Тряпка из микрофибры зацепилась за острый край деревянного лепестка на декоративной панели. Ирина Владимировна резко дернула рукой, пытаясь освободить ткань, и невольно навалилась всем телом на резной декор стены.
Старый дуб под ладонью был шершавым, теплым и казался монолитным, вечным, как и весь этот дом. Но вдруг под пальцами что-то дрогнуло, словно внутри стены провернулся невидимый сустав. Раздался сухой, короткий щелчок, похожий на перелом ветки в зимнем лесу.
Ирина отпрянула, прижимая к груди тряпку. Массивная панель, занимавшая пространство от плинтуса до лепнины на потолке, бесшумно и плавно поехала в сторону.
Никакого ржавого скрипа, только мягкое, маслянистое шуршание идеально смазанных механизмов. За книжным стеллажом с подарочными изданиями классиков, которые Андрей запрещал даже вытирать, открылась ниша.
Из темноты пахнуло не сыростью, а странной смесью старой бумаги, нагретого пластика и чего-то приторно-сладкого. Этот запах был чужим в её стерильно чистом доме.
Ирина замерла, чувствуя, как сердце гулко бьется где-то в горле, мешая сделать вдох. Она ожидала увидеть банальный сейф с пачками наличных, перетянутых аптечными резинками. Или, возможно, тайный бар с коллекционным коньяком, который муж предпочитал пить в одиночестве, запираясь по вечерам.
Она сделала неуверенный шаг внутрь, переступая невидимую черту. Пол в тайной комнате был покрыт толстым ковролином с высоким ворсом, который полностью глушил звуки шагов.
Над головой тихо щелкнул датчик движения. Пространство залил холодный, неестественно яркий свет скрытых светодиодных лент, режущий глаза после полумрака кабинета.
Ирина зажмурилась, давая зрению привыкнуть. А когда открыла глаза, то перестала дышать. Стены не были просто увешаны рамками. Они были заклеены фотографиями плотно, внахлест, словно чешуей гигантской пестрой рыбы.
Сотни лиц смотрели на неё со всех сторон, окружая плотным кольцом. Улыбающиеся и хмурые, спящие и жующие, смеющиеся и плачущие.
Первая мысль была по-детски наивной и теплой, спасительной в своем безумии: «Надо же, как сильно он меня любит… Хранит каждый момент нашей жизни».
Она подошла ближе к центральной стене, вытянув дрожащую руку. Кончики пальцев коснулись глянцевой поверхности снимка, висевшего на уровне глаз. На фото девушка в легком ситцевом сарафане ела мороженое, смешно испачкав нос белым кремом.
Ирина отдернула руку, словно глянцевая бумага была раскаленной плитой. Холодное удивление сменилось липким, животным ужасом, ползущим по спине.
На носу у смеющейся девушки была маленькая родинка. Слева. Аккуратная коричневая точка. У Ирины родинок на лице никогда не было.
Она перевела расфокусированный взгляд на соседний снимок, сделанный, судя по зернистости, очень давно. Школьный выпускной, конец девяностых. Девушка в бирюзовом платье с люрексом кружится в танце.
Ирина на свой выпускной болела тяжелой ангиной и пролежала с температурой дома, рассматривая потолок. Это была не она.
Со всех стен, из каждого темного угла, с каждой полки на неё смотрела Лика. Её младшая сестра Анжелика Владимировна.
Ноги стали ватными, словно из них выкачали все силы. Ирина тяжело оперлась о деревянную полку стеллажа, чтобы не сползти на пол.
Полка тоже не пустовала. Здесь лежали не фотографии, а предметы. Это напоминало жуткий музей или языческий алтарь, посвященный одному божеству.
Скомканная бумажная салфетка с четким отпечатком губной помады цвета «Пыльная роза». Ирина отлично помнила этот оттенок — Лика пользовалась только им лет пять назад, утверждая, что он ей идет.
Одинокая перчатка из тонкой коричневой кожи, потертая на пальцах. Лика потеряла её прошлой зимой во время прогулки в парке, очень расстроилась. Андрей тогда долго, самоотверженно помогал искать, ползал по сугробам, но вернулся ни с чем, сказав, что перчатка пропала.
Засохший бутон розы, черный, сморщенный и ломкий, похожий на мумию цветка.
Ирину затрясло крупной дробью. Это была не просто коллекция сумасшедшего. Это была подробная, украденная по кусочкам хроника жизни её сестры.
В центре экспозиции лежала толстая тетрадь в дорогом черном переплете. Кожа обложки была неприятно скользкой и холодной. Ирина открыла её наугад, боясь увидеть то, что там написано.
Почерк Андрея, обычно размашистый, здесь был мелким, убористым, с сильным наклоном влево. Буквы прыгали перед глазами.
«12 августа 2003 года. Она сегодня в зеленом. Ей совершенно не идет этот болотный цвет, но она прекрасна. Смеялась над шуткой какого-то идиота в кафе «Березка». Я сидел через два столика. Хотел подойти и сломать ему челюсть. Но нельзя. Слишком рано, я еще никто».
Ирина перелистнула страницу, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Даты мелькали, складываясь в страшный, логичный пазл. Он следил за Ликой еще до знакомства с Ириной.
«10 сентября 2004 года. Лика недоступна. Она слишком яркая, слишком живая, слишком громкая. Вокруг неё всегда рой трутней. Я ей не нужен, я для неё скучный «пиджак», «офисный планктон». Но у неё есть тень. Серая, тихая, удобная старшая сестра Ира».
Буквы расплывались из-за слез, но смысл вбивался в мозг, как ржавые гвозди. Каждое слово уничтожало её прошлое.
«План прост и гениален. Если я женюсь на Ире, я получу пожизненный абонемент в первый ряд зрительного зала. Я буду сидеть с Ликой за одним столом на всех праздниках законно. Я буду дышать её воздухом. Я буду видеть, как она стареет, как рожает детей. Ира — это мой официальный пропуск в жизнь Лики. Моя замочная скважина».
Она захлопнула тетрадь с глухим хлопком. Воздуха в тесной комнате катастрофически не хватало.
Двадцать лет. Двадцать лет она считала их брак образцовым, идеальным, которому завидовали все подруги. Спокойствие, достаток, уважение.
Андрей никогда не устраивал бурных сцен ревности. Никогда не требовал африканских страстей. Он был просто надежным, как скала. Всегда рядом.
Теперь она поняла истинную причину этой надежности. Ему не нужна была она как женщина. Ему нужно было просто находиться на орбите её семьи, чтобы наблюдать за «солнцем».
— Ира — это просто удобный футляр для близости с Ликой, — прошептала она вслух последнюю фразу, которая отпечаталась на сетчатке.
Где-то внизу, на первом этаже, глухо хлопнула тяжелая входная дверь.
Звук был обычным, бытовым, сотни раз слышанным. Но сейчас он прозвучал как выстрел стартового пистолета. Андрей вернулся. Рейс отменили, или он просто забыл документы.
Бежать было некуда. Выходить из ниши — бессмысленно и поздно.
Ирина слышала его шаги. Тяжелые, уверенные, хозяйские. Шаги человека, который полностью контролирует свой мир.
Он не спеша поднялся по лестнице. Прошел по коридору, насвистывая какую-то мелодию. Остановился у дверей кабинета.
Медная ручка повернулась с легким скрипом. Андрей вошел в комнату.
Он сразу увидел сдвинутую панель и свет, льющийся из тайника. В его лице, на удивление, почти ничего не изменилось. Ни животного страха, ни паники, ни попытки убежать.
Только брезгливая гримаса исказила губы, словно он увидел на дорогом персидском ковре раздавленного таракана.
Он медленно, аккуратно снял пиджак, повесил его на спинку стула, расправил плечи.
— Я же просил не входить сюда без стука, Ириша, — его голос был ровным, пугающе будничным. — И уж тем более не трогать старую резьбу. Дерево рассохлось, замок стал ненадежным… Надо было заменить пружину.
Ирина стояла, судорожно прижимая к груди черный дневник, как щит. Её била крупная дрожь, зубы выбивали чечетку.
— Ты… — голос сорвался на жалкий хрип. — Ты больной. Ты настоящий маньяк.
Андрей усмехнулся уголком рта. Он спокойно подошел к мини-бару, достал стакан, налил себе минеральной воды.
— Не драматизируй, дорогая. Тебе никогда не шли сильные эмоции, ты в них выглядишь неестественно. В отличие от Лики. Её истерики всегда были как произведение искусства.
Он сделал глоток, глядя на жену поверх стекла холодными, оценивающими глазами.
— Ты испортил мне жизнь, — прошептала она, обретая голос. — Двадцать лет сплошной лжи. Ты жил со мной, спал со мной, только чтобы смотреть на мою сестру?
— И что в этом плохого? — он искренне пожал плечами, поставив стакан на стол. Стук стекла о дерево прозвучал оглушительно. — Разве тебе было плохо эти годы? Ты жила в полном достатке. У тебя было всё, о чем мечтают другие бабы. Дом, машина, статус замужней дамы. Я был примерным мужем. Не пил, не бил, деньги в дом нес исправно.
Он сделал шаг к ней, засунув руки в карманы брюк.
— Какая тебе разница, о ком я думал, когда мы выключали свет? Вы же сестры, генотип один. Просто ты — бледная копия. Скучный черновик. А она — шедевр природы. Я просто ценитель, который не мог получить оригинал.
Ирина медленно сползла спиной по стене на пол. Ноги окончательно отказались её держать. В памяти всплыло воспоминание пятилетней давности.
— Ты расстроил её свадьбу, — проговорила она. — Пять лет назад. Жених сбежал за день до регистрации. Ты сказал нам, что видел его с другой в ресторане, даже фото показал размытое. Это была ложь?
Андрей самодовольно, почти гордо улыбнулся.
— Разумеется. Я не мог позволить, чтобы какой-то недоумок трогал мою коллекцию своими руками. Она должна быть чистой. Или моей. Но так как она мне не светит, пусть лучше будет одна. Рядом с нами, под присмотром.
Он подошел к самому проему ниши, загораживая собой выход.
— Отдай дневник, Ира. И выходи. Мы сейчас закроем эту панель, вызовем мастера по замкам. Ты пойдешь на кухню, приготовишь ужин. И мы забудем об этом недоразумении.
— Забудем? — она подняла на него глаза, в которых стояли слезы.
— Именно. Потому что у тебя нет выбора, милая. Куда ты пойдешь? Кому ты нужна в сорок восемь лет, без профессии, без стажа, без своих денег? Я тебя создал, я тебя содержу. Ты будешь молчать, чтобы не позориться перед людьми. Представь заголовки. «Муж Ирины двадцать лет любил её сестру». Ты станешь городским посмешищем.
Он был абсолютно уверен в своей правоте и власти. Он знал её слабые места лучше, чем она сама. Он знал, что она патологически боится скандалов, пересудов и перемен.
— Ты права, я использовал тебя, — он протянул руку ладонью вверх. — Но это была честная, взаимовыгодная сделка. Ты получила комфорт, я — доступ к объекту наблюдения. Верни дневник.
Ирина сжала черную тетрадь так, что ногти побелели.
Внутри неё, где-то очень глубоко, где всегда жил липкий страх и желание всем угодить, вдруг образовалась звенящая пустота. Словно выгорело всё лишнее, наносное.
Она посмотрела на мужа снизу вверх. Впервые за двадцать лет она видела его настоящего. Не надежную каменную стену, а маленького, жалкого паука, который сплел липкую паутину из чужих судеб.
— Ты ошибся в одном, Андрей, — её голос перестал дрожать. Он стал твердым, глухим и плоским, как та дубовая панель.
— В чем же? — лениво спросил он.
— Ты думал, что я буду беречь наш красивый «фасад» сильнее, чем собственное достоинство.
Она медленно подняла левую руку, которую до этого прятала за коленом. В ней был зажат телефон. Экран светился.
Андрей нахмурился, его глаза сузились.
— Что это?
— Прямой эфир в социальной сети, — отчетливо произнесла Ирина. — Я запустила трансляцию сразу, как нашла этот склеп. Хотела показать подруге, какой ты сделал тайник, а потом… потом просто не стала выключать.
Лицо Андрея мгновенно посерело, став похожим на мокрую штукатурку. Маска уверенного хозяина сползла, обнажив липкий животный страх.
— Ты врешь, — выдохнул он, делая шаг назад. — Ты не посмела бы.
— У меня немного подписчиков, — продолжила Ирина, глядя на него как на пустое место. — Но среди них есть твоя мать. Твой начальник. И, конечно, Лика. Она всегда сидит в телефоне, у неё настроены уведомления на мои публикации.
Она развернула экран к нему. В чате трансляции с бешеной скоростью бежали комментарии. Их было много, очень много.
— Выключи! — взвизгнул он фальцетом, бросаясь к ней, чтобы вырвать гаджет.
Ирина даже не шелохнулась.
— Поздно, Андрей. Эфир идет уже восемнадцать минут. Лика смотрит. Она живет через два дома от нас. Ты сам выбирал этот участок, помнишь? Чтобы быть поближе к «объекту».
Снизу снова хлопнула входная дверь. На этот раз звук был совсем другим — громким, яростным, от удара стены содрогнулись.
— Где эта тварь?! — голос Лики, звенящий от бешенства, долетел с первого этажа, разорвав тишину дома.
Андрей замер на полпути. Он попятился, наткнулся спиной на книжный стеллаж.
— Ира, скажи ей, что это шутка… Розыгрыш! Скажи, что мы репетировали пьесу для гостей!
Топот ног по лестнице приближался с пугающей скоростью. Лика Владимировна влетела в кабинет как ураган. Она была в домашнем велюровом костюме, растрепанная, запыхавшаяся, в наброшенной на плечи куртке.
Она на секунду остановилась в дверях, тяжело дыша. Её взгляд метался от открытой ниши с фотографиями к бледному Андрею и сидящей на полу сестре.
— Черновик, значит? — тихо, зловещим шепотом спросила она.
Андрей открыл рот, чтобы что-то соврать, придумать оправдание, но не успел издать ни звука.
Лика схватила с ближайшей тумбы тяжелую бронзовую статуэтку — копию «Мыслителя», которой Андрей очень гордился и всем показывал.
— Лика, не надо! Я все объясню! — взвизгнул он, закрываясь руками.
Удар был не красивым и театральным, а коротким, жестоким и конкретным. Тяжелая бронза с хрустом врезалась ему в плечо. Андрей взвыл от боли и осел на пол, хватаясь за ушибленное место.
— Это тебе за моего жениха, гадина! — прошипела Лика, нависая над ним как скала возмездия. — А это…
Она размахнулась и с силой швырнула статуэтку прямо в стену с фотографиями. Стекло на рамках брызнуло во все стороны, осыпая Андрея звенящим дождем из осколков.
— А это за сестру!
Ирина наконец опустила телефон и нажала кнопку «Завершить». Экран погас.
— Вызывай полицию, — спокойно, без эмоций сказала она сестре, поднимаясь с пола. — Скажем, что он набросился на меня, а ты защищала. А про фото… пусть следователи тоже посмотрят. Статья за незаконный сбор информации о частной жизни и преследование. Там на полке лежат его детальные записи о прослушке твоего телефона за последние три года.
Андрей стонал на полу, баюкая, возможно, сломанную ключицу. Он смотрел на сестер снизу вверх и в его глазах читался ужас. Он не узнавал их.
Они стояли рядом. Плечом к плечу.
Лика — яркая, взлохмаченная, злая, с горящими щеками. И Ирина — бледная, спокойная, но прямая, как натянутая струна.
Сейчас, в этом хаосе, они были похожи как две капли воды. Не оригинал и жалкая копия. А две равноценные части одного целого, которое он так и не смог разбить своей больной одержимостью.
Эпилог
Прошло полтора месяца.
Квартира была непривычно пустой и гулкой. Ирине нравился этот новый звук. Звук чистой пустоты, которую теперь можно было заполнить чем-то своим, настоящим.
Раздел имущества прошел на удивление быстро и грязно. Адвокат Андрея робко пытался заикнуться о «мирном соглашении» и неразглашении, но после того, как скриншоты дневника разлетелись по городским пабликам и форумам, Андрей был готов подписать любые бумаги и отдать всё, лишь бы этот публичный кошмар закончился.
Его уволили «по собственному желанию» через два дня после скандала. Репутация «городского сумасшедшего» приклеилась к нему намертво. Он спешно продал свою машину и уехал к матери в другой регион, сбежал из города, как побитая дворовая собака.
Ирина сидела на полу в гостиной, скрестив ноги. Перед ней стояли картонные коробки.
В прихожей раздался звонок, и почти сразу щелкнул замок. Лика вошла без стука — теперь у неё был свой комплект ключей.
— Принесла нам большую пепперони и красное сухое, — громко объявила она, с грохотом ставя пакеты на пол. — Ну что, закончила сортировку?
— Почти, — Ирина кивнула на внушительную гору черных мусорных мешков у стены. — Там его личные вещи. Те, что он побоялся забрать сам. Курьер приедет через час.
Лика села рядом, прямо на паркет, не заботясь о чистоте брюк.
— Знаешь, — задумчиво сказала она, ловко открывая бутылку штопором. — Я перечитала тот момент в дневнике, про мой выпускной. Где он так пафосно описывает мое платье и мои «неземные» глаза.
— И что? — Ирина протянула бокал.
— Он ошибся. Платье было не синим. Оно было цвета морской волны, бирюзовым. И блесток на нем не было, это была дешевая ткань с люрексом, мы её на рынке покупали.
Ирина грустно усмехнулась, принимая вино.
— Он вообще во всем ошибся, Лика. Он придумал себе тебя. Создал в голове идеальный образ. А меня даже не пытался рассмотреть, хотя я была перед его носом двадцать лет.
Она сделала глоток. Стекло бокала было холодным и приятным на ощупь, возвращая её в реальность.
— Знаешь, что в этой истории самое смешное? — спросила Ирина, глядя на игру света в вине.
— Что?
— Я ведь действительно случайно нажала на панель. Я просто хотела протереть пыль, навести порядок к его приезду. Я даже не давила сильно. Видимо, деревянный язычок замка просто рассохся от времени и перестал держать.
— Или просто сгнил, — фыркнула Лика, откусывая кусок пиццы. — Как и всё в этом фальшивом доме. Гниль не может держаться вечно.
Ирина посмотрела на стену, где раньше висел парадный портрет Андрея в дорогой раме. Теперь там виднелось чистое, светлое пятно на обоях, свободное от пыли прошлых лет.
— Я хочу перекрасить стены, — вдруг твердо сказала она. — В том кабинете. В желтый. Или в ярко-оранжевый. Хочу чего-то теплого и живого.
— Отличная идея, — одобрительно кивнула сестра, чокаясь своим бокалом с бокалом Ирины. — И обязательно сожжем на даче этот чертов ковролин. Он провонял его тайнами.
Ирина сделала глубокий вдох. Впервые за много лет она не чувствовала давящей тяжести в плечах. Исчезла необходимость угадывать настроение мужа по звуку шагов, подстраиваться, быть удобной тенью.
Она больше не была копией. Она была автором своей собственной, новой истории, которая только начиналась сегодня вечером. И в этой истории больше никогда не будет места запертым дверям и тайным комнатам.
