё это совершенно не важно.
Она прошла в спальню и достала с антресолей старую спортивную сумку.
— Что ты делаешь? — Дмитрий стоял в дверях, и впервые за весь вечер в его голосе послышалась неуверенность.
— Собираюсь. Переночую у Лены, а завтра начну искать съёмную квартиру.
— Мариша, да подожди ты! Мы же можем всё обсудить!
— Обсуждать уже поздно. Два года я пыталась обсуждать. Каждый раз, когда твоя мать или брат хотели чего-то, я пыталась объяснить, что у нас тоже есть планы, что нам тоже надо на себя. И каждый раз ты говорил мне, что я эгоистка. Что семья — это святое. Но под словом «семья» ты почему-то имеешь в виду только свою мать и брата. А я в этой семье будто не существую.
Марина начала складывать в сумку вещи. Дмитрий шагнул в комнату.
— Хорошо! Хорошо, я не буду им давать денег! Мы сделаем ванную, хорошо? Только не уходи.
Она остановилась и повернулась к нему:
— Дима, ты правда не понимаешь? Дело не в деньгах на ванную. Дело в том, что ты только что шантажировал меня ребёнком. Ты сказал, что откажешься от попыток зачать малыша, если я не отдам всё, что мы накопили, твоей семье. Ты использовал моё самое большое желание как инструмент манипуляции. И это… это просто перечёркивает всё.
— Я не шантажировал! Я просто хотел, чтобы ты поняла, что…
— Что моё желание иметь детей менее важно, чем желание твоего брата сделать ремонт? Я поняла. Я всё поняла.
Дмитрий опустился на край кровати.
— Я не хотел так, — пробормотал он. — Просто мама звонила, плакала. Говорила, что Серёге совсем плохо, что он депрессует. Что если не помочь сейчас, он совсем опустится.
— Серёжа опустился давно, — жёстко сказала Марина. — И он будет опускаться дальше, потому что вы с матерью постоянно подстилаете ему соломку. Он не хочет работать — вы его кормите. Он пропивает зарплату — вы даёте денег. Он в тридцать два года не может снять квартиру — вы затеваете ремонт за чужой счёт. За мой счёт, если точнее.
— Марина, это моя семья…
— А я? Я кто? Я семь лет твоя жена. Неужели я не семья?
Он молчал. И в этом молчании был ответ на все её вопросы.
Марина застегнула сумку.
— Я позвоню юристу. Квартира оформлена на тебя, я не буду ничего требовать. Только развод.
— Постой, а как же ребёнок? Ты же так хотела…
Она посмотрела на него долгим взглядом.
— Я хотела ребёнка с человеком, который любит меня. С человеком, для которого я важна. А ты… Ты любишь свою мать и брата. Это твой выбор, и я его уважаю. Но жить в этом треугольнике я больше не могу и не хочу.
Марина вышла из квартиры, не оглядываясь. На улице было холодно, снег начал падать крупными мокрыми хлопьями. Она вызвала такси и села на скамейку у подъезда.
Телефон завибрировал — Дмитрий писал сообщения. Сначала злые, обвиняющие. Потом умоляющие. Потом снова злые. Она не отвечала.
Странное чувство — будто с плеч свалился огромный груз. Впервые за долгое время Марина чувствовала, что может дышать полной грудью.
Впереди было неизвестно что. Съёмная квартира, возможно, какое-то время финансовых трудностей. Развод. Но также впереди была свобода. Возможность жить для себя. Возможность встретить человека, который будет ценить её не как источник денег и бесплатную рабочую силу, а как партнёра.
Такси подъехало через десять минут.
Прошло полтора года.
Марина сидела в кафе напротив работы и пила капучино, просматривая новости в телефоне. Рука непроизвольно легла на округлившийся живот — шестой месяц беременности, совсем скоро станет тяжело наклоняться.
— Привет, Маришка, — знакомый голос заставил её поднять голову.
Дмитрий стоял у её столика с неловкой улыбкой. Он сильно изменился — постарел, осунулся, появились глубокие морщины у рта.
— Привет, Дима, — она кивнула. — Садись, если хочешь.
Он неуверенно опустился на стул напротив.
— Я слышал, ты замуж вышла.
— Да. Восемь месяцев назад.
— И сразу… — он кивнул на её живот.
— Да, сразу, — она улыбнулась. — Через два месяца после свадьбы узнали.
Дмитрий смотрел на свои руки, сжимающие края стола.
— Значит, всё-таки проблема была во мне, — глухо произнёс он.
— Похоже на то, — Марина не стала врать или утешать.
— Я потом проверился. Уже после того, как мы развелись. Врач сказал… В общем, можно было вылечить. Просто надо было вовремя обратиться.
Они помолчали.
— Как твоя мать? Серёжа? — спросила Марина скорее из вежливости.
— Нормально. Ремонт сделали, кстати. Серёга новую работу нашёл, вроде держится пока. Мама здорова, просила передать привет, если увижу.
— Передавай и от меня тоже.
Ещё одна пауза, тягучая и неловкая.
— Марина, я… Я хотел сказать. Ты была права. Во всём. Я использовал тебя. Я не ценил. Я думал только о маме и брате, а на тебя мне было наплевать. Прости.
Она посмотрела на него — на этого когда-то любимого человека, с которым прожила семь лет. И не почувствовала ни злости, ни обиды. Просто спокойствие.
— Я тебя прощаю, Дим. Давно уже простила.
— Спасибо, — он встал. — Ну, я пойду. Счастья тебе. И малышу.
— Спасибо.
Марина смотрела, как он уходит — сутулый, постаревший, с пустыми глазами. А потом взгляд её упал на телефон, где светилась фотография на заставке: она и Антон в санатории, обнимаются и смеются.
Антон. Её муж. Человек, который с первого дня относился к ней как к равной. Который первым делом после их знакомства сходил и проверил здоровье, когда она рассказала про прошлый брак. Который говорил «наши деньги», а не «мои» и «твои». Который спрашивал её мнения по любому вопросу. Который был счастлив узнать о беременности не меньше, чем она сама.
Марина допила кофе, оставила чаевые и вышла на улицу. Было начало сентября, тёплый солнечный день. Впереди её ждал обычный рабочий день, потом дом, ужин с мужем, разговоры о будущем, о том, какого цвета купить коляску и как назвать малыша.
Обычная жизнь. Но такая счастливая.
Она улыбнулась своим мыслям и пошла к остановке. Где-то там, в прошлом, осталась покорная Марина, которая боялась возразить, боялась потребовать уважения к себе, боялась уйти. А здесь, в настоящем, шла совсем другая женщина — свободная, любимая и счастливая.
И всё благодаря тому, что однажды она нашла в себе силы сказать: «Раз ты ставишь ультиматум, то я от тебя ухожу».
