— Полин, привет! Мы билеты купили, будем у вас через неделю!
Голос Маши, сестры мужа, в телефонной трубке был густым, как мёд, и звенел от неприкрытого, почти детского восторга. Полина в этот момент стояла на узком балконе их двухкомнатной квартиры, развешивая свежевыстиранное бельё. Тёплый июньский ветер приятно обдувал лицо, а внизу, во дворе, смеялись дети. Обычный вторник. Пластиковая прищепка синего цвета выскользнула из её внезапно ослабевших пальцев и тихо, почти неслышно, щёлкнула, упав на бетонный пол. Воздух в лёгких будто сгустился и стал непригодным для дыхания.
— Какие билеты, Маш? — спросила она, прилагая все усилия, чтобы голос не дрогнул и звучал так же буднично, как и минуту назад. В ушах, однако, уже начинало нарастать глухое, низкое гудение, как перед грозой.
— Ну как какие? На поезд, конечно! Как Илюша и говорил, все вместе, вся наша банда! Восемь человек! Мама, папа, мы с Витей и нашими двумя сорванцами, тётя Галя с дядей Колей! Наконец-то все вместе соберёмся! Не терпится уже, сил нет! Представляешь, целый месяц у вас, накупаемся, нагуляемся, отдохнём как люди!
Восемь человек. На целый месяц. У них. Полина перевела взгляд с детской площадки на окна своей квартиры. Их квартиры. Двухкомнатной. За которую они должны были платить ещё двенадцать лет. Она прислонилась спиной к шершавой, прогретой солнцем стене дома, глядя невидящим взглядом на мир внизу. Мир, который пять минут назад был таким понятным и упорядоченным. Она не сказала ни «хорошо», ни «мы вас ждём», ни «как я рада». Она пробормотала что-то невнятное про то, что она занята, и нажала отбой. Телефон в её руке показался ей чугунным слитком. Она не стала дальше развешивать оставшееся в тазу бельё. Молча, механическими движениями собрала прищепки в пластиковую корзинку, занесла таз в ванную и прошла на кухню. Села на стул у окна и замерла. Она не думала, не злилась, не паниковала. Она ждала. Три часа она сидела почти неподвижно, глядя, как солнце ползёт по стене соседнего дома. Она просто ждала, и с каждой минутой её решение становилось твёрже и холоднее, как застывающий металл.
Илья пришёл, когда на улице уже начали сгущаться сумерки. Усталый, пахнущий уличной пылью и выхлопными газами, он бросил ключи на тумбочку в коридоре и со стоном облегчения начал расшнуровывать ботинки. Полина бесшумно вышла из кухни и встала в дверном проёме, скрестив руки на груди. Он не сразу её заметил.
— Мне твоя сестра звонила, — её голос был тихим, но в звенящей пустоте коридора он прозвучал оглушительно. — Благодарила за гостеприимство. Расскажешь мне, как ты решил без моего ведома поселить в нашей двухкомнатной квартире восьмерых родственников на целый месяц?
Он замер с полуразвязанным шнурком в руке. Медленно выпрямился, и на его лице проступила та самая виноватая, заискивающая улыбка, которую Полина ненавидела больше всего на свете. Улыбка человека, который нашкодил и надеется, что его простят.
— А, ты об этом… Ну, Полин, я хотел тебе сюрприз сделать… Это же родня… Они так давно не были в городе, соскучились.
— Сюрприз? — она сделала шаг к нему, и улыбка на его лице начала медленно угасать, словно её стирали ластиком. — Ты решил превратить мой дом в цыганский табор, мою жизнь — в круглосуточную работу бесплатной кухарки и уборщицы на тридцать дней, и это, по-твоему, называется сюрприз?
— Полин, ну что ты сразу начинаешь? Ну где им ещё остановиться? Это же семья! Мы же не чужие люди! Поместимся как-нибудь, в тесноте, да не в обиде…
Он всё ещё пытался говорить так, будто это была незначительная бытовая мелочь, которую можно уладить парой ласковых слов. Но Полина уже всё для себя решила. Она подошла к нему почти вплотную. Её лицо было абсолютно спокойным, даже отстранённым.
— Раз ты уже пообещал своей родне, что примешь их всех, то ищи для этого съёмную квартиру и вали туда вместе с ними! Но сюда никто из них не войдёт без моего ведома!
Он смотрел на неё, и до него, кажется, начало доходить. Это был не обычный женский каприз. Это было объявление войны. Холодной, безжалостной войны.
— Но я уже пообещал! — растерянно пролепетал он, и эта фраза прозвучала жалко и по-детски, как последний аргумент провинившегося школьника.
— Это твои проблемы, — отрезала она. — Это твои обещания, и это твоя родня. Звони им прямо сейчас и отменяй свой сюрприз. Или собирай свои вещи и переезжай к ним, когда они прибудут на вокзал. Выбирай.
Она развернулась и так же молча ушла обратно на кухню, оставив его одного в полутёмном коридоре со своим обещанием, которое теперь висело у него на шее тяжёлым, удушающим камнем. На кухне она поставила на плиту чайник. Его ровное, нарастающее гудение было единственным звуком в квартире, но Илье казалось, что он оглох от оглушительной тишины, воцарившейся между ними.
Илья простоял в коридоре ещё пару минут, словно пытаясь переварить услышанное. Гудение чайника с кухни действовало на нервы. Он прошёл следом за Полиной, как на буксире, и остановился у кухонного стола. Она, не глядя на него, достала две чашки, насыпала в них чай, залила кипятком. Движения были выверенными, спокойными, будто ничего не произошло. Эта её невозмутимость бесила его гораздо сильнее, чем если бы она начала кричать и бить посуду.
— Ты серьёзно? — начал он, стараясь говорить тихо, но в голосе уже прорезались злые, визгливые нотки. — Ты вот так просто вычёркиваешь мою семью? Людей, которые меня вырастили? Ты хочешь, чтобы я позвонил матери и сказал: «Извини, мама, моя жена не хочет тебя видеть в своём доме»? Ты этого от меня ждёшь?
Он опёрся руками о стол, наклонившись к ней. Он пытался давить, нависать, создавать физическое ощущение своего превосходства и своей правоты. Полина медленно подняла на него глаза. Взгляд был чистым, прозрачным и совершенно ледяным.
— Я жду, что ты решишь проблему, которую сам создал. Ты дал обещание, не посоветовавшись со мной. Ты распорядился моим домом, моим временем, моим комфортом, как будто это твоя собственность. Так что да, я жду, что ты сам будешь это расхлёбывать.
— Твоим комфортом! — он горько рассмеялся, выпрямляясь. — Да о чём ты вообще говоришь? Это же всего на месяц! Мы что, не русские люди? Всю жизнь так жили, друг у друга на головах, и ничего, никто не умер! Помогать друг другу — это нормально! Это единственное, что у нас есть — семья! А ты рассуждаешь как эгоистка, которой жалко лишнюю тарелку супа налить!
Он перешёл к тяжёлой артиллерии — обвинениям в чёрствости и эгоизме. Он ждал, что она начнёт оправдываться, доказывать, что она не такая. Но Полина лишь отпила глоток горячего чая.
— Хорошо, — сказала она всё тем же ровным голосом. — Давай забудем об эгоизме и поговорим о математике. В нашей квартире пятьдесят четыре квадратных метра. Две комнаты. Десять человек, считая нас с тобой. Давай их разместим. Твои родители, допустим, в нашей спальне, на нашей кровати. Мы с тобой — на надувном матрасе в зале. Где будут спать Маша с мужем и двумя детьми? Тоже в зале, на полу, вповалку? А тётя Галя с дядей Колей? В коридоре у входной двери? Или, может, на кухне, на этих двух стульях?
Она обвела взглядом их маленькую кухню. Илья молчал, сжав челюсти.
— Идём дальше, — продолжила она безжалостно. — Десять человек. У нас одна ванная совмещённая с туалетом. Утренний час пик. Ты представляешь себе эту очередь из восьми взрослых и двух детей? Ты представляешь, сколько нужно будет горячей воды? Наш бойлер рассчитан на двоих, максимум на троих. Через пятнадцать минут мытья вода станет ледяной. Кто будет мыться последним? Твоя мама? Или твой племянник?
Он хотел что-то возразить, но она не дала ему вставить ни слова.
— А теперь самое интересное. Еда. Десять человек нужно кормить три раза в день. Это тридцать порций в сутки. Девятьсот порций в месяц. Кто будет закупать продукты в таких объёмах? Кто будет таскать эти сумки? Кто будет стоять у плиты с пяти утра, чтобы приготовить завтрак на весь этот табор, а потом мыть гору посуды? Ты? Сомневаюсь. Ты будешь «проводить время с роднёй». Значит, это буду делать я. И я не хочу. Я не нанималась в бесплатные кухарки.
Она поставила чашку на стол. Звук был резким и окончательным.
— Так что это не про эгоизм, Илья. Это про здравый смысл. Твой широкий жест — это не гостеприимство. Это глупость и безответственность. Ты пообещал то, что физически невозможно выполнить без того, чтобы превратить нашу жизнь и жизнь твоих же родственников в коммунальный ад. Так что бери телефон. Звони. И объясняй им, что ты немного не рассчитал. Или ищи квартиру. У тебя неделя.
Следующие два дня квартира превратилась в зону молчаливого отчуждения. Они двигались по одной и той же траектории — спальня, ванная, кухня, коридор — но словно в разных измерениях, старательно избегая даже случайных прикосновений. Илья спал на диване в зале. Не потому, что Полина его выгнала, а потому, что сам не смог войти в спальню. Он чувствовал себя чужим, провинившимся, и эта его покорная капитуляция раздражала Полину даже больше, чем их первоначальный разговор. Он ждал. Ждал, что она «остынет», «передумает», «войдёт в положение». Он не понимал, что для неё этот вопрос был уже закрыт, забетонирован и обнесён колючей проволокой.
На третий день начались звонки. Первой, разумеется, позвонила его мать, Валентина Петровна. Полина была на кухне, когда услышала приглушённое бормотание Ильи из зала. Она не прислушивалась, но обрывки фраз долетали до неё сами собой. «Да нет, мам, всё в порядке… Просто устал… Да, конечно, ждём…» Он врал. Неумело, жалко, пытаясь сохранить лицо перед матерью и одновременно не спровоцировать новый взрыв со стороны жены.
Закончив разговор, он вошёл на кухню с лицом человека, идущего на эшафот.
— Мама звонила, — сообщил он очевидное. — Они там уже чемоданы пакуют. Дети рисунки для тебя нарисовали. Спрашивает, что привезти из домашних заготовок.
Он смотрел на неё с надеждой. С жалкой надеждой на то, что упоминание детей, рисунков и домашних солений растопит её ледяное сердце. Полина медленно вытирала тарелку, её движения были размеренными и точными.
— И что ты ей ответил? — спросила она, не поворачивая головы.
— Сказал, что ничего не надо, у нас всё есть… Полин, ты не понимаешь, они уже настроились. Они живут этим. Как я им сейчас скажу «отбой»? Это будет удар. Мать этого не переживёт.
Его голос обрёл новые нотки. Теперь это была не просто просьба, а требование, завёрнутое в заботу о материнском сердце. Он перекладывал на неё ответственность за чувства своей родни.
— Значит, пусть переживёт как-то, — спокойно ответила Полина, ставя тарелку в сушилку. — Или ты можешь избавить её от этого удара. У тебя есть четыре дня, чтобы найти им жильё. Небольшой домик в пригороде на месяц будет стоить не так уж и дорого, если скинуться всем вашим дружным семейством.
— Ты издеваешься? — вскипел он. — Какие домики? Они ко мне едут! К сыну! В мой дом!
— Это и мой дом тоже, — она наконец повернулась к нему. — И в данный момент моя доля здравого смысла перевешивает твою долю сыновней любви.
Не успел он ответить, как у Полины на столе завибрировал телефон. На экране высветилось «Маша». Она посмотрела на Илью, потом на телефон, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на боевой азарт. Она приняла вызов, включив громкую связь.
— Полиночка, привет! — защебетала в трубке сестра мужа. — Я на минуточку. Просто хотела спросить, всё ли в порядке? Илюша какой-то расстроенный по телефону был, я заволновалась. Может, помощь какая нужна к нашему приезду? Мы же не в гостиницу едем, всё понимаем. Я могу и с готовкой помочь, и с уборкой…
Это был хорошо продуманный ход. Маша демонстрировала понимание, участие и готовность помочь, выставляя Полину в невыгодном свете, если та продолжит упорствовать. Она как бы говорила: «Смотри, я не халявщица, я готова разделить трудности, так в чём твоя проблема?»
— Маша, у нас всё в порядке, — ровным и дружелюбным тоном ответила Полина, глядя прямо в глаза мужу. — А почему Илья расстроен, лучше спросить у него самого. У него был очень интересный сюрприз, который мы как раз обсуждаем. Прости, мне сейчас не очень удобно говорить, много дел. Созвонимся позже.
И она, не дожидаясь ответа, завершила звонок. Илья смотрел на неё с открытым ртом. Она только что, на его глазах, отбила атаку и перевела все стрелки на него. Она не стала ругаться с его сестрой. Она вежливо предложила ей разбираться с виновником торжества.
— Что ты творишь? — прошипел он, когда в квартире снова воцарилась тишина. — Ты натравливаешь их на меня! — Я? — Полина удивлённо вскинула брови. — Я просто сказала правду. Сюрприз был твой. Обещания были твои. Вот и объясняйся с ними теперь сам. Или ты думал, я буду врать твоей родне, покрывая твою глупость? Ты ошибся, Илья. Ты очень сильно ошибся.
Оставался один день. Один день до прибытия поезда, который должен был привезти в их жизнь восемь человек и хаос. Илья не находил себе места. Он ходил из угла в угол по залу, как загнанный в клетку зверь. Телефон в его руке разрывался от сообщений и пропущенных звонков от Маши и матери. Они были в предвкушении, слали фотографии собранных чемоданов и спрашивали, встретит ли он их на вокзале. А он смотрел на непроницаемое лицо Полины, которая сидела в кресле с книгой, и понимал, что проиграл. Это осознание собственной беспомощности и глупости, в которую он сам себя загнал, превратилось в кипящую, ядовитую ярость.
Он остановился прямо перед ней, вырвал книгу из её рук и швырнул на пол.
— Хватит! — зарычал он, и в его голосе уже не было ни просьбы, ни растерянности — только голая, животная злость. — Ты добилась своего? Ты довольна? Ты растоптала мою семью, унизила меня перед ними! Ты не женщина, ты кусок льда! Тебе просто нравится меня мучить, смотреть, как я извиваюсь, как мне приходится врать самым близким людям!
Полина медленно подняла на него взгляд. Она не испугалась. В её глазах не было ничего, кроме усталости и холодного презрения.
— Я никого не топтала, Илья. Я просто не позволила вытереть ноги о себя и о свой дом. Это разные вещи.
— Свой дом?! — взвился он. — А я здесь кто? Мальчик на побегушках? Я тут работаю, плачу за эту чёртову ипотеку не меньше твоего, чтобы ты решала, кто может переступить порог, а кто нет? Моя мать, которая жизнь на меня положила, теперь должна спрашивать у тебя разрешения, чтобы увидеть сына? Да ты их просто ненавидишь! Ненавидишь за то, что они простые, нормальные люди, не такие, как твои столичные дружки!
Он выплёскивал всё, что накопилось. Всю свою вину, всю свою слабость он пытался перековать в обвинения против неё. Он хотел её задеть, ударить по самому больному, заставить её кричать, плакать, спорить. Но Полина молчала, и это молчание было страшнее любого крика. Она просто смотрела на него, и в этом взгляде он видел окончательный приговор.
В этот момент в дверь позвонили. Коротко, настойчиво, по-деловому. Илья вздрогнул. «Приехали, — пронеслось у него в голове. — Раньше. Нашли адрес. Сейчас всё и начнётся». Он бросился к двери, готовый встретить родню, моля Бога, чтобы Полина не устроила скандал прямо на пороге.
Но за дверью стояли не его родственники. Двое коротко стриженных мужчин в одинаковых синих комбинезонах держали в руках планшеты.
— Добрый день. Мы по поводу вывоза вещей. Адрес верный? — деловито спросил один из них.
Илья ошарашенно смотрел на них, не понимая, что происходит. Из-за его спины вышла Полина.
— Да, всё верно, проходите, — спокойно сказала она и отошла в сторону, пропуская грузчиков в квартиру.
Мужчины кивнули и без лишних слов зашли в квартиру. Илья смотрел, как они сноровисто вошли в спальню и вышли оттуда с пятью огромными сумками. Он перевёл ошеломлённый взгляд на жену.
— Что… что это такое? — прошептал он.
— Я решила проблему для себя, — тихо, но отчётливо произнесла она, глядя на проходящего мимо грузчика. — Ты переживал, что им негде будет спать. Теперь этой проблемы у меня нет.
Она сделала шаг к нему.
— Раз ты уже пообещал своей родне, что примешь их всех, то ищи для этого квартиру и вали туда вместе с ними. Но сюда никто из них не войдёт без моего ведома. Она повторила свои первые слова, но теперь они звучали совершенно иначе. Это был не ультиматум. Это был факт. Констатация новой реальности, в которой ему, его семье и его вещам больше не было места.
Она прошла мимо него на кухню. В кармане у Ильи завибрировал телефон. Это была Маша. Он стоял посреди пустеющей на глазах квартиры, среди шума двигаемой мебели и чужих людей. Он смотрел на спину Полины, на свои сумки в руках у грузчиков, которые ждали от него адрес, куда всё это везти, и понимал, что сейчас ему придётся ответить на звонок и сказать своей радостной семье, что никакого дома, который их ждёт, больше не существует. Что сюрприз её брата оказался финалом всего…
