— Открывай! Мы знаем, что ты дома!
Марина замерла в узкой прихожей своей однушки, прижимая к груди телефон. Голос отца за дверью звучал хрипло, требовательно — так он кричал на неё в детстве, когда она разбивала чашку или приносила четвёрку вместо пятёрки.
Бах! Бах! Кулак колотил по железной двери, заставляя вздрагивать висящую на гвоздике ключницу. Соседи наверняка уже прильнули к глазкам.
На экране телефона светилось мамино сообщение: «Ты разрушила семью. Мы такого от тебя не ожидали».
— Марина! — Теперь голосила мама. — Ну что ты творишь, а? Совсем с ума сошла?
Марина провела дрожащими пальцами по экрану, перечитывая сообщение. В горле стоял ком. Взгляд был твёрдым, но губы предательски дрожали.
— Зато теперь я знаю, чего ожидать от вас, — прошептала она в пустоту квартиры.
Стук усилился. Дверь содрогалась. А Марина стояла и думала о том, как всё изменилось за какие-то две недели.
Две недели назад Марина ещё верила, что семья — это навсегда.
Она стояла в прихожей родительской трёшки, стягивая мокрые от слякоти сапоги. Обои — те же, что клеили пятнадцать лет назад, с выцветшими розочками. На тумбочке громоздились счета за коммуналку, которые она завтра же оплатит через приложение банка.
— Марин, приберешься в гостиной? — Мама выглянула из кухни, вытирая руки кухонным полотенцем. — У меня спину прихватило.
— Конечно, мам.
Семь лет подряд — одно и то же. Приезжает в выходные, привозит продукты, лекарства отцу от дав ления, решает бытовые проблемы. Артём появляется изредка — поесть маминых котлет и занять денег до зарплаты, которой, впрочем, обычно нет.
Марина привычно включила пылесос, потом взялась за полки. Всё те же книги, старые рамки, открытки с прошлого века. Она двигалась быстро, почти машинально — знала, где что лежит, где всё не трогать. Но когда потянулась за стопкой журналов, на полке между фотоальбомами и ненужными документами, выскользнула тонкая папка.
Прозрачный пластик, сероватый край. Марина уже собиралась убрать её обратно, как на пол упал один лист. Сложенный аккуратно, напечатанный. Она подняла — и прочла.
Завещание.
Сначала взгляд зацепился за имя брата. Артёму — всё.
«Всё недвижимое имущество, включая квартиру по адресу… дачный участок… автомобиль… завещаю сыну Артёму Геннадьевичу».
Марина перечитала строчку трижды. Потом ещё раз.
Про неё — только в самом конце: «С любовью к обоим детям».
— Это… что это? — вырвалось у неё тихо.
Она села на папин стул, не выпуская документ из рук. Квартира, в которой она выросла. Дача, где проводила каникулы. Всё — Артёму. Тому, кто вспоминает о родителях, когда у него проблемы.
— Марин, чайник закипел! — позвала мама из кухни.
— Сейчас, — ответила она.
Но не пошла.
Сидела. Смотрела на стену, где по-прежнему висела её грамота за олимпиаду по литературе — рядом с детским рисунком Артёма. В этой квартире они всегда были рядом. Только теперь — не на равных.
Марина зашла на кухню, сжимая в руках завещание. Мама разливала кипяток по чашкам с золотым кантом. Те самые, «на случай гостей». Отец, как обычно, сидел у окна, в очках, держал в руках свежую газету и что-то бормотал про цены на сахар.
— Пап, — голос прозвучал тише, чем она ожидала. — что это такое?
Отец отложил газету, глянул в сторону бумаги. Мама обернулась, поставила чайник на подставку.
— Нашла, значит, — кивнул отец. — Я думал, хорошо спрятал.
— И это всё? — Марина положила завещание на клеёнку рядом с сахарницей. — Просто «нашла»?
Мама подошла ближе, села рядом, словно хотела разрядить обстановку добротой в голосе:
— Марин, ну ты же понимаешь. У тебя ведь всё есть: квартира, стабильная работа, зарплата. А Артём… ему куда идти?
— Куда? Работать! — воскликнула Марина. — Ему тридцать. И он не инва лид!
— Мариш, не начинай, — вмешался отец, не поднимая глаз. — Ты у нас сильная. Ты умная. Мы всегда это знали. А он… он же не такой, как ты.
— Вы хоть раз спросили, как мне? — голос Марины сорвался. — Кто платит по вашим квитанциям? Кто разбирается с аптекой, с врачами? Кто приходит, когда температура, давление, или «интернет сломался»?
— Не повышай голос, — резко сказала мама. — Мы тебя вырастили, кормили…
— И его тоже! Но у него каждый раз «не сложилось». Пять работ за семь лет — это не поиск, это бегство. И вы всё это время — за него. А мне — «справишься»
Марина встала, опрокинув стул:
— Но почему я должна вас содержать, а наследство получает он?
Тишина на секунду стала плотной.
— Знаете, мне казалось, что в семье счёт не ведут. Что помощь — это от любви, а не потому что кто-то «не такой». Но, видимо, ошиблась.
Мама отвернулась, будто хотела что-то сказать, но передумала.
— Всё. Хватит, — сказала Марина. — Справляйтесь сами.
Выходя из квартиры, она чувствовала странное облегчение. Как будто что-то отпустило.
Две недели Марина жила в непривычной тишине. Никто не звонил с просьбами забежать в аптеку или перевести деньги на карту. Она купила кофе в зернах. Тот, мимо которого раньше проходила, вздыхая: «не сейчас». А теперь — сейчас.
В субботу утром, как по будильнику, пришло сообщение от отца:
«Взносы на ЖКХ до 15-го. Оплатишь?»
Марина сидела за столом с чашкой кофе и подрумяненными тостами. Прочитала сообщение. Положила телефон рядом, намазала масло на тост, допила кофе.
Потом набрала: «Попросите Артёма. Это теперь его квартира».
Через пять минут телефон завибрировал. Сначала мама:
— Ты чего удумала, Мариш? — голос дрожал, переходя с просьбы на упрёк. — Это ж твой отец! Совсем ума лишилась?
Марина коротко ответила: «Разберитесь сами». И сбросила вызов.
Следом — Артём.
— Марин, ну ты чего, — пробормотал он. —Мама с папой не хотели тебя обидеть…
Сброс. Третий звонок — отец:
— Ты серьёзно? Бросить семью из-за ерунды?
Марина отключила звук и засунула телефон в ящик стола.
В воскресенье они пришли все вместе. Марина смотрела в глазок на знакомые лица — мама с красными от слёз глазами, отец с каменным выражением, Артём переминается, смотрит в пол.
— Открывай! — стучал отец. — Поговорить надо!
Она открыла дверь на цепочке.
— Говорите отсюда.
— Ну ты чего… — мама пыталась заглянуть в щель. — Ты же всегда была… хорошая. Понимающая.
— Мы же семья… — попытался вмешаться Артём. — Ну не можешь же ты из-за какой-то бумажки…
— Из-за какой-то бумажки? — Марина почувствовала, как внутри всё кипит. — Это завещание, Артём. Документ, где чёрным по белому написано, кто для родителей важен, а кто — нет.
— Да у тебя же всё есть! — повысил голос отец. — Квартира, работа! А Артёму мы хотели помочь!
— Ну так помогайте. Без меня, — кивнула она и закрыла дверь.
Пост появился в понедельник утром. Марина увидела его, открыв соцсети с утренним кофе.
«Я не растила дочь, чтобы старость встречать в одиночестве. Но, видимо, ошиблась в человеке. Когда родители нуждаются в помощи, настоящие дети не отворачиваются. А эгоисты показывают своё истинное лицо.»
Под постом — десятки сочувствующих комментариев от маминых подруг. «Ужас какой», «Молодёжь пошла бессердечная», «Держись, Надюша».
Марина поставила чашку на подоконник. Через час появился пост от Артёма — про семейные ценности и сестру, которая «забыла, откуда родом». Отец ограничился репостом с комментарием: «Вот и узнаёшь людей в трудную минуту».
Телефон разрывался от сообщений. Тётя Лена: «Марин, что происходит?» Коллега с работы: «Ты в порядке?» Соседка по лестничной площадке многозначительно здоровалась в подъезде.
К вечеру Марина сидела в пустой квартире и смотрела на экран ноутбука. Курсор мигал в пустом окне нового поста. Хотелось промолчать, переждать. Но внутри всё горело.
Она начала печатать:
«Семь лет я оплачивала родительские счета. Семь лет покупала продукты, лекарства, решала бытовые проблемы. И узнала о завещании случайно — всё имущество достанется брату. На мой вопрос «почему?» услышала: «У тебя всё есть, а он не справится». Теперь я эгоистка, потому что устала быть удобной. Не судите, пока не окажетесь на моём месте.»
Марина перечитала текст трижды. Ни слова лжи. Ни одного оскорбления. Просто правда.
Нажала «Опубликовать».
Через минуту пришли первые комментарии поддержки. Люди рассказывали похожие истории. Оказалось, таких «удобных» детей много.
Впервые за месяц Марина почувствовала, что не одна.
Телефон не умолкал. Уведомления сыпались одно за другим — комментарии, личные сообщения, репосты. Марина сидела на диване, листая бесконечную ленту откликов.
«Девочка, ты молодец! Сама так же поступила с мужем-тунеядцем», — писала незнакомая женщина с аватаркой кота.
«Родители сами виноваты. Нечего было так откровенно показывать предпочтения», — комментировал мужчина средних лет.
Но попадались и другие: «Как можно бросить стариков? Бессердечность».
Марина отложила телефон, заварила чай. Телефон завибрировал. Сообщение от тёти Лены, маминой сестры: «Машенька, наконец-то ты за себя постояла. Давно пора было».
Потом — от бывшей одноклассницы: «Видела твой пост. Держись, ты всё правильно сделаешь».
А следом — от отца: «Ты предательница. После всего, что мы для тебя сделали».
От брата: «Ты просто завидуешь. Всегда завидовала, что меня больше любят».
Марина долго смотрела на эти строчки. Потом методично добавила обоих в чёрный список. Мамин номер заблокировала ещё вчера.
— Хватит, — сказала она пустой квартире.
Она достала из холодильника торт — тот, что покупала только по праздникам. Сегодня был праздник. Начало новой жизни.
Месяц прошёл незаметно. Марина сидела на балконе. На столике лежала раскрытая книга — впервые за долгое время у неё появилось желание почитать.
Квартира утопала в вечерних тенях. На кухне тихо работал холодильник, на подоконнике зеленел фикус — недавняя покупка. В соседней квартире включили музыку — тихую, мелодичную. Где-то внизу лаяла собака, хлопнула дверь подъезда. Обычные звуки обычного вечера.
Телефон молчал уже неделю. Никто не звонил с просьбами, не просил денег взаймы, не жаловался на здоровье.
— Я научилась говорить «нет», — произнесла Марина вслух, удивившись звуку собственного голоса.
И это было хорошо.
