— Дверь закрой с той стороны, — голос свекрови, Тамары Павловны, резанул без малейшего намека на скорбь. В нем слышался металл долгожданного триумфа.
Я стояла на крыльце в одном халате. Тонкий шелк, последний подарок Димы, совершенно не грел. Пронизывающий ноябрьский ветер тут же вцепился в голое тело, заставляя кожу покрыться мурашками.
— Куда я пойду? — мой собственный голос прозвучал слабо и надломленно, как у чужого человека.
Из-за плеча Тамары Павловны, словно злой дух, выглянула золовка, Светлана. Ее губы изогнулись в кривой усмешке, полной превосходства.
— Туда, откуда пришла, Волошина. В свою деревню, к мамке с папкой. Ты же всегда так гордилась своими «простыми» корнями. Вот и возвращайся к ним.
Они намеренно не называли меня по имени. Только по фамилии. Словно я была ошибкой в документах, кляксой, которую наконец-то можно стереть.
— Но это был и дом Димы… мои вещи там… все, что от него осталось…
Тамара Павловна сделала шаг вперед, и ее лицо, обычно такое холеное и ухоженное, превратилось в жесткую, безжалостную маску.
— Дом — мой. И всегда был моим. Мой сын совершил ошибку, когда привел тебя сюда. Но Димы больше нет. Значит, и твоей ошибки здесь больше нет. Ты — пустое место.
Она сказала это так просто, так буднично, будто констатировала прогноз погоды. Словно все эти пять лет нашего с Димой брака были лишь досадным недоразумением.
Светлана добавила с нескрываемым наслаждением:
— Все эти годы жила на всем готовом. Носила наши фамильные драгоценности. Думала, сказка вечной будет? Сказка кончилась, Золушка. Карета превратилась в тыкву.
Я смотрела на их лица и не видела в них ничего, кроме жадности и пьянящего облегчения.
Словно смерть сына и брата была для них не горем, а лишь досадной формальностью на пути к тому, чтобы вышвырнуть меня.
Они просто ждали. Ждали, когда я уйду. Сломленная, униженная, замерзающая.
Я не сдвинулась с места, пытаясь ухватиться за ускользающую реальность.
— Я хотя бы соберусь… Дайте мне час.
— Тебе здесь не дадут и минуты, — отчеканила свекровь. — Вещи? Мы их выбросим. Или сожжем в камине. Нам чужого не надо. Особенно от такой, как ты.
Тяжелая дубовая дверь захлопнулась прямо перед моим лицом. Щелчок замка прозвучал как выстрел.
Я осталась одна. Босиком на ледяной плитке крыльца, посреди элитного поселка.
Я обвела взглядом их улицу — ровную, идеальную, с одинаковыми газонами и бездушными, дорогими фасадами. Улицу, где меня никогда не считали своей.
Они выставили меня, как собаку.
Но в тот момент, когда первый порыв ледяного ветра заставил меня содрогнуться до самых костей, во мне что-то переключилось. Унижение не сломало меня. Оно кристаллизовалось в холодную, ясную цель.
Я не знала как, не знала когда. Но я знала одно совершенно точно.
Я еще вернусь на эту улицу.
И тогда они сами закроют за собой дверь. С другой стороны. Навсегда.
Первые шаги дались с трудом. Острые камни на дороге впивались в голые ступни, оставляя кровавые ссадины.
Каждый взгляд из проезжающей мимо тонированной машины ощущался как клеймо. Вот она, сумасшедшая в халате.
Я дошла до проходной поселка. Охранник Петр, который еще вчера любезно открывал передо мной шлагбаум, отвел глаза.
— Петр, пожалуйста, вызовите мне такси. У меня нет телефона.
Он покачал головой, не поднимая взгляда.
— Не велено. Тамара Павловна распорядилась, чтобы я вас немедленно выпроводил за территорию.
— Но я…
— Приказ есть приказ, Полина Дмитриевна. У меня семья, дети. Иначе я работы лишусь.
Он открыл калитку и молча указал наружу. Я вышла за шлагбаум и оказалась на пустынной трассе.
Следующие полгода превратились в вязкий, беспросветный кошмар. Я уехала к родителям в деревню. Работала на почте, разбирая чужие письма и посылки, и каждый вечер ловила на себе сочувствующие взгляды односельчан.
Я пыталась бороться. Наняла за последние деньги местного юриста. Он только развел руками.
— Дом оформлен на свекровь. Машина — на золовку. Счета мужа пусты. Юридически вы не имеете права ни на что.
Однажды вечером раздался звонок с незнакомого номера.
— Полина Дмитриевна Волошина?
— Да, — устало ответила я.
— Меня зовут Игорь Борисович, я юрист из Москвы. Я занимаюсь наследственным делом вашей двоюродной бабушки, Агриппины Захаровны. Нам пришлось приложить усилия, чтобы вас найти через архивы.
Я едва помнила ее. Суровая старуха, которую я видела один раз в детстве. Она была «белой вороной» в нашей семье, сбежала в город и добилась всего сама, разорвав все связи.
Она тогда сказала мне одну фразу: «Никогда не позволяй никому решать, кто ты есть. Особенно родне».
— Она оставила вам все свое состояние.
Я усмехнулась.
— И что это за состояние?
— Акции нескольких промышленных компаний, недвижимость в Европе и банковские счета. Если вкратце, Полина Дмитриевна, вы — одна из богатейших женщин страны.
Агриппина Захаровна тайно следила за вашей жизнью. В завещании есть приписка: «Я вижу в ней себя. Пусть у нее будет то, чего не было у меня — защита».
Земля ушла из-под ног. Юрист продолжал говорить про формальности, а я смотрела на свои руки и в моей голове билась только одна мысль.
— Игорь Борисович, — перебила я его. — Скажите, этих денег… их хватит, чтобы купить улицу?
На том конце провода на несколько секунд воцарилась недоуменная пауза.
— Улицу? В каком смысле?
— В прямом. Целиком. Со всеми домами.
Через месяц я сидела в его московском офисе. Вместо старого халата на мне был идеально скроенный брючный костюм от Armani.
— План такой, — Игорь Борисович указал ручкой на карту поселка. — Начинаем с соседей. Предлагаем двойную рыночную стоимость. Без торга. Анонимно.
И я ждала. Первые соседи съехали через неделю. Вторые — через две. В поселке начался переполох.
Тамара Павловна и Светлана сначала злорадствовали. Но когда улица опустела, их веселье поутихло. Их маленький уютный мир превращался в призрак.
Однажды мне позвонила Светлана.
— Алло, Волошина? Слышала, ты там посылки разбираешь?
Я смотрела в панорамное окно своего пентхауса.
— Коплю, Света.
— Ну-ну. А у нас тут какой-то сумасшедший олигарх всю улицу скупает. Говорят, будет строить огромный торговый центр.
Ты вообще понимаешь, что это значит? Наш дом сразу упадет в цене! Это все из-за тебя! Твоя аура проклятая!
Я сделала знак Игорю Борисовичу. Он кивнул.
— Знаешь, Света, — мой голос был абсолютно спокойным. — Ты права. Это все из-за меня. Это я скупаю вашу улицу. И да, я буду строить. Но не торговый центр.
— А что?.. — прошептала она.
— Я еще не решила. Может быть, приют для бездомных собак. Прямо напротив ваших окон.
На следующий день на всех участках появились строительные бригады и начали устанавливать огромные бетонные столбы. Тамара Павловна и Светлана смотрели из своего окна, как их дом оказывается в бетонном кольце.
На следующее утро я приехала сама. Я остановилась у их ворот. Дверь открылась почти сразу. На пороге стояли обе.
— Что тебе нужно, Полина? — голос Тамары Павловны дрожал.
— Поговорить.
— Мы не будем продавать дом! — выкрикнула Светлана.
Я спокойно посмотрела на нее, а потом на рабочих, которые по моему знаку начали разворачивать огромные полотна.
— Я и не прошу вас продавать. Я пришла сделать вам подарок.
Они недоверчиво смотрели, как рабочие закрепляют на столбах огромные баннеры. На каждом, со всех сторон, была одна и та же надпись.
«СПАСИБО, ЧТО ВЫГНАЛИ МЕНЯ В СТАРОМ ХАЛАТЕ. ТЕПЕРЬ ЭТА УЛИЦA — МОЯ».
Светлана ахнула. Лицо Тамары Павловны стало пепельным.
— Ты… ты чудовище, — прошипела свекровь.
— Я — ваше зеркало, — ответила я. — А теперь о стройке. Я передумала насчет приюта. Построю мусоросжигательный завод. Экологически чистый, но запах…
— Постой! — голос Тамары Павловны был полон отчаяния. — Сколько?
— Я готова сделать вам предложение. Я куплю ваш дом. Не за двойную цену. За рыночную. Копейка в копейку. У вас есть двадцать четыре часа.
Они подписали бумаги через три часа.
Я смотрела, как они уезжают на обычной грузовой машине. Когда она скрылась, я сорвала один из баннеров. Прошлое должно оставаться в прошлом.
Через год здесь открылся «Сад Агриппины» — инновационный центр для молодых ученых. В честь бабушки, которая дала мне второй шанс.
Главное, что на руинах чьей-то ненависти можно построить что-то стоящее. И это была не месть. Это было восстановление справедливости.
Эпилог
Прошло пять лет. «Сад Агриппины» стал одним из самых престижных технопарков в Восточной Европе.
Однажды, просматривая квартальный отчет по обслуживающим компаниям, я наткнулась на знакомую фамилию. Светлана. В списке сотрудников клининговой фирмы. Я попросила начальника охраны показать мне записи с камер.
Вот она. В серой униформе, с уставшим лицом. Мыла панорамные окна в главном корпусе.
Она работала на моей территории. И даже не знала об этом. Эта ирония была страшнее любой мести. Я ничего не предприняла. Она сама нашла свое место.
С Тамарой Павловной все было иначе. Мне позвонил тот самый деревенский юрист.
— Полина Дмитриевна, тут такое дело… Ваша бывшая свекровь пыталась оспорить сделку.
Проиграла все суды, осталась должна кучу денег за издержки. Приставы описали все. Теперь она в государственном доме престарелых. Светлана навещает ее раз в месяц.
Я закрыла ноутбук. За окном моего дома шел снег. Я не чувствовала триумфа. Я не думала о них. Они просто перестали существовать в моей вселенной.
Месть — это блюдо, которое подают холодным.
Но самое лучшее в этом блюде — это когда ты настолько сыт своей новой жизнью, что тебе уже совершенно не хочется его пробовать.
Ты просто идешь дальше. А они остаются там, в прошлом, доедать холодные крошки своей ненависти. В полном одиночестве.
