Я помню, как дрожали мои руки, когда я открывала дверь. Похороны Саши прошли всего три дня назад, а скорбь всё ещё лежала на моих плечах тяжелым пуховым одеялом. Казалось, даже чтобы просто вдохнуть, нужно приложить усилие.
— Лариса, милая, как ты держишься? — Галина, сестра моего мужа, протиснулась в прихожую, даже не дождавшись приглашения. За ней, как тень, скользнул её муж Виктор. В руках он держал какую-то папку. Меня это насторожило.
— Проходите, — только и смогла выдавить я.
Странно, но возле зеркала в прихожей они даже не задержались. Обычно Галина никогда не упускала возможности поправить свою идеально уложенную причёску. Это был первый тревожный звоночек.
Мой дом… точнее, наш с Сашей дом, всегда казался мне уютным и тёплым. Сегодня же в гостиной стоял полумрак из-за тяжелых штор, которые я не открывала с самых похорон. Пахло крепким чаем — единственным, что я пила последние дни. На низком журнальном столике сиротливо стояла тарелка с печеньем, которое я выставила скорее по привычке, чем из гостеприимства.
— Чай, кофе? — спросила я механически, хотя внутри всё холодело от их взглядов. Они осматривали комнату так, будто уже прикидывали, что заберут в первую очередь.
— Не стоит, мы ненадолго, — отрезала Галина, усаживаясь в кресло напротив. Она скрестила руки на груди, и её тяжёлый, оценивающий взгляд скользил по мне, как рентгеновские лучи. — У нас к тебе серьёзный разговор.
Виктор расположился рядом, и его губы тронула едва заметная ухмылка. Папка легла на журнальный столик, словно между нами пролегла граница.
— Лариса, — начал он с деланной мягкостью в голосе, — мы понимаем, как тебе тяжело. Потерять Сашу… Это горе для всех нас.
Я не ответила. Что-то в его тоне было фальшивым, как поддельная купюра.
— Но ты должна понимать, — вмешалась Галина, не тратя время на притворное сочувствие, — что часть этого имущества по праву принадлежит мне, как единственной кровной родственнице Александра. Особенно дом.
Я почувствовала, как у меня пересохло во рту. Нелепость ситуации обрушилась на меня, как внезапный ливень.
— Что? О чём ты говоришь? Мы с Сашей прожили здесь пятнадцать лет. Это наш дом.
— Был ваш, — поправила Галина с непоколебимой уверенностью. — Но Саша никогда не забывал, что половину суммы на первоначальный взнос за него дали наши родители. А они хотели, чтобы их наследство делилось поровну между детьми.
Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.
— Саша никогда этого не говорил.
— Разумеется, — вступил в разговор Виктор, раскрывая папку. — Он был тактичным человеком. Но мы с ним обсуждали это незадолго до… несчастья. Он обещал оформить документы.
Голова кружилась. От их слов, от запаха чая, от тишины, в которой не хватало знакомого голоса Саши, который бы поставил этих людей на место.
— Слушайте, — я попыталась собраться, — у меня нет сил сейчас это обсуждать. Саша умер всего неделю назад. Пожалуйста…
— Именно поэтому мы здесь, — перебила Галина, наклоняясь вперёд. — Чтобы по-хорошему договориться. Ты можешь, конечно, оспаривать, но поверь, у нас достаточно доказательств. Александр говорил с нотариусом…
— Что?! — воскликнула я, чувствуя, как паника поднимается внутри волной.
— Мы хотим решить всё мирно, — вмешался Виктор, кладя на стол какую-то бумагу. — Смотри, мы даже составили предварительный договор. Ты сможешь жить здесь ещё три месяца, пока не найдёшь что-то подходящее…
Я не верила своим ушам. Не верила, что эти люди, которые даже не пролили ни слезинки на похоронах, теперь сидят в гостиной моего дома и делят его, словно я здесь пустое место.
— А если я откажусь? — тихо спросила я, и мой голос прозвучал неожиданно твёрдо.
Галина и Виктор переглянулись, как будто ожидали этого вопроса.
— Тогда нам придётся обратиться в суд, — пожал плечами Виктор, как будто речь шла о том, какой фильм посмотреть вечером. — И поверь, дело будет долгим и неприятным.
— К тому же, — добавила Галина, — мы знаем о его долгах.
Это был удар ниже пояса. Саша действительно взял кредит перед смертью, но я знала, на что пошли эти деньги.
— Значит, вот как, — прошептала я, ощущая, как внутри что-то ломается. — Вы пришли, когда земля на могиле ещё свежая, чтобы выгнать меня из дома?
— Не драматизируй, — фыркнула Галина. — Просто будь разумной. Подумай о нашем предложении. Мы ведь даём тебе выбор.
Они оставили бумаги на столе и поднялись, как будто всё уже решено.
— Позвони нам завтра, — бросил Виктор, направляясь к выходу. — Лучше решить всё быстро и без лишних эмоций.
Я сидела неподвижно, пока дверь за ними не закрылась. Только тогда дрожь, которую я сдерживала все это время, прорвалась наружу. Руки тряслись, когда я взяла оставленные ими документы.
Глаза не сразу сфокусировались на тексте. Но когда я начала читать, меня захлестнула волна ужаса и бессилия. Они не просто хотели долю — они хотели весь дом. А мне из «милосердия» предлагали компенсацию, которой едва хватило бы на комнату в общежитии.
Что-то внутри меня надломилось, и я разрыдалась — впервые с самых похорон. Но теперь я оплакивала не только потерю мужа, но и осознание того, что стою на пороге новой битвы. Битвы, к которой я была совершенно не готова.
Телефон зазвонил, заставив меня вздрогнуть. На экране высветилось имя соседки, Марии Сергеевны. Она звонила уже третий раз за день.
Я отложила трубку в сторону. Не сейчас. Сейчас мне нужно было понять, что делать дальше и где искать защиты от этих стервятников, которые когда-то были семьёй моего мужа.
В голове билась одна мысль — неужели Саша действительно мог оставить меня такой беззащитной? Неужели он не подумал… не предусмотрел?
Дрожащими пальцами я дотянулась до чашки с давно остывшим чаем и сделала глоток. Горький вкус был сейчас как нельзя кстати. Где-то в этом доме должны быть наши документы. Все наши документы. И завтра… завтра я должна найти ответ.
За окном смеркалось, и тени в углах комнаты становились гуще, словно сгущались и мои мысли. Я понимала одно — это только начало.
Ночь выдалась бессонной. Где-то за окном сонно шелестели деревья, а я сидела на полу спальни, перебирая бумаги из старого комода Саши. В воздухе ещё витал его запах — едва уловимый аромат одеколона, который я подарила ему на прошлое Рождество.
— Господи, Саша, — прошептала я, вытирая слёзы, — неужели ты правда что-то обещал этой гадюке?
Наша спальня, некогда убежище от всех проблем, теперь казалась минным полем воспоминаний. Его очки на тумбочке, недочитанная книга, аккуратно сложенный свитер, который я не решалась убрать. Будто он вышел на минутку и вот-вот вернётся.
Я лихорадочно перебирала папки с документами. Квитанции, старые договоры, какие-то справки. Всё это проходило через мои руки как в тумане.
— Должно же быть что-то, — бормотала я, чувствуя, как паника поднимается изнутри. — Что-то, что защитит наш дом.
Стопка бумаг росла. Сашины любовные записки, которые он оставлял мне по утрам перед командировками. Наш брачный сертификат в простой деревянной рамке. Фотография, где мы стоим перед этим самым домом пятнадцать лет назад — молодые, счастливые, с ключами в руках.
С каждым новым документом без юридической силы росло моё отчаяние. А что, если Галина не врёт? Что, если Саша действительно обещал ей долю? Эта мысль вонзалась в сердце ледяной иглой.
И тут я заметила её — плотную синюю папку, задвинутую в самый дальний угол. Такие обычно выдают в нотариальных конторах. Сердце забилось где-то в горле, когда я потянулась за ней.
Внутри лежал запечатанный конверт. На нём — моё имя, выведенное знакомым почерком. В правом верхнем углу — печать нотариуса.
— Боже мой, — прошептала я, не решаясь открыть.
Пальцы дрожали, когда я осторожно надрывала бумагу по краю. Я вынула сложенный лист и развернула его. Первая строчка заставила меня замереть.
«ЗАВЕЩАНИЕ».
Строчки плыли перед глазами. Я трижды перечитала документ, прежде чем осознала его смысл. Саша завещал мне всё. Дом, счета, даже свою коллекцию старых часов, которой так восхищался Виктор.
Приложенная записка, написанная его рукой, гласила: «Лариса, любимая. Я надеюсь, что проживу достаточно долго, чтобы состариться рядом с тобой. Но если судьба распорядится иначе, знай — всё, что у меня было, теперь твоё. И присмотри за моей коллекцией часов. Не отдавай её Виктору, как бы он ни просил. Твой навсегда, Саша».
Я прижала лист к груди и разрыдалась. Облегчение, благодарность и новая волна горя смешались в один бурный поток. Саша позаботился обо мне. Даже после смерти он оставался моим защитником.
Просидев так ещё несколько минут, я вытерла слёзы и ощутила, как внутри поднимается что-то новое. Уверенность. Решимость. В голове начал формироваться план.
Завтра. Завтра я покажу Галине и Виктору, что они просчитались. И урок будет жестоким.
Я проснулась другим человеком. Впервые за долгие дни я распахнула шторы, впуская солнечный свет. Завещание Саши лежало в сейфе — я нашла его ключ в ящике с инструментами.
Звонок в дверь прозвенел ровно в полдень. Я знала, кто это — Галина звонила утром, сказала, что они зайдут обсудить «детали нашего соглашения». Такая самоуверенность!
Открывая дверь, я поймала свое отражение в зеркале. Строгая блузка, аккуратно уложенные волосы, решительный взгляд. Не вдова в отчаянии, а женщина, готовая защищать свой дом.
— Доброе утро, — сказала я, отступая, чтобы пропустить их внутрь.
Галина окинула меня удивленным взглядом — она явно ожидала увидеть заплаканную развалину.
— Выглядишь… бодро, — выдавила она, проходя в гостиную.
На этот раз всё было иначе. Никакого чая, никаких угощений. На журнальном столике — только папка с документами и термос с кофе для меня.
— Мы ненадолго, — сказал Виктор, присаживаясь. — Полагаю, ты ознакомилась с нашим предложением?
— Разумеется, — я села напротив них, выпрямив спину. — Очень… интересный документ.
— Мы готовы его подписать прямо сейчас, — Галина достала ручку. — И внести первую часть компенсации уже завтра.
— А вы торопитесь, — заметила я спокойно.
— Просто хотим закрыть этот вопрос, — Виктор пожал плечами. — Чем быстрее мы всё оформим, тем меньше стресса для тебя.
— Какая забота, — я позволила себе лёгкую улыбку. — А что, если я не согласна?
Галина напряглась, её глаза сузились.
— Лариса, мы ведь объяснили. У тебя нет особого выбора. Можно, конечно, пойти в суд, но…
— Да-да, долгий процесс, много нервов, — я кивнула. — Вы уже говорили. Но знаете, что интересно? Я тоже кое-что нашла.
Я открыла папку и достала нотариально заверенное завещание.
— Вот, полюбуйтесь.
Виктор взял документ, пробежал глазами по тексту. Его лицо медленно менялось — от самоуверенности к недоумению, затем к шоку.
— Это подделка, — прошипела Галина, выхватывая бумагу. — Он не мог!
— Проверьте печать нотариуса, — я откинулась на спинку кресла. — И дату. Три месяца назад. Задолго до… его ухода.
— Ты его заставила! — Галина вскочила, её лицо исказилось от гнева. — Манипулировала им! Он был болен!
— Он был в полном здравии, — мой голос звучал твёрже с каждым словом. — И он прекрасно знал, чего хотел. А хотел он, чтобы всё осталось мне. Всё, Галина. Дом, счета, даже его коллекция часов.
Виктор побледнел, услышав про часы. А я достала телефон и показала его экран.
— Видите? Запись нашего разговора. На всякий случай.
— Ты… — Галина задохнулась от ярости. — Ты не посмеешь!
— Угрозы, попытка мошенничества, — перечисляла я, чувствуя странное спокойствие. — Знаете, я ведь не хотела никаких скандалов. Но вы пришли в мой дом через три дня после похорон и попытались меня запугать.
Я захлопнула папку и поднялась.
— И знаете, что я сделаю? Продам дом. И все деньги передам на благотворительность. В память о Саше.
Их лица… Стоило бы сфотографировать. Галина побелела, а Виктор выглядел так, будто его ударили под дых.
— Ты не можешь! — выдохнул он. — Это же…
— Моё имущество, — я закончила за него. — И я распоряжусь им так, как считаю нужным. А теперь, прошу вас, покиньте мой дом. И больше никогда не возвращайтесь.
Так странно начинать всё заново. Я сижу на верандочке, той самой, где мы с Сашей пили по утрам кофе, а сейчас — только я и чашка крепкого чая. Уже почти июнь. Сколько ж прошло? Месяц с того дня, как я указала этим стервятникам на дверь? Да, точно, месяц.
Иногда мне кажется, что Саша сейчас выйдет из дома, потрепет меня по волосам и скажет что-нибудь вроде: «А что, моя красавица сегодня не на работе?» И я бы ответила ему… А что бы я ответила?
Ветер шевелит листья наших яблонь. Господи, как он носился с этими саженцами! «Представляешь, Лариска, — говорил, — через пять лет будем собственные яблоки есть!» А я смеялась. Говорила, что в магазине дешевле выйдет. Эх.
Документы о продаже дома лежат рядом на столике. Желтоватая бумага, сухие фразы, цифры… А за ними — целая жизнь. Пятнадцать лет, вместившиеся в несколько страничек юридического текста.
Вчера звонил этот… как его… Петрович, Сашин поверенный. Всё причитал:
— Лариса Владимировна, вы подумайте ещё раз! Такие деньжищи! Может, хоть часть себе оставите?
А мне смешно стало. Что я с ними делать буду? Мне и новой однушки хватит за глаза. Зато как представлю лицо Галины, когда она узнала, что все деньги от продажи дома — тю-тю, ушли в фонд помощи детишкам с больным сердцем… Ох, дорого бы отдала, чтобы снова увидеть эту перекошенную физиономию!
Сашка бы одобрил. Он всегда говорил, что жадность — это болезнь, которая разъедает душу. А у него самого душа была… Эх, не люблю об этом думать, в горле снова ком встаёт.
Телефон пискнул. Риелторша пишет — всё готово для последних подписей. Слава богу! Я уж думала, эта канитель никогда не кончится.
Из сада тянет свежестью и землёй. Наш садовник — бывший наш садовник — Михалыч, заходил на днях, подрезал кусты. По старой памяти, говорит. А я знаю — Саша ему помог когда-то с внуком, тот в больнице лежал. Вот и помнит. Не то что родная сестрица.
От неё, кстати, только письмо пришло. Ядовитое такое, аж бумага дымилась! Всё причитала, что я лишила её памяти о брате. Ну конечно, особенно памяти о его банковском счёте! А то, что она на похоронах стояла с каменным лицом и всё поглядывала на часы — это ничего? Спешила, видать, наследство делить…
Чай остыл. Пора собираться, ехать подписывать бумаги. А потом — в новую квартирку. Маленькую, но светлую. Там балкончик такой уютный, с видом на парк. Буду сидеть вечерами, книжки читать. Может, даже какие-нибудь курсы запишусь. Компьютерные, например. Саша всё подначивал меня — мол, пора в двадцать первый век входить.
Обручальное кольцо на пальце поймало солнечный луч. Блеснуло так ярко, что я зажмурилась. Снимать не буду. Пока не буду. Может, потом… Когда-нибудь… А может, и никогда. Кто знает?
— Ты бы что сказал, а, Саш? — спросила я у неба. — Одобрил бы?
Кажется, в саду что-то зашуршало. Да нет, показалось. Просто ветер.
В дальнем углу зацвела магнолия — его любимица. Каждую весну он ходил вокруг неё как заботливая наседка. «Смотри, Лариска, первый бутон!» И я смотрела. А сейчас смотрю сама. И почему-то впервые за долгое время на душе легко.
Как там говорила моя бабушка? «Жизнь — она как пряжа: один клубок заканчивается, начинаешь разматывать другой».
Пора. Новый клубок ждёт.
