— Мам, ну ты же дома всё равно! — дочь Катя влетела в дом, даже не сняв обувь, и тут же сунула Ольге в руки пакет с бутербродами. — Сережа с температурой, а у нас конференция, отменить нельзя. Ленку и Вовку забирать из садика в пять, ужин им суп, а то вчера опять макароны ели, аллергия полезет. Ну всё, я побежала!
Ольга стояла, сжимая пакет, и чувствовала, как в висках начинает стучать. Внуки уже шумно рассыпались по дому: Ленка тут же уронила вазу (третью за месяц), Вовка завопил, что хочет планшет, а Сережа кашлял с температурой на диване.
— Катя, стой! — Ольга резко шагнула вперед, перекрывая дверь. — Я не могу сегодня. У меня…
— Что «не могу»? — дочь округлила глаза, будто мать сказала что-то дикое. — Ты же на пенсии! Чем ты вообще занята?
Ольгу будто облили ледяной водой.
— Чем занята? — её голос дрогнул. — Я тридцать лет работала без выходных, поднимала тебя одна, а теперь хочу просто… жить.
Катя фыркнула, закатила глаза.
— Ну вот, начинается! «Я тебя растила, я тебе должна». Мам, все бабушки сидят с внуками, а ты что, особенная?
Дверь хлопнула. Ольга осталась стоять с пакетом бутербродов и комом в горле.
Когда Ольга Николаевна вышла на пенсию, она впервые за долгие годы позволила себе мечтать. Всю жизнь она тянула лямку одна: поднимала дочь Катю без мужа, вкалывала на двух работах, чтобы та могла учиться в институте, а потом и внукам помогала.
Но теперь, когда пенсия наконец-то дала ей глоток свободы, Ольга Николаевна решила: хватит.
Она продала большую часть участка, оставив лишь пару грядок под зелень и цветы — сил копаться в десяти сотках уже не было. Завела кота Барсика и дворняжку Жульку, чтобы в доме было не так тихо. Подключила интернет — мечтала смотреть сериалы, научиться вязать и, наконец-то, высыпаться.
Но окружающие почему-то решили, что раз Ольга Николаевна теперь «ничего не делает», значит, она обязана быть удобной.
— Оль, ты же дома сидишь! — соседка Нина Петровна, едва завидев её, тут же заводила разговор. — Уезжаю к дочери на недельку, ты уж мой огород проконтролируй, а? Полить, прополоть… Да и если холодно будет, прикрой плёнкой!
Зинаида, сестра покойного мужа, приезжала «на пару деньков», но задерживалась на недели.
— Оленька, у тебя же места много! — говорила она, распаковывая сумки. — Да и готовить ты мастер, а я устала стряпать. Ой, а что это у тебя холодильник полупустой? Надо бы курочку запечь…
Но больше всех хлопот доставалось от дочери. Катя то и дело подкидывала внуков:
— Мам, мы с Серёжей на выходные уезжаем, посиди с детьми!
— Ой, у Ленки утренник, а у меня совещание, ты ведь сможешь?
— Вовка заболел, в сад нельзя, забери его, ладно?
А однажды и вовсе заявила:
— Мам, ты же получаешь пенсию! Копишь наверняка! Дашь взаймы? У нас ремонт, а кредит ещё не одобрили…
Ольга Николаевна давала. И сидела с внуками. И поливала чужой огород. И терпела тёткины капризы.
Потому что как отказать?
Ведь все они — родные.
Но однажды она поняла: если не остановится сейчас, то так и проживёт чужую жизнь.
***
Вот уже три дня Зинаида жила у Ольги Николаевны, и с каждым часом терпение хозяйки таяло, как апрельский снег.
— Оленька, что это у тебя занавески такие выцветшие? — покрутила пальцем Зинаида, развалившись в кресле. — Надо бы новые купить. Да и обои уже не модные…
Ольга Николаевна молча сжимала зубы, чувствуя, как в висках начинает пульсировать знакомая боль.
— А на ужин сделай мясо по-французски, — продолжала гостья, листая журнал. — Ты ведь помнишь, как я люблю.
И Ольга Николаевна резала лук, хоть и ненавидела это блюдо. Нож стучал по разделочной доске резче обычного.
Вечером Зинаида распаковала привезённую бутылку домашнего вина.
— Выпей со мной, Оленька, — протянула она бокал. — Развеселись немного!
Но Ольга Николаевна отказалась — не хотелось ей ни веселья, ни компании. Зинаида стала пить одна, и с каждой рюмкой её язык развязывался всё больше.
— А помнишь, как мы с мамой Володю отговаривали на тебе жениться? — вдруг фыркнула она, щурясь от вина. — Целый месяц ему мозги выносили! Мама даже слёзы пускала: «Володенька, да куда ты? Она же худая как щепка, грудь как у мальчишки, да и родни за ней — одна тётка-алкоголичка. Тебе же с ней несчастному быть!»
Ольга Николаевна резко вдохнула. Пальцы сами собой впились в подлокотники кресла.
— А он, дурак, упёрся! — Зинаида громко рассмеялась, размахивая бокалом. — Говорит: «Она у меня самая красивая!» Ха! Мы тогда с мамой неделю смеялись!
Вино пролилось на скатерть, оставив тёмно-красное пятно. Ольга Николаевна смотрела на это пятно, чувствуя, как что-то холодное и тяжёлое разливается у неё внутри.
— И знаешь что? — продолжала Зинаида, не замечая, как побелело лицо хозяйки дома. — Мама до последнего надеялась, что ты ему ребёнка не родишь. Говорила…
— Завтра утром ты уезжаешь, — вдруг тихо, но чётко сказала Ольга Николаевна. Голос её звучал странно ровно.
Зинаида опешила.
— Что?
— Утром я вызову тебе такси. Поезда ходят часто, билеты поменяешь на вокзале.
— Да ты с ума сошла! — гостья вскочила, расплёскивая вино. — У меня билет только через две недели!
— Не моя проблема.
— Да как ты можешь?! Я же твоя родня!
— Родня не вспоминает, как унижала, — Ольга Николаевна впервые за вечер подняла на неё глаза. Взгляд был ледяным. — Всё. Разговор окончен.
Зинаида металась по дому, то умоляла, то кричала, что Ольга Николаевна «бездушная эгоистка». Но хозяйка молча ушла в спальню и закрыла дверь.
Утром такси приехало ровно в девять.
— Ты пожалеешь! — шипела Зинаида, швыряя вещи в чемодан. — Кто тебе в старости стакан воды подаст?!
— Точно не ты, — ответила Ольга Николаевна и захлопнула за ней калитку.
Не прошло и часа, как зазвонил телефон.
— Мам, что ты натворила?! — кричала Катя. — Тётя Зина в слезах, говорит, ты её выгнала!
— Да, выгнала, — спокойно сказала Ольга Николаевна. — И знаешь что? Мне надоело быть для всех удобной.
На другом конце провода вдруг повисло молчание.
— Но… — Катя запнулась. — Она же родная…
— А я — нет?
Дочь резко замолчала, потом неуверенно пробормотала:
— Ладно… Поговорим потом…
И быстрее положила трубку.
Ольга Николаевна медленно выдохнула и прислушалась. Словно впервые за много лет в её доме было тихо…
Когда Зинаида уехала, а разговор с дочерью оборвался на тягостной ноте, Ольга Николаевна долго сидела на кухне, глядя в окно. В голове крутились обидные слова тётки, вспоминались годы унижений, которые она терпела молча. Рука сама потянулась к телефону.
— Люсь, это я, — голос её дрогнул.
— Олька? Что случилось? — встревожилась подруга детства Людмила, услышав нотки напряжения.
И Ольга Николаевна выложила всё: и про Зинаидины «откровения», и про вечные просьбы дочери, и про соседский огород.
— Наконец-то! — вместо ожидаемого утешения раздался одобрительный возглас. — Да я тебе двадцать лет твержу: все на тебе, как на вьючной лошади, ездят! Ты не домработница, не бесплатная нянька и не банкомат!
— Но как же… родственные узы… — неуверенно пробормотала Ольга Николаевна.
— Какие ещё узы? — фыркнула Людмила. — Узы — это когда взаимно. А у тебя все только тянут.
Разговор плавно перетёк в воспоминания о молодости, о том, как они с Люсей мечтали объездить весь свет.
— Кстати, о путешествиях, — оживилась подруга. — Я билет на Валаам взяла. На следующей неделе. Едем со мной?
— На Валаам? — Ольга Николаевна растерялась. — А если Кате…
— Если Кате что-то понадобится, — твёрдо перебила Людмила, — она прекрасно справится сама. Ты ей всю жизнь помогала. Теперь твой черёд жить.
Пауза затянулась. За окном щебетали воробьи, а в трубке слышалось ровное дыхание подруги, дающей время на раздумья.
— Ты знаешь… Я поеду, — вдруг решительно сказала Ольга Николаевна. И почувствовала, как с плеч спадает невидимый груз.
— Ура! — засмеялась Людмила. — Вот это я понимаю — настоящая жизнь началась!
Они ещё час болтали, строили планы. А когда разговор закончился, Ольга Николаевна подошла к книжной полке и достала старый фотоальбом. На пожелтевшем снимке две девчонки в цветастых платьях смеялись, обнявшись, на фоне реки.
«Пора», — подумала она, осторожно проводя пальцем по фото.
На следующее утро Ольга Николаевна купила билеты. А когда Катя позвонила, чтобы, как обычно, попросить посидеть с детьми, мать впервые в жизни твёрдо сказала:
— Не смогу, дочка. У меня свои планы.
И, к собственному удивлению, не почувствовала ни капли вины.
На следующее утро, едва Ольга Николаевна допила свой кофе, в дверь постучали. На пороге стояла соседка Нина Петровна в своей привычной позе — руки на бедрах, лицо озабоченное.
— Оль, ты же дома! — начала она, даже не поздоровавшись. — Я к дочке в город уезжаю, дней на пять. Ты уж за огородом моим присмотри, а? Полить, прополоть…
Ольга Николаевна спокойно поставила чашку на стол.
— Не смогу, Нина.
— Как это не смогу? — соседка даже подбородок приподняла, будто не расслышала.
— А вот так. А на следующей неделе я сама уезжаю. Кстати, может, ты за моими грядками присмотришь?
Нина Петровна заморгала, словно перед ней замаячили невидимые мухи.
— Ой, да я бы с радостью, но… спина у меня, знаешь ли… Да и давление скачет…
Ольга Николаевна вдруг рассмеялась — звонко, искренне, так, что соседка даже отступила на шаг.
— Так я и думала. Ну что ж, удачной поездки.
И, не дожидаясь ответа, развернулась и закрыла дверь, оставив Нину Петровну с открытым ртом на пороге.
Ровно через неделю Ольга Николаевна застегнула дорожную сумку, готовая к отъезду, а за окном раздался звук подъезжающей машины.
«Такси приехало раньше», — подумала она и вышла на крыльцо.
Но во дворе стояла не такси, а дочь Катя, уже выгружавшая из машины сумки и внуков.
— Мам, привет! — Катя махнула рукой, будто ничего необычного не происходило. — Мы с Серёжей срочно уезжаем, билеты уже куплены. Дети у тебя.
Ленка и Вовка тут же бросились к бабушке, обнимая её за ноги. Ольга Николаевна обняла и расцеловала их, но взгляд её был твёрдым, когда она подняла глаза на дочь.
— Не могу, Катя. Я сама уезжаю.
— Как уезжаешь?! — дочь замерла с широко раскрытыми глазами. — Куда?!
— На Валаам. С тётей Люсей.
— Но… мам… — Катя заерзала на месте, голос её стал выше. — У нас же билеты! Вариантов нет!
В этот момент подъехало такси. Ольга Николаевна вздохнула, наклонилась к внукам, поцеловала их в макушки.
— Будьте умничками.
Затем подняла чемодан, кивнула таксисту и направилась к машине.
— Мама! — Катя крикнула ей вслед. — Ты серьёзно?!
Ольга Николаевна обернулась.
— Абсолютно.
И села в такси. Дверь захлопнулась. Машина тронулась.
Катя так и стояла, провожая взглядом такси, как из соседней вышла Нина Петровна, окинула взглядом растерянную Катю и развела руками:
— Ну и дела…
Машина повернула за угол. Ольга Николаевна откинулась на сиденье и закрыла глаза.
Впервые за долгие годы она ехала навстречу себе.
