— Снова к своей богачке?
Голос двоюродной сестры Светланы сочился ядом, пока я натягивала пальто в коридоре.
Я молча застегнула пуговицы. Отвечать не имело смысла. Это был их утренний ритуал.
— Оставь ее, Света, — лениво протянула из комнаты тетя Алевтина, ее мать. — Человек делом занят. Милостыню подает.
Смех у них получился громким, слаженным.
— Просто я обещала тете Лизе помочь с окнами, заклеить на зиму.
— Окна она свои в сорок седьмом году заклеила, — не унималась Светлана, выходя в коридор. — Тратить молодость на старуху, от которой даже драных колготок в наследство не останется. Это надо уметь.
Она смерила меня взглядом с головы до ног, оценивая мое простое пальто и ботинки.
— Не у всех есть цель получить наследство, Света.
— Да что ты? А какая у тебя цель? Духовное обогащение в процессе мытья полов в хрущевке?
Я взяла сумку. Внутри были продукты для Елизаветы Игоревны и новая книга, которую она просила.
— Моя цель — помочь близкому человеку.
— Близкому? — взвизгнула тетя Алевтина, появляясь в дверях. Ее лицо исказила давняя обида. — Эта «близкая» продала дачу деда, наше общее гнездо, чтобы купить свою конуру в центре! Она всю жизнь была себе на уме, ни копейки никому не дала!
Вот он, корень их ненависти. Дача в сосновом бору, которую дед строил для всех, а Елизавета Игоревна, как старшая дочь, оформила на себя и после его смерти продала. Они считали это предательством.
Я смотрела на их лица, искаженные злобой и жадностью. Они никогда не пытались понять ее мотивов.
Им была невдомек та связь, что была у меня с двоюродной бабушкой. Им были неинтересны ее рассказы, ее острый ум, ее ироничный взгляд на мир.
Они видели только старую женщину в застиранном халате.
Я же видела человека, который научил меня читать, который рассказывал о созвездиях и показывал, как отличать голоса птиц.
— Вот увидишь, — прошипела мне в спину Светлана. — Она отдаст свою квартиру каким-нибудь сектантам. А ты останешься с носом. И со своей святостью.
Я вышла на лестничную клетку. Дверь за мной захлопнулась, отрезая их голоса.
Квартира Елизаветы Игоревны встретила меня запахом сушеных трав и старых книг. Все было просто, но невероятно чисто.
Она сидела за столом, склонившись над большой картой побережья Финского залива. Рядом лежали не только документы, но и планшет, на экране которого виднелись графики и таблицы.
— А, Кир, пришла, — она подняла голову, и ее глаза живо блеснули. — А я тут работаю, не покладая рук.
— Что это? — я кивнула на карту.
— Да так, старые владения привожу в порядок, — она лукаво улыбнулась. — Бумажная волокита.
Она аккуратно свернула карту и убрала документы в папку, но я успела заметить слова «договор аренды» и «кадастровый план».
— Родня опять концерт устроила? — спросила она, безошибочно угадав мое настроение.
Я только плечами пожала.
— Они всё считают, Кир. Копейки считают. А главного не видят. Ну да ладно, их проблемы.
Она взяла принесенную мной книгу, и ее лицо посветлело.
— Спасибо, милая. Ты — единственная, кто знает, что мне нужно на самом деле.
Через пару недель раздался звонок от тети Алевтины. Ее голос был сладким, как перезрелый персик.
— Кирочка, здравствуй, дорогая. Как там наша Елизавета Игоревна?
Я напряглась.
— Все в порядке, тетя Аля. Спасибо.
— Я почему звоню… Тут Светочкин знакомый, риелтор, интересуется домами в том районе. И я подумала, надо бы нашей Лизе помочь.
Узнать, все ли с документами в порядке. Он мог бы зайти, бесплатно проконсультировать. Чтобы ее никто не обманул.
— Я не думаю, что ей нужна помощь.
— Ну как же! Старый человек… Ты бы спросила у нее про завещание, например. Мы же семья, должны друг о друге заботиться.
К горлу подкатила тошнота.
— Я не буду спрашивать об этом. Всего доброго.
В следующий мой визит Елизавета Игоревна была сама не своя.
— Представляешь, приходил какой-то мужчина. Представился оценщиком из страховой компании.
Говорил, что по их данным, в доме старая проводка, нужно оценить риски. А вопросы задавал, как прокурор. Про собственность, про счета, про родственников…
Я замерла со стопкой тарелок в руках. Это была схема Алевтины. Более хитрая, чем я думала.
— Кто ко мне ходит, как часто. И все намекал, что стариков часто обманывают. Будто подготовить меня к чему-то хотел.
Пока я мыла посуду, Елизавета Игоревна разговаривала по телефону. Голос у нее был строгий, деловой.
— Нет, Аркадий Семенович, повышать арендную плату до конца сезона мы не будем. Люди рассчитывали на одну сумму. Репутация дороже сиюминутной выгоды.
Она положила трубку и, перехватив мой удивленный взгляд, подмигнула.
— Дела, Кира. Маленький бизнес.
Больше она ничего не объяснила, а я не спросила.
Точкой невозврата стал мой день рождения. Я забежала к Елизавете Игоревне вечером. Она встретила меня с тревогой в глазах.
На кухонном столе стояла почти нетронутая чашка чая.
— Приходила Света, — тихо сказала она. — Поздравляла тебя. Заочно.
Она избегала смотреть на меня.
— И что она говорила?
— Говорила, что ты жалуешься на меня. Что устала. Что ждешь не дождешься, когда все это кончится… — голос Елизаветы Игоревны дрогнул.
— Говорила, что ты присматриваешь себе квартиру на деньги, которые я тебе якобы даю… Кира, она… она сказала, что ты смеешься надо мной за спиной.
Они ударили по самому больному. По нашему доверию.
Внутри меня что-то оборвалось. С оглушительным треском. Вся та доброта, всепрощение, которое я в себе культивировала, испарилось.
Осталась только холодная, звенящая пустота и одна-единственная мысль: хватит.
Я взяла руку Елизаветы Игоревны. Ее ладонь была холодной.
— Это все ложь. Ты же знаешь.
Она подняла на меня глаза, и я увидела в них слезы.
— Знаю, Кира. Но так горько… После того, что случилось с твоим дедом…
Она впервые заговорила об этом.
— Когда он умер, твой двоюродный дед, муж Алевтины, потребовал свою долю. Сразу.
У меня тогда были все деньги вложены в землю под Репино. Я просила его подождать год.
Он не захотел. Сказал, или дача, или ничего. Я отдала ему дачу. А Алевтина всем рассказывает, что я ее украла.
Теперь все встало на свои места. Их ненависть питалась ложью, которую они сами создали.
— Они не заслуживают твоих слез, — твердо сказала я. — И я больше не позволю им тебя ранить.
В этот момент я приняла решение. Я больше не буду жертвой.
На следующий день я позвонила тете Алевтине.
— Тетя Аля, здравствуйте. Вы хотели ясности? Елизавета Игоревна плохо себя чувствует. Она хочет привести дела в порядок. Приезжайте завтра к ней, к семи вечера. И Свету бери.
— Она… она что-то решила? — в голосе тетки зазвенела жадность.
— Решила. Считаю, вам это будет очень интересно.
Ровно в семь раздался звонок в дверь. Алевтина и Светлана вошли с видом победительниц.
Елизавета Игоревна сидела за столом, спокойная и строгая. Я стояла рядом.
А на третьем стуле сидел незнакомый им мужчина в деловом костюме. Аркадий Семенович.
— Добрый вечер, — произнес он. — Присаживайтесь. Елизавета Игоревна хотела бы сделать официальное заявление. Касательно всего ее имущества.
— Какого еще имущества? — фыркнула Света.
— Елизавета Игоревна является единственным владельцем трех двухэтажных коттеджей в Репино. Также на ее имя открыт инвестиционный счет, сумма на котором… — он сделал паузу, — превышает стоимость вашей с дочерью жилплощади примерно в двадцать раз.
Лицо Светланы вытянулось.
— Это… это какая-то ошибка, — пролепетала Алевтина.
— Как хотела, так и жила, — твердо сказала Елизавета Игоревна. — Я никогда не любила показуху. А деньги любят тишину.
Аркадий Семенович продолжил:
— Елизавета Игоревна подписывает дарственную на все вышеперечисленное имущество, включая данную квартиру и все финансовые активы, на свою внучатую племянницу, Киру Дементьевну. Управление бизнесом также переходит к ней.
Он повернулся ко мне и протянул документы.
— Но… почему? Почему ей?! — взвизгнула Света.
— Семья, Светочка, это не те, кто ждет твоего конца, чтобы поделить имущество. Семья — это тот, кто принесет тебе лекарство ночью.
Она посмотрела на меня, и ее взгляд потеплел.
— Кира видела во мне не нищую тетку, а человека. Она никогда ничего не просила. И поэтому получит все.
Я твердой рукой поставила свою подпись.
— Это незаконно! — закричала Алевтина. — Мы будем судиться!
— Все документы заверены, — невозмутимо ответил Аркадий Семенович. — И у нас есть запись визита вашего «оценщика», а также всех телефонных угроз. Попытка мошенничества в отношении пожилого человека.
Он закрыл папку. Это был финал.
— Вы все сделали сами, — сказала я, открывая им дверь. — Своей жадностью, своей ложью. Уходите.
Они вышли молча. Раздавленные.
Елизавета Игоревна подошла ко мне и крепко обняла.
— Ну вот, Кир. Теперь будем вместе владения приводить в порядок. Готова?
Я посмотрела на карту побережья. Дело было в справедливости.
Эпилог
Прошло полгода. Я уволилась. Управление тремя коттеджами оказалось делом, требующим полного погружения.
Елизавета Игоревна, которую я теперь в шутку звала «бизнес-гуру», оказалась прирожденным наставником. Ее хрущевка превратилась в наш штаб.
Мы не стали переезжать. Тете Лизе нравился ее район. Изменилось не место, а ощущение себя в нем. Я купила новую машину, но все так же привозила ей продукты и книги.
Алевтина и Света подали в суд. Процесс тянулся несколько месяцев. Они пытались очернить меня, выставляли тетю невменяемой. Но Аркадий Семенович с легкостью разбил все их доводы, представив записи и показания свидетелей. Суд они проиграли, оставшись с огромными долгами перед адвокатами.
После суда они пропали. Общие знакомые рассказывали, что Алевтина продала квартиру. Они переехали куда-то на окраину.
Однажды Света позвонила мне. Пустой голос просил прощения и денег.
— У мамы здоровье… Работы нет… Кира, мы же родственники…
Я слушала ее молча. Той прежней Киры больше не существовало.
— Ты права, Света. Мы родственники. Но не семья. Всего доброго.
Я повесила трубку. Некоторые мосты нужно сжигать, чтобы они не вели тебя обратно в ад.
В один из теплых осенних вечеров мы с Елизаветой Игоревной сидели на террасе одного из «наших» домов в Репино.
— Знаешь, я ведь не специально копила, — вдруг сказала она. — Просто работала всю жизнь. И муж у меня был хороший, головастый. Мы не хотели дворцов. Мы хотели свободы.
Она повернулась ко мне.
— Эти дома, эти деньги… это не награда, Кира. Это инструмент. Чтобы жить, как хочешь ты, а не как от тебя ожидают другие.
Чтобы иметь возможность послать к черту тех, кто видит в тебе лишь средство для достижения своих целей.
Она улыбнулась своей лукавой улыбкой.
— И чтобы покупать любые книги, какие только захочется. И всё это я передам тебе.
Я рассмеялась и обняла ее.
Богатство измерялось в возможности сидеть рядом с близким человеком, смотреть на закат и знать, что завтрашний день зависит только от твоих решений. И это было дороже любых денег.
