— Ты бы хоть волосы поправила, Алин, — голос, такой до боли знакомый, с его неизменными повелительными нотками, разрезал тёплую, чуть сонную атмосферу кофейни, как зазубренный нож масло. — Вечно у тебя этот вид, будто только что с сеновала. И помада… кричащая. Тебе не идёт.
Алина медленно подняла глаза от меню, которое изучала скорее для проформы, ожидая Никиту. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь большое окно, играл на её каштановых волосах, недавно подстриженных в смелое каре, и сейчас они казались почти медными. На губах действительно была яркая, ягодного оттенка помада, и ей это нравилось.
Ей вообще многое в себе нравилось в последние полгода. Напротив, без всякого приглашения, на стул, предназначенный для другого, опустился Егор. Бывший муж. Причина её многолетней серости и нынешнего, такого долгожданного, расцвета.
Она не вздрогнула, не изменилась в лице, только лёгкая, почти незаметная тень пробежала по её глазам, которые секунду назад светились предвкушением приятного вечера.
— Егор. Не ожидала тебя здесь увидеть, — её голос был ровным, может, чуть более прохладным, чем обычно. Она не спросила, что он здесь делает. Знала – пришёл по её душу, как всегда. Старые привычки умирают тяжело, особенно если это привычка контролировать чужую жизнь.
— А я вот решил зайти, кофе выпить, — он обвёл взглядом небольшое, уютное заведение, задержавшись на соседнем столике, где хихикала парочка. — Местечко, конечно, так себе. Не твой уровень, Алин. Раньше ты предпочитала более… статусные заведения. Или новый ухажёр экономит?
Его слова были как мелкие, но острые камешки, брошенные с расчётом попасть побольнее. Алина сделала маленький глоток уже остывающего латте. Она заказала его, чтобы скоротать время, и выбрала самый большой стакан, с густой молочной пеной, которую любила есть ложечкой.
— Мне здесь нравится, — просто ответила она, глядя ему прямо в глаза. — Уютно. И кофе хороший. Ты что-то хотел? Если нет, то я жду человека.
— Человека? — Егор усмехнулся, откидываясь на спинку стула, и демонстративно закинул ногу на ногу, словно он тут был полноправным хозяином положения. — Этого твоего… Никиту? Коллегу? Да уж, выбор, прямо скажем, впечатляет. Я навёл справки, Алин.
Обычный офисный планктон, ни амбиций, ни перспектив. И ты на это променяла… — он сделал многозначительную паузу, обводя себя рукой, — стабильность?
Алина почувствовала, как внутри начинает закипать знакомое раздражение. Эта его манера говорить, обесценивая всё, что ей дорого, эта снисходительность, эта непоколебимая уверенность в собственной правоте и исключительном знании, как «правильно» жить ей, Алине. Шесть месяцев свободы, а он всё ещё пытается дёргать за старые ниточки.
— Егор, я не собираюсь обсуждать с тобой Никиту или мою жизнь. Мы развелись. Полгода назад, если ты забыл. У тебя своя жизнь, у меня – своя. И они больше не пересекаются.
— Не пересекаются? — он наклонился вперёд, понизив голос, но от этого его слова не стали менее ядовитыми. — Алин, ты серьёзно думаешь, что можешь вот так просто вычеркнуть семь лет? Семь лет, которые я на тебя потратил! Я лепил из тебя человека, а ты…
Ты сейчас выглядишь, как дешёвка с распродажи. Эта блузка, — он скривил губы, глядя на её новую шёлковую блузку нежно-кремового цвета с довольно смелым, но элегантным вырезом. — Слишком открыто. Вульгарно. Ты что, пытаешься ему понравиться таким способом? Думаешь, он клюнет на это? Мужчины такого сорта любят скромниц. Или ты забыла, чему я тебя учил?
Её пальцы, лежавшие на столешнице, непроизвольно сжались. «Учил». Да, он её «учил». Как правильно сидеть, как правильно говорить, как правильно дышать. Как быть удобной, незаметной тенью при нём, Великом Егоре.
— Я прекрасно помню всё, чему ты меня «учил», Егор, — отчеканила она, и в её голосе появились стальные нотки. — Именно поэтому я здесь, а ты – там, где тебе и место, в моём прошлом. И не смей критиковать мою одежду. И мою жизнь. И моего мужчину.
— Твоего мужчину? — он рассмеялся, негромко, но так, что у Алины по спине пробежал неприятный холодок. Это был смех хищника, уверенного в своей силе. — Милая, он ещё не твой. И не факт, что будет. Ты ведь так и не научилась удерживать мужчин.
Слишком много гонора, слишком мало… женской мудрости. Не сиди так, сутулишься. И убери эту дурацкую улыбку, выглядишь глупо. Ты что, не понимаешь, что я пытаюсь тебе помочь? По-старинке. Чтобы ты снова не наломала дров.
Он протянул руку и попытался поправить выбившийся локон у неё на виске, но Алина резко отстранилась, словно от прикосновения змеи.
— Не трогай меня! — её голос сорвался на шипение. — И никакой помощи мне от тебя не нужно. Особенно «по-старинке». Убери свои руки и свои советы куда подальше.
Напряжение между ними сгустилось настолько, что, казалось, его можно было потрогать. Пара за соседним столиком перестала хихикать и с любопытством уставилась на них. Егор это заметил и слегка поморщился. Публичные сцены он не любил, предпочитая «воспитывать» Алину дома, без свидетелей. Но сейчас отступать он не собирался.
Он видел, что она злится, и это его подзадоривало. Значит, не всё ещё потеряно, значит, она всё ещё реагирует на него.
— Да что ты себе позволяешь? — Егор подался вперёд, его лицо потемнело. Он всё ещё пытался сохранить видимость контроля, но в голосе уже прорезались жёсткие, злые нотки. — Совсем страх потеряла? Я тебе слово говорю, а ты огрызаешься! Кто дал тебе право так со мной разговаривать? Ты забыла, кто я?
Алина посмотрела на него долгим, пристальным взглядом. В её глазах больше не было ни тени прежней робости, ни страха перед его гневом. Только холодная, накопившаяся за годы усталость и внезапно обретённая, звенящая решимость.
Она сделала ещё один медленный глоток латте, словно собираясь с мыслями, а затем поставила стакан на стол с едва слышным стуком.
— Слушай, ты мне больше не муж, так что я твоим командам больше не подчиняюсь! Ищи себе другую марионетку, милый мой!
Эта фраза, ключевая, та самая, что вертелась у неё на языке последние полгода, наконец-то была произнесена. И произнесена не в мыслях, не в подушку ночью, а ему в лицо, здесь, в этом кафе, где она ждала другого мужчину.
Егор замер. На мгновение на его лице отразилось чистое, неподдельное изумление, словно он услышал нечто совершенно невообразимое.
Он привык, что Алина может дуться, молчать, плакать в углу, но возражать ему вот так – прямо, дерзко, с этой убийственной иронией в последнем «милый мой» – такого не было никогда. Изумление быстро сменилось яростью. Багровые пятна пошли по его шее, поднимаясь к скулам. Глаза сузились, превратились в две колючие щели.
— Ах ты… дребедень! — прошипел он, и его рука молниеносно метнулась через столик, пальцы мёртвой хваткой вцепились в её предплечье, чуть выше локтя. Сильно, до боли. Это был его старый, проверенный приём – физическое давление, когда слова уже не действовали. Так он всегда возвращал её «на место». — Ты что несёшь?! Совсем от свободы крышу снесло?! Я тебе сейчас покажу, как со мной разговаривать!
Но Алина больше не была той пугливой ланью, которую он привык загонять в угол. Годы унижений, подавления, а затем полгода новой, свободной жизни, где она сама принимала решения, сама выбирала помаду и блузки, где никто не указывал ей, как сидеть и что говорить, – всё это дало свои плоды.
Она дёрнула рукой так резко и сильно, что Егор невольно ослабил хватку. Его пальцы соскользнули, оставив на её коже красные следы.
— Убери от меня свои руки, Егор! — её голос не дрогнул, наоборот, он обрёл твёрдость металла. — Ещё раз меня тронешь, и я не посмотрю, где мы находимся.
Она смотрела на него в упор, и в её взгляде была такая неприкрытая враждебность, такая готовность идти до конца, что Егор невольно отшатнулся. Он понял, что привычные методы дают сбой. Эта новая Алина была ему незнакома и, что самое неприятное, она его не боялась.
Он почувствовал укол паники – контроль ускользал из его рук. И тогда он решил ударить по самому больному, по тому, что, как он считал, должно было её сломить.
— Думаешь, твой Никита будет с тобой, когда узнает, какая ты на самом деле? — зашипел он, наклоняясь к ней снова, его лицо было совсем близко, дыхание обжигало щёку. — Думаешь, ему понравится вся правда? Про твои… закидоны? Про то, как ты умеешь доводить?
Про то, что ты на самом деле из себя представляешь за этой милой мордашкой? Я ведь могу ему рассказать. Очень подробно. Со всеми пикантными деталями. Хочешь? Он сбежит от тебя так быстро, что пятки засверкают. Никому не нужна такая… испорченная женщина.
Он ждал её реакции – слёз, испуга, мольбы. Но Алина лишь криво усмехнулась.
— Правда? Какая правда, Егор? Та, которую ты сам сочинил за семь лет нашего «счастливого» брака? Та, которой ты меня пичкал каждый день, чтобы я чувствовала себя ничтожеством? Валяй, расскажи. Мне даже интересно, что ты там напридумывал. Может, и я чего нового о себе узнаю.
Их перепалка становилась всё громче. Люди за соседними столиками уже откровенно прислушивались, кто-то неодобрительно качал головой, кто-то смотрел с откровенным любопытством. Официантка, протиравшая барную стойку неподалёку, замерла с тряпкой в руке, наблюдая за разворачивающейся сценой. Воздух в кафе звенел от напряжения.
Егор чувствовал на себе взгляды посторонних, и это бесило его ещё больше. Он привык быть хозяином положения, а сейчас выглядел как скандалист, приставший к бывшей жене. Но отступать было поздно. Он загнал себя в угол, и теперь мог только повышать ставки.
— Валяй, расскажи, — повторила Алина, и в её голосе не было ни капли страха, только ледяное презрение. Она даже слегка улыбнулась, глядя на его искажённое злобой лицо. Эта улыбка, такая неуместная, такая спокойная на фоне его ярости, взбесила Егора окончательно. Он видел, что Никиты всё ещё нет, и это придавало ему уверенности. Она одна. Она всегда ломалась, когда была одна против него.
— Ты думаешь, я шучу? — прорычал он, снова пытаясь схватить её за руку, но Алина с неожиданной для её хрупкого сложения ловкостью увернулась, отставив свой стул чуть дальше. — Ты ещё пожалеешь о своей дерзости, Алина. Я сделаю так, что этот твой… хмырь, — он выплюнул слово, — будет шарахаться от тебя, как от прокажённой.
Ты думаешь, кому-то нужна такая, как ты? Истеричка, которая вечно всем недовольна, которая из мухи слона раздует? Я семь лет это терпел! Семь лет вкладывал в тебя душу, пытался сделать из тебя нормальную женщину!
Его голос набирал силу, привлекая всё больше внимания. Официантка за стойкой уже не просто наблюдала, а с тревогой поглядывала в их сторону, словно решая, не пора ли вмешаться. Парочка за соседним столиком затихла окончательно, превратившись в два изваяния с широко раскрытыми глазами. Мужчина чуть постарше, сидевший в углу с книгой, неодобрительно хмыкнул.
Алина обвела взглядом кафе. Да, они были в центре внимания. Раньше одна мысль об этом повергла бы её в ужас, заставила бы съёжиться и подчиниться, лишь бы избежать публичного позора. Но сейчас… сейчас было что-то другое. Холодная, расчётливая ярость клокотала в ней, требуя выхода.
Она поняла, что увещевания, просьбы, даже её новообретённая жёсткость в личном разговоре на него не действуют. Он не остановится. Он будет давить, унижать, пытаться вернуть её под свой каблук, потому что он не умеет иначе. Потому что её свобода – это его личное поражение, которое он не мог перенести.
И тогда она приняла решение. Резкое, бесповоротное, как прыжок в ледяную воду. Она медленно, подчёркнуто медленно, поднялась со стула. Её движения были плавными, почти театральными. Егор на мгновение замолчал, удивлённый её действием. Он ожидал чего угодно – слёз, криков, но не этого спокойного, почти царственного подъёма.
— Вы знаете, — Алина обратилась не к Егору, а в зал, её голос прозвучал неожиданно громко и отчётливо, без малейшей дрожи, — этот человек, — она указала на Егора тонким пальцем с ярким маникюром, — мой бывший муж.
И он только что угрожал рассказать моему новому молодому человеку «всю правду» обо мне. Так вот, я думаю, вам всем будет интересно услышать эту «правду» из первых уст. Чтобы потом не было кривотолков.
Егор застыл, его лицо вытянулось. Он не мог поверить своим ушам.
— Алина, ты… ты что творишь?! Сядь! Сядь немедленно! — прошипел он, пытаясь схватить её за край блузки, но она сделала шаг в сторону, оказавшись вне пределов его досягаемости.
— Семь лет, — продолжила Алина, её голос обрёл силу и заполнил небольшое помещение кафе, заставив даже поваров выглянуть из кухни. — Семь лет этот «заботливый» мужчина, который якобы «вкладывал в меня душу», превращал мою жизнь в ад. Семь лет тотального контроля! Он проверял мой телефон – каждый звонок, каждое сообщение.
Он требовал отчёта за каждую минуту, проведённую вне дома. Он запрещал мне видеться с подругами, потому что, по его мнению, они «плохо на меня влияли». Если я задерживалась на работе на пятнадцать минут, меня ждал допрос с пристрастием, как будто я совершила государственную измену!
Егор побледнел. Он смотрел на неё, как на безумную, но в его глазах уже метался страх. Он попытался что-то сказать, перебить, но Алина не дала ему такой возможности.
— Он решал, что мне носить, что мне читать, с кем мне общаться! — её голос крепчал с каждым словом, в нём звучала горечь всех тех лет. — Он критиковал каждый мой шаг, каждое моё слово! А знаете, что было верхом его «заботы»?
Он проверял моё нижнее бельё после работы! — от этого признания по кафе пронёсся тихий, шокированный вздох. Даже мужчина с книгой опустил её, уставившись на Егора с откровенным отвращением. — Да, да, вы не ослышались! Он хотел знать, не изменила ли я ему, не была ли я с кем-то ещё! Вот такая «стабильность» и «забота» были в моей жизни! Вот какую «нормальную женщину» он из меня лепил!
Егор вскочил. Его лицо было искажено такой гримасой ярости, стыда и бессилия, что он стал похож на загнанного зверя. Он хотел кричать, но слова застряли у него в горле. Он был разоблачён, выставлен на всеобщее посмешище, его тщательно выстроенный образ «сильного мужчины» рухнул в одночасье. Он обвёл зал безумным взглядом, видя на лицах людей только осуждение и брезгливость.
Этого он вынести не мог. С диким, нечленораздельным рыком он схватил край столика, за которым они сидели, и с силой опрокинул его. Чашки, блюдца, остатки кофе, меню – всё с грохотом полетело на пол.
И в следующую секунду, не говоря больше ни слова, не глядя на Алину, он развернулся и, расталкивая ошарашенных посетителей, которые инстинктивно расступились перед этим сгустком слепой ярости, пулей вылетел из кафе. Дверь за ним громко хлопнула, оставив за собой звенящую, ошеломлённую тишину и Алину, стоявшую посреди этого разгрома, прямую и несгибаемую.
Тишина, густая и тяжёлая, как предгрозовое облако, повисла в кафе на несколько долгих секунд. Опрокинутый столик, разлетевшаяся посуда, недопитый Алинин латте, растекающийся тёмной лужицей по светлому полу – всё это было немым свидетельством только что отгремевшей бури.
Посетители, до этого прикованные к сцене, начали медленно оживать, перешёптываться, кто-то качал головой, кто-то с нескрываемым сочувствием смотрел на Алину, стоявшую посреди этого хаоса, прямая, как натянутая струна. Официантка, наконец, очнувшись от оцепенения, поспешила к ним с тряпкой и совком.
Именно в этот момент, когда первый шок начал спадать, в дверях кафе появился Никита. Он был слегка запыхавшийся, с виноватой улыбкой на лице.
— Алин, прости, ужасно опоздал, там такая пробка была на… — он осёкся на полуслове, его взгляд упал на перевёрнутый стол, на осколки, на взбудораженную Алину, на напряжённые лица вокруг. Улыбка сползла с его лица, сменившись растерянностью и тревогой. — Что… что здесь произошло? Ты в порядке?
Алина медленно повернула к нему голову. Её лицо было бледным, но глаза горели сухим, решительным огнём. В них не было ни слёз, ни испуга, только какая-то окончательная, выстраданная ясность.
— Всё в порядке, Никита, — её голос прозвучал ровно, почти буднично, что совершенно не вязалось с окружающей обстановкой. — Просто небольшой визит из прошлого. Мой бывший муж решил напомнить о себе.
Она не стала вдаваться в подробности, описывать унизительные упрёки Егора или свои ответные действия. Одного взгляда на неё, на разгром и на выметающую осколки официантку было достаточно, чтобы понять – «небольшой визит» был явно из ряда вон выходящим.
Никита подошёл ближе, его взгляд метался от Алины к перевёрнутому столу. — Бывший муж? Он… он это сделал? — Никита указал на беспорядок. — Он тебя не тронул? Господи, Алина, надо было сразу…
— Он меня не тронул, — отрезала Алина, заметив в его голосе не только беспокойство, но и какую-то нотку, которая ей не понравилась. Ноту растерянности, граничащей с испугом. — И ничего «сразу» делать было не надо. Я справилась. Сама.
— Справилась? — Никита обвёл глазами притихший зал, где все взгляды по-прежнему были обращены на них. На его лице отразилось явное неудовольствие. — Алин, но… так, при всех? Это же… Это же скандал. Ты уверена, что стоило вот так всё выносить? Может, можно было как-то… по-другому? Спокойнее?
Слова Никиты упали в образовавшуюся пустоту, как камни. Алина смотрела на него, и холод, начавший было отступать после ухода Егора, снова ледяной волной прошёлся по её спине. «Спокойнее? По-другому?» Он что, серьёзно?
После того, как она только что вырвалась из семилетнего ада, он предлагает ей снова быть «спокойнее»? Снова искать «другие пути», когда её только что пытались втоптать в грязь, унизить, подчинить?
— Спокойнее? — переспросила она, и в её голосе зазвенел лёд. — Ты считаешь, что я должна была спокойно выслушивать, как он поливает меня грязью, угрожает, пытается снова загнать меня под каблук? Ты считаешь, что я должна была молча сглотнуть всё это, чтобы не портить вечер тебе и вот этим милым людям? — она обвела рукой зал.
— Нет, я не это имею в виду, Алин, конечно, нет! — Никита попытался взять её за руку, но она отстранилась, как от огня. — Я просто… я беспокоюсь о тебе. Такой стресс… И такая публичность… Это ведь непросто.
— Непросто, Никита, было жить с ним семь лет, — жёстко ответила Алина. — Непросто было каждый день чувствовать себя ничтожеством. А то, что произошло сейчас – это не стресс. Это освобождение. И если тебя смущает «публичность», то, боюсь, нам не по пути. Я больше не собираюсь прятаться и молчать, чтобы кому-то было комфортно. Ни ему, — она кивнула в сторону двери, за которой скрылся Егор, — ни тебе.
Никита смотрел на неё, явно ошарашенный таким напором. Он, вероятно, ожидал увидеть её подавленной, нуждающейся в утешении, в его сильном плече. А вместо этого перед ним стояла женщина, полная холодной ярости и непреклонной решимости, женщина, которая только что публично сожгла все мосты со своим прошлым и, кажется, была готова сжечь и их едва начавшееся настоящее.
— Алина, ты сейчас не в себе, — произнёс он тихо, почти умоляюще. — Ты на эмоциях. Давай мы уйдём отсюда, ты успокоишься, и мы всё обсудим…
— Я абсолютно в себе, Никита, — прервала его Алина. — И я всё уже обсудила. С собой. И приняла решение. Мне не нужен мужчина, который будет учить меня, как «правильно» реагировать на унижения. Мне не нужен мужчина, который испугается «публичности» или «скандала» больше, чем того, что меня пытаются уничтожить как личность. Мне вообще больше никто не нужен, кто будет пытаться сделать меня «удобной».
Она взяла свою сумочку с соседнего, чудом уцелевшего стула. — Спасибо за компанию, которой не получилось, — её голос был ровным, почти безразличным. — Думаю, тебе лучше найти кого-то… более спокойного. И менее скандального. Прощай, Никита.
Не дожидаясь его ответа, Алина развернулась и твёрдым, уверенным шагом направилась к выходу, мимо ошарашенных лиц, мимо опрокинутого столика, мимо растерянного Никиты, оставшегося стоять посреди этого маленького кафе, которое стало свидетелем не одного, а сразу двух её окончательных разрывов. Она вышла на улицу, вдохнула полной грудью вечерний воздух и, не оглядываясь, пошла прочь.
Она была одна, но впервые за долгие годы она не чувствовала себя одинокой. Она чувствовала себя свободной. И этого было достаточно. Внутри неё не было ни сожаления, ни горечи, только холодная, звенящая пустота и зарождающееся понимание, что теперь всё будет по-другому. Теперь всё будет по её правилам. И скандалы, если они и будут, то только те, которые она сама выберет…
