– Ты что, с ума сошла? – голос Егора резал по нервам, как стекло. – Я сказал: собирай вещи. Сейчас же.
– Егор… у нас ребёнок… он ещё грудничок! – Таня, босая, стояла посреди кухни, прижимая к себе спящего сына. Глаза у неё были круглые, как у раненого зверька, губы дрожали. – Ты же сам вчера ночью его качал, целовал…
– Ну качал и что?! – он рванул дверцу холодильника, вытащил бутылку воды, сделал пару глотков и, не глядя на жену, бросил: – Всё, Тань. Я сказал. У меня теперь другая жизнь. Без соплей, без твоих вечных истерик и памперсов по всему дому.
Таня вжалась в угол, машинально поглаживая тёплую спинку малыша. Он дышал ровно, не подозревая, что жизнь переворачивается.
– Какая… другая? – слова застревали в горле. – Ты же говорил, что любишь меня… Мы ведь только недавно купили эту квартиру…
– Квартира моя! – воскликнул Егор и рассмеялся, жестко, почти с издёвкой. – Не приписывай себе лишнего. Тебе тут ничего не принадлежит. И вообще… я предупредил. Я больше не хочу жить с тобой. Мне надоело быть нянькой. Мне двадцать девять, а я как пенсионер!
Она всхлипнула.
– Но мы же семья…
Он подошёл ближе.
– Всё, Таня. Хватит. Я люблю другую. С ней легко, понятно? Я больше не хочу это болото.
И он вышел из комнаты. Просто вышел, оставив её стоять с ребёнком в одной руке и мокрой тряпкой в другой. Из спальни донёсся звон уведомлений. Таня сжала зубы. Он ещё и не выключил телефон. Наверное, пишет ей… той самой.
Когда Таня вышла замуж за Егора, ей было двадцать шесть. Он – веселый, активный, амбициозный. Она – тихая, домашняя, с мечтами о семейном гнёздышке, уюте, детях. Встречались недолго – год. Потом свадьба, ипотека, беременность… Всё шло по плану. Почти.
На седьмом месяце он стал задерживаться. Объяснял просто: работа, проекты, начальство давит. Она верила. Потому что доверие – это же основа семьи, правда? Она гладила ему рубашки, жарила его любимые сырники и тихо ждала, когда он улыбнётся ей по-настоящему.
А он улыбался всё реже. И чаще стал ворчать:
– Ты сама себя видела? Вечно в халате, с банкой каши в одной руке и соплями в другой! Где та Таня, в которую я влюбился? Где веселье, вино по вечерам?
Она оправдывалась:
– Мне тяжело… Я не высыпаюсь… малыш постоянно просыпается…
А он закатывал глаза.
– Не ной. Все рожают. Ничего с тобой особенного не случилось.
Всё произошло за одну ночь. Он пришёл поздно, пах чужими духами и вином. На лице – раздражение. Вышел из спальни через час с одним чемоданом в руке и равнодушным выражением лица.
– Я уезжаю. Пока ты тут кормишь, пеленаешь – я живу. Я встретил женщину, которая не ставит мне условия. И которая не превращается в тень.
– Куда ты?! – Таня всплеснула руками. – У тебя сын! Ты обязан быть рядом!
Он фыркнул.
– Я ему денег дам. Всё. На этом моя обязанность заканчивается.
Она побледнела.
– Я не возьму от тебя ни копейки!
– Тогда иди к маме. Или к чёрту. Мне всё равно.
Таня не помнила, как дошла до ванной. Сын проснулся и начал плакать. Она попыталась его укачать, но руки дрожали. Слезы текли по щекам, как ливень в октябре – холодно и без остановки.
Что же делать? Куда идти? Квартира на нём. Сбережений нет. Даже мобильный счёт пополнить не на что.
Егор в этот момент уже сидел в машине. Рядом с ним – блондинка в кожаной куртке. Она чмокнула его в щёку и сказала:
– Всё? Освободился от семейных оков?
Он кивнул.
– Да. Теперь только ты.
Ночью Таня не спала. Лежала на диване в детской, рядом с сыном, и смотрела в потолок. Где-то внутри всё оборвалось. Как будто выдрали провод, по которому шло тепло, надежда, вера.
Она не звонила никому. Даже маме. Стыдно. Только недавно хвасталась, как Егор сам выбирал кроватку, как плакал в роддоме, когда впервые взял сына на руки. А теперь… выгнал. С грудничком. Как собаку.
К утру она собрала небольшую сумку — пелёнки, смесь, документы. Одела малыша, на себя накинула пуховик. Без макияжа, с опухшими глазами. Вышла из квартиры, даже не хлопнув дверью.
Внизу, у подъезда, соседка Валентина Ивановна, старушка с шестого этажа, остановила её: — Танюша? Ты куда это с утра пораньше и с малышом?
Таня хотела соврать. Сказать, что к маме в гости. Но горло сжало: — Егор… выгнал нас.
Старушка побледнела: — Да чтоб ему пусто было… С малышом?! Да разве ж так можно? Такого, знаешь ли, и врагу не пожелаешь!
Таня всхлипнула: — Я сама не верю. Он влюбился. В другую. Говорит — надоело, говорит — семья больше не его. Как будто выключили человека изнутри.
— Ай-ай-ай, — Валентина Ивановна перекрестилась. — Пойдём ко мне пока, чайку попьёшь. Не ходи с ребёнком по холоду-то. Маме-то звонила?
— Нет… Стыдно.
— Да срам не тебе, доченька, а ему! Вот кому должно быть стыдно — так это ему!
Через пару часов Таня с сыном уже была в родительской квартире. Мама открыла дверь, и всё в Тане рухнуло окончательно. Обняла, разрыдалась, прижимая к себе малыша и утыкаясь в мамино плечо, как в детстве. Та гладила её по спине и приговаривала: — Всё будет хорошо… Всё наладится… Главное — ты не одна.
Отец в этот момент молча ходил по кухне, кипятил чайник, хмуро молчал. Когда Таня вышла с сыном на руках, он бросил коротко: — Я ему, гаду, позвоню. Узнает, как женщин с детьми на мороз выгонять.
— Не надо, пап, — устало вздохнула Таня. — Он не услышит. У него уже новая жизнь. Шампанское, свечи, музыка. Не до соплей и грязных подгузников.
— Да у таких жизнь-то до первой простуды, — буркнул отец. — Или до первого кредита.
На третий день Егор сам ей позвонил.
– Ты куда делась? Я зашёл домой — пусто. Ты совсем поехала?
– Я поехала?! – Таня не выдержала. – Ты меня выгнал, Егор! Посреди ночи! С грудным ребёнком! А теперь ещё имеешь наглость спрашивать, куда я делась?!
– Не ори, – сухо бросил он. – Я просто хотел узнать, всё ли с ребёнком в порядке. Не волнуйся, я денег переведу.
– Сначала ты разрушил мою жизнь, а теперь «переведу денег»! Как мило! Знаешь, куда можешь засунуть свои переводы?!
– Всё, ясно, – прервал он. – Ты как всегда в своём репертуаре. Я просто хотел быть человеком.
– Ты? Человеком?! – она вскрикнула. – Егор, ты даже мужиком не был, когда на дверь указал! Мой сын больше мужчина, чем ты!
Он повесил трубку. Просто и буднично. Как будто выключил телевизор, который надоел.
В тот же вечер мама Тани тихо сказала: — Доченька, а может, подашь на алименты?
— Не хочу от него ни копейки, мам. Не хочу, чтобы он потом хоть как-то был причастен к моему сыну. Он предал нас. Холодно. Грубо. С наслаждением. Мне и враг бы по-другому сказал.
— Но ты не одна. У тебя есть мы. И этот маленький комочек жизни… Он теперь — твой смысл. Ты сильная, Таня. И ты справишься.
А в квартире, где недавно пахло грудным молоком и присыпкой, уже стояли новые духи и вино. Девица в коротком халате с бокалом в руке рассматривала интерьеры: — Хм… Неплохо. Надо будет обои поменять. Детская какая-то атмосфера. Сопли и слюни.
Егор кивнул.
— Всё переделаем. Начинается новая жизнь.
Он думал, что освободился. А на самом деле — опустел.
Прошёл месяц. Таня начала привыкать к новому ритму. Без Егора. Без обмана. Без того, кто однажды казался надёжной опорой, а стал – пустотой.
Сын рос. Смеялся. Лепетал. И этот лепет был для неё музыкой. Таня искала работу на удалёнке, писала отклики, отправляла резюме. А по ночам плакала в подушку. Тихо, чтобы никто не слышал. Даже мама.
Однажды пришло письмо на электронку. От юридической фирмы.
«Уведомляем Вас, что в связи с расторжением брака Егором Олеговичем Громовым, Вам необходимо освободить жилую площадь…»
Таня застыла. Несколько секунд она просто смотрела на экран. Потом медленно перечитала.
– Он подал на развод… – прошептала.
Мама подошла сзади, заглянула через плечо.
– Он ещё и выселить тебя хочет? После того, как сам выгнал?! Урод. Ненастоящий человек.
– Квартира на нём… Он заранее всё продумал… – Таня опустилась на стул. – Я жила, думала, это наш дом, наш сын… А он просто оформил всё на себя и ждал, пока я стану ему не нужна.
Мама стиснула зубы: – Так не пойдёт. Мы найдём адвоката. Не смей больше думать, что ты бесправная! Он не хозяин жизни.
В юридической консультации пожилая женщина с острым взглядом быстро пролистала бумаги: – Ситуация непростая. Квартира оформлена на мужа до брака. По закону — имущество не совместно нажитое.
– Но я там жила… Там наш ребёнок родился!
– Эмоции в суде не действуют, дорогая. Действуют факты. Но… – женщина прищурилась. – Есть один момент. Он выгнал вас незаконно. Это можно зафиксировать. Особенно, если есть свидетели. Соседи, например.
– Есть. Валентина Ивановна… Она всё видела.
– Вот и отлично. Мы его не просто встряхнём. Мы его заставим сожалеть.
А тем временем у Егора всё шло не по плану.
Его новая избранница, Алина, оказалась не такой уж и «лёгкой». Уже через две недели она начала скандалить. То ей мало внимания, то он вечно уставший, то деньги кончились слишком быстро.
– Ты мне говорил, что обеспеченный! А у тебя что? – визжала она, стоя в ванной в белом халате.
– Да я пока только начал выстраивать бизнес! – Егор хлопнул дверцей шкафа. – Дай мне время!
– А мне надо сейчас! Понял?! Я не собираюсь жить в квартире, где ещё недавно пелёнки сушились!
Он смотрел на неё, и внутри вдруг стало пусто. Даже не злился. Просто… устал. Она — чужая. Холодная. Громкая. Всё, что в ней когда-то показалось привлекательным — исчезло.
Через несколько дней он получил повестку в суд.
Там было имя Татьяны.
А рядом — жирная строчка: «Исковое заявление о нарушении прав проживания и выселении с несовершеннолетним ребёнком».
Он пришёл в бешенство.
– Она ещё и судится?! После всего, что я для неё сделал?! Да я ей жизнь дал!
Алина, лежа на диване, усмехнулась:
– О, начинается. Платить-то придётся, милый. Или думал, ребёнок в подарок и бесплатно?
– Да он ещё и не мой, может! – выпалил он вдруг. – Кто его знает, с кем она там встречалась, пока я пахал!
Алина с прищуром посмотрела: – А ты гляди, какой ты герой… Столько чести себе приписал, а оказался просто трус. Жену выгнал, сына отверг… А теперь орёшь, что, мол, не твой?
Он замолчал.
В суде Таня сидела с прямой спиной. Волновалась. Но рядом был адвокат. И мама. И Валентина Ивановна, которая пришла как свидетель. Она выступала твёрдо:
– Да, я видела, как он выгнал Таню с младенцем на руках. Ранним утром. А у ребёнка щёчки были синие от холода. Я бы не простила себе, если бы не позвала её к себе.
Судья кивнул: – Это важное свидетельство. Учитывая возраст ребёнка, и факт отсутствия альтернативного жилья, требование о полном выселении матери с младенцем без предоставления компенсации… недопустимо.
Егор вытер пот со лба. Его лицо в этот момент было похоже на старую стену— серую, с трещинами.
После заседания Таня шла по улице медленно. Воздух был тёплый, пахло весной. В коляске малыш спал. А внутри у неё — впервые за долгое время — было спокойно.
Он не победил. Он не сломал. Я жива. И даже сильнее, чем была раньше.
Через неделю Егор снова попытался позвонить.
Таня посмотрела на экран. Его имя — как заноза. Раньше сердце подскакивало от радости. Теперь — только холод. Отвечать не хотелось. Но она нажала на «принять».
— Привет, — его голос был осторожным. — Я… хотел извиниться.
— Поздно, — тихо, но чётко сказала Таня. — Теперь всё по закону.
— Я просто… запутался, Таня. Всё навалилось. Работа, быт, ребёнок… Я был не готов.
— А я была готова? Думаешь, мне было легко? Но я не сбежала. Не предала. Не выкинула тебя на улицу посреди ночи. Ты не мужчина, Егор. Ты предатель.
Он замолчал. Дышал в трубку, как будто собирался что-то сказать.
Потом вдруг:
— Можно я хоть сына увижу?
Таня ответила не сразу.
— Через суд. Только с документами. Только с расписанием. Ты сам всё разрушил. А теперь не приходи в мою жизнь, как ни в чём не бывало.
— Понятно, — буркнул он. — Озлобилась.
— Нет, — она еле заметно улыбнулась. — Просто поняла, чего ты стоишь.
В тот день Таня впервые решилась выложить пост в блоге. Просто — выговориться.
«Когда ты кормишь грудью и дрожащими руками надеваешь на малыша комбинезон, потому что муж выгоняет вас ночью — ты понимаешь, кто рядом с тобой на самом деле. Он ушёл. Но я осталась. И не просто осталась — я встала. Потому что мама не имеет права падать. А если и упадёт — поднимется. Даже если весь мир будет против неё».
Пост разлетелся. Комментарии сыпались один за другим.
«Вы сильная, Таня!»
«Я через такое проходила — держитесь!»
«Таких, как вы, ничто не сломает!»
Женщины делились своими историями, поддерживали, писали в личку. И Таня поняла: она больше не одна. Она — не жертва. Она — часть большого, живого, настоящего женского мира, где боль лечится пониманием, а слёзы — не слабость, а путь к новой силе.
Через два месяца суд вынес окончательное решение: Егор обязан выплачивать алименты, частично компенсировать моральный вред, а также предоставить матери и ребёнку временное право проживания в квартире до окончания официального распределения имущества. Его попытки «отделаться лёгким испугом» разбились о закон.
Он пришёл к ней с букетом. Розы. Дорогие.
Она открыла дверь, посмотрела, как на чужого.
— Что тебе?
— Просто… это тебе. Я понял, как сильно всё испортил. Я жалею, Таня.
Она взяла букет.
Постояла.
И — аккуратно опустила цветы в мусорное ведро у двери.
— Жена тебе нужна была, когда я с температурой бегала между колыбелью и кастрюлей. А не когда я встала. Уходи, Егор.
Он ушёл. Сгорбленный, в дешёвой куртке, с потухшими глазами. И Таня закрыла дверь.
Навсегда.
Теперь у неё был план. Она училась. Осваивала профессию, сидя по ночам за ноутбуком. Сын подрастал. Уже лепетал:
— Ма-ма.
И в этом коротком слове было всё. Сила. Цель. Смысл.
Она купила себе новые туфли. Синие, на устойчивом каблуке. Смотрелась в зеркало — и улыбалась.
— Смотри, сынок, — говорила она, поднимая его на руки. — Вот так выглядит мама, которую не сломали.
И малыш смеялся. Заливисто, звонко. А значит — жизнь продолжалась. И всё только начиналось.
