— С какой стати твоя сестра и её дочка теперь живут у нас в гостиной, Паша?! Моя квартира что, проходной двор, что ли? Пусть выметаются отсюда, пока я из сама не вышвырнула!
Голос Карины не был громким. Он был низким и плотным, как сжатый кулак. Она стояла в дверном проёме, скрестив руки на груди, и смотрела на мужа. Павел стоял посреди кухни, растерянный, в одних шортах, с чашкой недопитого кофе в руке. Он выглядел так, будто его только что застали на месте преступления, и он судорожно пытался придумать себе алиби. Но главным доказательством его вины был запах. Густой, тошнотворный запах, который просочился из гостиной и уже успел пропитать собой всю квартиру. Это была сложная смесь перегара, дешёвого сладкого парфюма и остывшего жира от ночной пиццы.
Карина сделала шаг в сторону, открывая Павлу вид на поле битвы. На её дорогом сером диване, который она выбирала три месяца, в неестественных позах застыли два тела. Светлана, его старшая сестра, лежала на спине, запрокинув голову и издавая тихие, присвистывающие звуки. Её крашеные светлые волосы с отросшими тёмными корнями разметались по подушке. Рядом с ней, свернувшись калачиком, спала её девятнадцатилетняя дочь Настя. Одна её нога в джинсах свешивалась с дивана, почти касаясь пола, где валялись их куртки и чья-то одинокая туфля на высоком каблуке. На журнальном столике из тёмного дерева, который Карина протирала специальной полиролью, стояла пустая бутылка из-под какого-то ликёра, два липких стакана и открытая коробка из-под пиццы с сиротливым, обкусанным куском.
— Карин, ну тише ты, они же спят… — начал было Павел, сделав шаг к ней.
— Мне плевать, что они спят! — отрезала она, не повышая голоса, но вкладывая в каждое слово столько металла, что он невольно остановился. — Мне не плевать на то, что моя гостиная превратилась в ночлежку для алкашей. Ты когда их сюда притащил? Ночью? Решил, что я не замечу?
Павел провёл рукой по волосам. Он явно не был готов к такому быстрому и жёсткому допросу. Он надеялся, что проснётся раньше, тихонько всё уберёт, и, возможно, буря пройдёт стороной. Не прошла.
— Они позвонили поздно. Около двух. Сказали, что у них там что-то… проблемы с последней электричкой. Куда им было деваться? Они же родня.
«Родня». Это слово прозвучало как издевательство. Карина медленно перевела взгляд с дивана на мужа.
— Родня? Паша, в мусорном ведре на кухне следы рвоты. Это называется «проблемы с электричкой»? Они просто нажрались где-то до состояния нестояния и решили, что у них есть бесплатный отель с дураком-швейцаром, который откроет им дверь в любое время ночи. И этот дурак — мой муж.
Она подошла к нему вплотную. Её глаза были тёмными и абсолютно спокойными. Это пугало Павла больше, чем любой крик. Он знал эту её спокойную ярость. Она была предвестником окончательных и бесповоротных решений.
— В гостиницу, Паша. Для таких случаев умные люди придумали гостиницы. Или такси до дома. Но твоя родня слишком любит халяву, а ты слишком боишься сказать им «нет». Ты прекрасно знал, чем это закончится. Ты знал, что я буду в бешенстве. Но ты всё равно открыл им дверь. Потому что ссориться со мной для тебя менее страшно, чем отказать сестрице.
Он попытался взять её за руку, но она отдёрнула её, как от огня. Его прикосновение в этот момент казалось ей таким же грязным, как и вся атмосфера в квартире.
— Карин, ну пойми, у них там сложная ситуация… Светка опять с работы ушла…
— Меня не интересуют их ситуации, — прервала она его. — Меня интересует моя квартира и моё утро, которое они мне испортили. У тебя есть десять минут, чтобы их разбудить и объяснить, что их ночлег окончен. Десять минут, Паша. После этого я начну действовать сама. И поверь, мой способ им очень не понравится.
Десять минут. Это был не просто временной отрезок, это был обратный отсчёт до взрыва. Павел чувствовал это каждой клеткой своего тела. Он поставил чашку на столешницу, звук фарфора о камень показался ему выстрелом. Он медленно пошёл в гостиную, как на эшафот. Он не знал, с чего начать. Как разбудить человека, который является одновременно и твоей проблемой, и твоей «родной кровью»?
Он осторожно тронул сестру за плечо.
— Света… Свет, просыпайся.
Светлана издала недовольный стон и отмахнулась от него, не открывая глаз. Её лицо было одутловатым, с красными пятнами. От неё несло вчерашним праздником так сильно, что у Павла заслезились глаза. Он потряс её сильнее.
— Света, вставай! Надо поговорить.
Наконец она разлепила веки. Мутный, несфокусированный взгляд блуждал по потолку, потом нашёл лицо брата. Никакого стыда или смущения в нём не было. Только тяжёлое, похмельное раздражение.
— Паш… воды принеси, а? И кофе поставь. Голова раскалывается, будто по ней молотком били.
Она говорила это так, будто они были у неё дома, а он — прислуга, нерасторопно исполняющая свои обязанности. В этот момент на диване зашевелилась Настя. Она села, откинула с лица спутанные волосы и огляделась с видом туриста, попавшего в недорогой, но вполне сносный отель. Она увидела мать, дядю и застывшую в дверном проёме Карину. На её губах мелькнула едва заметная, наглая ухмылка. Она достала из кармана джинсов телефон и уткнулась в него, полностью выключаясь из происходящего. Её демонстративное безразличие было красноречивее любых слов.
Павел проигнорировал просьбу о кофе.
— Света, вам нужно уезжать. Прямо сейчас.
Светлана медленно села, морщась от резкого движения. Теперь она наконец заметила Карину. Она смерила её долгим, оценивающим взглядом, в котором читалось всё: и зависть к её ухоженному виду, и презрение к её «негостеприимству».
— Это ещё почему? Что случилось? — спросила она, обращаясь исключительно к брату. Карина для неё была элементом интерьера, не более. — Паш, что с ней? С утра не в духе? Нельзя сестре у родного брата переночевать? Мы же не чужие люди.
Карина сделала шаг вперёд. Её спокойствие начало давать трещину, уступая место холодному, острому как бритва гневу.
— Во-первых, вы не у брата. Вы в моей квартире. Это большая разница. А во-вторых, здесь не ночуют. Здесь живут. И я не планировала делить своё жильё с вашим табором.
Светлана фыркнула и снова повернулась к Павлу, полностью игнорируя хозяйку квартиры. Это был её старый, проверенный приём — в любой конфликтной ситуации делать вид, что оппонента не существует, обращаясь только к тому, на кого можно надавить.
— Паша, ты ей объясни. У нас проблемы. Серьёзные. Ты же знаешь, я без работы, у Настюхи с учёбой завал… Нам нужно было просто выдохнуть. Мы же не просимся насовсем. Пару дней перекантоваться, прийти в себя. Ты же мой единственный брат, кому мне ещё помочь, как не тебе?
Её голос обрёл жалобные, просительные нотки. Это была тяжёлая артиллерия — манипуляция, отточенная годами. Павел поёжился. Он посмотрел на жену, в глазах которой не было ни капли сочувствия. Потом на сестру, которая смотрела на него с надеждой и укором. Он выглядел как человек, пытающийся голыми руками удержать две разъезжающиеся тектонические плиты.
— Свет, ну не сейчас… — промямлил он. — Карина права, это её дом… Надо было хотя бы предупредить…
— Предупредить? — взвилась Светлана. — А ты бы разрешил? Нет! Ты бы начал мямлить то же самое! Иногда нужно просто действовать, Паша! Родные люди должны помогать друг другу без всяких условий! У неё вон какая квартира, ей что, жалко дивана для нас? Не обеднеет!
Она говорила о Карине в третьем лице, хотя та стояла в двух метрах от неё. Это было последней каплей. Карина больше не смотрела на них. Она смотрела только на своего мужа.
— Паша. Время вышло. Либо их убираешь ты, либо это делаю я. Выбирай.
Слова Карины «Выбирай» повисли в затхлом воздухе гостиной. Это был не вопрос и не предложение. Это было лезвие гильотины, занесённое над шеей Павла. Он стоял между ними — ледяной, непоколебимой скалой, которой была его жена, и вязким, засасывающим болотом родственных манипуляций, которое представляла его сестра. Он чувствовал, как капельки пота выступают у него на висках. Он судорожно искал третий путь, лазейку, компромисс, но его не было.
Светлана, увидев его замешательство, поняла, что это её шанс перехватить инициативу. Она поднялась с дивана. Несмотря на похмелье и помятый вид, в её позе появилась боевая стать. Она сделала шаг к Карине, глядя ей прямо в лицо.
— Ты что себе позволяешь? Ты кто такая, чтобы моему брату условия ставить? Ты думаешь, если у тебя квартира и деньги, то ты можешь людей как мусор за порог выставлять? Мы семья! А ты — чужой человек, который влез между братом и сестрой.
Это был прямой удар, рассчитанный на то, чтобы вывести Карину из равновесия, заставить её кричать, оправдываться. Но Карина даже не шелохнулась. Она лишь перевела свой холодный взгляд на мужа, словно говоря: «Ты слышишь? Это тоже часть твоего выбора».
— Паша, ты будешь стоять и молчать, пока она оскорбляет меня в моём же доме? — спокойно спросила Карина, не удостоив Светлану ответом.
Павел вздрогнул. Он сделал беспомощный жест рукой, пытаясь примирить непримиримое.
— Света, прекрати. Карина, ну войди в положение, я же прошу, только на сегодня…
— Нет! — рявкнула Светлана, ткнув пальцем в сторону Карины. — Это она пусть войдёт в положение! Мы не на улице остались только благодаря твоему доброму сердцу, а эта мегера готова нас выгнать на мороз! Я всегда знала, что она такая! Холодная, расчётливая стерва!
Перепалка набирала обороты. Павел метался между ними, как испуганный зверёк в клетке. Его тихие «перестаньте» и «девочки, не надо» тонули в потоке взаимных обвинений. Весь этот шум, крики и напряжение наконец оторвали Настю от экрана телефона. Она с явным раздражением подняла голову. Ей было скучно. Этот взрослый скандал казался ей глупым и бессмысленным. Она решила внести ясность, как она её понимала.
— Тёть Карин, не парьтесь, — произнесла она лениво, с наглой, успокаивающей ухмылкой. — Мы ненадолго. Мамка сейчас в себя придёт, и всё будет нормально. На днях ещё мой парень Серёга с пацанами подъедет, потусим пару дней и свалим.
Фраза упала в самый центр комнаты, и от неё пошли круги абсолютной, мёртвой тишины. Крик Светланы застрял у неё в горле. Карина замолчала, потому что слова были больше не нужны. Но самое страшное произошло с Павлом.
Его лицо медленно вытянулось. Он замер, глядя на свою племянницу так, будто она только что выросла у него на глазах и превратилась в монстра. В его сознании моментально нарисовалась картина: его гостиная, его диван, его покой, который он так ценил, превращаются в проходной двор. Не просто сестра с племянницей, а какой-то неизвестный «Серёга». И не один. «С пацанами». Бутылки, громкая музыка, чужие, наглые рожи в его квартире. В квартире, за которую платила Карина, но которую он считал своим тихим убежищем.
Он увидел всё это с ужасающей ясностью: грязные ботинки на паркете, прожжённый сигаретой подлокотник дивана, ночные звонки в дверь от подвыпивших «пацанов». И в этот момент его родственные чувства, его страх обидеть сестру, его жалость — всё это испарилось, съёжилось до размеров горошины и исчезло. На смену им пришёл холодный, животный страх за собственный комфорт. За свой маленький, уютный мир, который вот-вот будет безжалостно растоптан.
Он медленно повернул голову и посмотрел на Карину. В её глазах он не увидел ни злорадства, ни удивления. Только ледяное, безмолвное «я же говорила». И он понял, что его аргументы в защиту родни закончились ровно в тот момент, когда он осознал, что его самого скоро выметут из этого дома вместе с ними. Но не жена. А тот самый Серёга с пацанами.
Преображение Павла было мгновенным и пугающим. Исчезла вся его мягкотелость, нерешительность, желание всем угодить. Словно внутри него щёлкнул какой-то тумблер, переключив его из режима «добрый родственник» в режим «защита территории». Его лицо окаменело, глаза, только что бегавшие от жены к сестре, сфокусировались на Светлане с жёсткостью стального сверла. Он не кричал. Он просто двинулся вперёд.
Он молча подошёл к дивану, схватил разбросанные куртки и швырнул их сестре в руки. Та от неожиданности попятилась, едва не упав.
— Света. Настя. Подъём, — его голос был ровным, лишённым всяких эмоций, и от этого звучал ещё страшнее. — У вас пять минут на сборы. Выметайтесь.
Светлана ошарашенно смотрела на него. Она не могла поверить, что это говорит её Пашенька, её младший брат, которым она привыкла вертеть, как ей вздумается. Она попыталась включить старую пластинку.
— Паша, ты что? Ты с ума сошёл? Ты из-за неё… из-за этой… — она не могла подобрать слова, задыхаясь от возмущения.
— Я не из-за неё, — перебил он, не глядя на Карину. — Я из-за себя. Я не хочу видеть в этом доме ни твоего Серёгу, ни его «пацанов». Я не хочу, чтобы моя жизнь превратилась в тот свинарник, в котором ты привыкла жить. Собирай вещи.
Настя, до которой наконец дошёл масштаб катастрофы, вскочила с дивана. Её наглая ухмылка сползла, сменившись злой гримасой.
— Дядь Паш, вы чё, совсем? Я же пошутила! Никто сюда не приедет!
— Мне уже всё равно, — отрезал он, подбирая с пола одинокую туфлю и протягивая её племяннице. — Мне хватило одной этой «шутки», чтобы всё понять. Пять минут. Часы пошли.
Такого поворота не ожидал никто. Светлана, поняв, что манипуляции больше не работают, перешла в наступление. Её лицо исказила ярость.
— Ах ты, подкаблучник! Продал родную сестру за юбку! Я всегда знала, что она тебя испортит! Ты забыл, как я тебя растила, пока мать на сменах пропадала? Как последнее тебе отдавала? А ты?! Вышвыриваешь нас на улицу!
Она кричала ему это в лицо, пытаясь пробить его новую броню, достучаться до остатков чувства вины. Но Павел был глух. Страх за своё благополучие оказался сильнее любых детских воспоминаний. Он просто стоял и молча смотрел на часы на стене. Эта его молчаливая непреклонность бесила Светлану ещё больше.
— Да чтоб ты с ней сгнил здесь! — визжала она, судорожно натягивая куртку. — Чтоб у тебя всё отсохло! Предатель!
Настя тоже не молчала. Она злобно шипела, запихивая в сумку телефон и зарядку.
— Ну и сидите в своей золотой клетке! Подавитесь своим диваном! Не очень-то и хотелось!
Это был уродливый, грязный финал. В воздухе смешались оскорбления, проклятия и неприкрытая ненависть. Павел не проронил больше ни слова. Он просто открыл входную дверь, создавая в коридоре сквозняк, который буквально выталкивал их наружу. Он смотрел на них так, словно это были не его родные сестра и племянница, а два опасных вируса, которые нужно немедленно изолировать.
Когда они, наконец, вывалились на лестничную площадку, Светлана обернулась для последнего, самого ядовитого выпада.
— Не брат ты мне больше! Слышишь? Забудь мой номер! И когда эта змея тебя вышвырнет, как щенка, ко мне не приползай!
Дверь захлопнулась прямо перед её лицом, отрезав последнюю фразу. В квартире стало тихо. Павел повернул ключ в замке, потом ещё раз. Он тяжело дышал, прислонившись лбом к холодному металлу двери.
Карина молча наблюдала за всей этой сценой, стоя в гостиной. Она победила. Проблема была решена. Но никакой радости или удовлетворения она не чувствовала. Она смотрела на спину своего мужа и понимала нечто очень важное. Он выгнал их не ради неё. Не ради их семьи и не ради уважения к её дому. Он сделал это исключительно ради себя. Он защищал не принципы, а свой личный комфорт. И как только его родственники стали угрозой этому комфорту, он без колебаний вышвырнул их, предав всё, о чём говорил полчаса назад. Он оказался не слабым, а трусливым. И эта трусость была гораздо хуже слабости. Конфликт был исчерпан, но что-то фундаментальное в их отношениях треснуло и рассыпалось в пыль. И они оба это знали…
