Галина Петровна давно привыкла, что её жизнь напоминает отлаженный механизм, где она сама — и главный инженер, и единственная рабочая сила. Она точно знала, в какой момент нужно подсыпать соли в кадки с грибами и под каким углом Степан Петрович любит, чтобы ему подавали утреннюю газету.
Весь этот хрупкий семейный уют держался исключительно на её железной выдержке и редком умении вовремя отвести взгляд в сторону. В ту субботу дом наполнялся ароматами жаркого и свежего хлеба, а стол в гостиной уже был накрыт белоснежной скатертью, которую Галина берегла для особых случаев.
Сын Игорь с женой Мариной обещали быть с минуты на минуту, поэтому суета на кухне достигла своего апогея. Галина Петровна в последний раз поправила складки на шторе и вышла в сени, чтобы проверить, всё ли готово к приёму гостей.
— Степа, ты долго там еще собрался прохлаждаться? — негромко позвала она мужа, поглядывая на часы.
Супруг не отзывался, хотя ещё пятнадцать минут назад он вместе со сватьей, Ларисой Васильевной, вышел «глотнуть свежего воздуха» перед ужином. Лариса, дама в вечном поиске приключений и мужского внимания, умела заполнять собой всё пространство, и её внезапное исчезновение показалось Галине подозрительным.
В сенях царило безмолвие, нарушаемое лишь далеким лаем соседского пса и скрипом старой половицы. Галина вспомнила, что на праздничном столе катастрофически не хватает её фирменных бочковых огурцов с укропом.
Крышка люка, ведущего в глубокий подпол, оказалась неплотно прикрытой, и из узкой щели пробивался тусклый, дрожащий свет. Галина замерла, почувствовав, как по рукам пробежала странная волна жара, не имеющая ничего общего с кухонным зноем.
Она бесшумно опустилась на колени, стараясь не задеть стоящие рядом пустые ведра. Петли люка, которые она сама смазывала маслом всего неделю назад, поддались абсолютно беззвучно.
Внизу, на пыльных мешках с элитной картошкой сорта «синеглазка», разворачивалась сцена, достойная самого низкопробного провинциального театра. Лариса Васильевна, кокетливо сбросив туфли, сидела на коленях у Степана Петровича и что-то увлеченно нашептывала ему, перебирая пальцами его волосы.
Степан, её верный Степа, с которым было прожито тридцать три года, держал в руке заветную бутылку домашней наливки. Эту бутылку Галина прятала к большому празднику, надеясь откупорить её в кругу семьи под бой курантов.
— Ах, Степочка, а вдруг Галочка нас застукает? — Лариса хихикнула, и этот звук напомнил Галине скрежет ржавого металла по стеклу.
— Да она сейчас на кухне возится, ей не до нас, — голос мужа был наполнен такой вальяжной уверенностью, что у Галины на мгновение перехватило дыхание.
Она не почувствовала ни привычной обиды, ни желания устроить громкий скандал с битьем посуды. Внутри неё просто завершился какой-то важный процесс, и на месте былой привязанности образовалась ровная, холодная поверхность.
Галина Петровна медленно, с хирургической точностью, опустила тяжелую деревянную крышку на место. Её движения были выверены и спокойны, словно она просто прикрывала банку с консервацией.
Тяжелый засов вошел в паз с глухим, окончательным звуком, который для тех двоих внизу должен был прозвучать как гром среди ясного неба. В сенях снова воцарился покой, но воздух вокруг Галины будто стал плотнее и чище.
Рядом с люком возвышался старый бабушкин буфет из темного дуба, набитый тяжелыми сервизами и хрусталем. Степан всегда жаловался на грыжу, когда нужно было передвинуть его хотя бы на пару сантиметров для уборки.
Галина уперлась плечом в резной бок шкафа, чувствуя под пальцами шершавую фактуру дерева и холод металла декоративных накладок. На чистом адреналине, смешанном с многолетним терпением, она толкнула эту громадину вперед.
Тяжелый шкаф нехотя пополз по доскам пола, издавая утробный скрип, который полностью поглотил первые испуганные крики из подпола. Еще один рывок — и буфет наглухо перекрыл выход, превращая погреб в надежный каменный мешок.
Галина поправила прическу перед зеркалом в прихожей и стряхнула невидимую пылинку с плеча. Она взяла вазу с яркими астрами и поставила её прямо на середину буфета, закрепляя свою победу визуальным акцентом.
— Вот и посидите, голубки, — негромко произнесла она, обращаясь к половицам. — Картошка там не перебрана, как раз будет время заняться полезным делом.
В дверь позвонили — это Игорь и Марина приехали из города, нагруженные сумками с подарками. Галина вышла на крыльцо, и её улыбка была настолько естественной, что даже самый проницательный психолог не нашел бы в ней изъяна.
— Мам, привет! Ой, как вкусно пахнет! — Игорь обнял мать, а Марина протянула ей коробку конфет. — А где отец? И мама моя куда-то подевалась, телефон в машине оставила.
Галина провела детей в дом, где в гостиной уже царил уютный полумрак и мягкий свет торшера. Она усаживала их за стол с таким видом, будто всё идет по заранее намеченному идеальному плану.
— А они, деточки, решили устроить себе небольшое уединение, — голос Галины был ровным и теплым. — Сказали, что хотят в тишине обсудить вопросы будущего урожая и обменяться опытом.
Марина удивленно подняла брови, но спорить не стала, увлеченно разглядывая закуски на столе. Галина разливала чай, когда из-под пола донесся первый отчетливый удар — глухой и ритмичный.
— Ой, мама, что это? — Игорь замер с чашкой в руке. — Звук такой, будто в подвале кто-то огромный молотком колотит.
Галина Петровна даже бровью не повела, продолжая аккуратно нарезать домашний хлеб тонкими, почти прозрачными ломтиками. Она наслаждалась каждым движением, каждой секундой этого необычного ужина.
— Крысы это, сынок, — спокойно ответила она, глядя прямо в глаза сыну. — В этом году они какие-то особенно наглые, прямо мутанты, честное слово.
Снизу донесся не просто стук, а вполне узнаваемый, хотя и приглушенный вопль Степана Петровича. Галина тут же прибавила громкость на телевизоре, где как раз начинался какой-то праздничный концерт.
— Ты посмотри, как распелись, — кивнула она на экран. — А про крыс не беспокойся, я завтра дезинфектора вызвала, разберутся они с этими грызунами.
Весь вечер Галина царила за столом, не вскакивая каждые пять минут, чтобы подать мужу чистую вилку или подлить соуса. Она ела с аппетитом, участвовала в беседе и чувствовала, как внутри неё расправляются давно свернутые крылья.
Дети уехали только к полуночи, немного озадаченные тем, что родители так и не вышли из своей «экспедиции». Галина долго стояла на крыльце, вдыхая прохладный ночной воздух и глядя на звезды.
Вернувшись в сени, она не стала сразу хвататься за лом, который приготовила заранее. Она медленно выпила еще одну чашку чая, глядя на буфет, который теперь казался ей не громоздкой мебелью, а символом её личного освобождения.
Только когда стрелки часов перевалили за час ночи, Галина Петровна взяла железный рычаг и уперлась им в основание шкафа. На этот раз пришлось попотеть — без первичного запала ярости мышцы слушались хуже.
Буфет скрежетнул и медленно отъехал в сторону, открывая край люка. Галина откинула крышку и отошла на пару шагов назад, давая «узникам» возможность выбраться на свет.
Первым показался Степан — он был похож на привидение, обсыпанное серой пылью и паутиной. За ним, пошатываясь, карабкалась Лариса Васильевна, чей нарядный костюм теперь напоминал лохмотья огородного пугала.
Они оба дрожали от холода, ведь в погребе температура не поднималась выше пяти градусов, а наливку они допили еще в первый час своего заточения. Романтика улетучилась вместе с теплом, оставив после себя лишь липкий страх и осознание катастрофы.
— Галя… ты что творишь? — Степан хрипел, пытаясь обрести равновесие на ровном полу. — Мы там чуть кони не двинули! Ты нас убить решила из-за какой-то наливки?
Лариса Васильевна молчала, судорожно отряхивая с юбки картофельную шелуху и остатки засохшего укропа, который запутался в её волосах. Она больше не выглядела как роковая женщина, теперь это была просто перепуганная, немолодая соседка.
Галина Петровна смотрела на них с высоты своего спокойствия, сложив руки на груди. В её глазах не было ни капли сочувствия, только холодная решимость довести дело до конца.
— Наливку я вам прощаю, — негромко произнесла она, и в этой интонации было больше силы, чем в любом крике. — А вот за то, что вы на моей «синеглазке» кувыркались, придется ответить.
Она кинула к ногам мужа два цинковых ведра, которые звякнули о пол с неприятным, режущим слух звуком. Степан вздрогнул, инстинктивно втянув голову в плечи.
— Пока всю картошку в погребе не переберете — гнилую в одну сторону, хорошую в другую — из дома не выйдете. И полки чтобы блестели, я завтра проверю с белым платком.
— Да ты в уме ли, Петровна? — Степан попытался возмутиться, но Галина лишь выразительно посмотрела на тяжелый буфет.
Лариса Васильевна первая подхватила ведро и, не проронив ни слова, начала спускаться обратно в подпол. Она понимала, что сейчас это единственный способ сохранить лицо и когда-нибудь снова войти в этот дом хотя бы в качестве гостьи.
Степан постоял еще минуту, глядя на жену, которую он, как выяснилось, совершенно не знал все эти годы. Он увидел в её взгляде нечто такое, что заставило его молча подчиниться.
Галина закрыла люк, но на этот раз не стала задвигать его шкафом, оставив небольшую щель. Она прошла в спальню, где на полу лежал ковер с причудливым узором, который она знала до последней ниточки.
Сбросив халат, она легла на кровать и раскинула руки, занимая всё свободное пространство. Обычно она жалась к краю, боясь потревожить сон мужа, но теперь всё было иначе.
Прохладная ткань постельного белья ласкала кожу, а из-под пола доносилось мерное шуршание — там шла большая работа по сортировке жизни. Галина знала, что к утру у неё будет не только чистый погреб, но и совершенно новый статус в этой семье.
Эпилог
Утром, когда первые лучи солнца коснулись подоконника, Галина Петровна спустилась в сени. В подполе было подозрительно тихо, но когда она открыла люк, её взору предстала картина абсолютного порядка.
Мешки стояли ровными рядами, полки сияли чистотой, а Степан со сватьей спали прямо на полу, укрывшись старым брезентом. Они выглядели жалкими и бесконечно далекими от любых интриг.
Галина не стала их будить, она просто поставила на стол горячий чайник и вышла в сад. Там, среди яблонь и кустов смородины, она впервые за долгое время почувствовала, что этот мир принадлежит ей по праву.
Лариса Васильевна уехала тихой сапой еще до полудня, даже не попрощавшись, и с тех пор в их доме не появлялась. А Степан Петрович стал на удивление внимательным, начав замечать, когда в доме заканчивается хлеб или когда жене просто нужно пять минут покоя.
Галина Петровна больше не носила на себе весь груз этого мира, она просто научилась вовремя использовать рычаг. Жизнь продолжалась, но теперь в ней было гораздо больше воздуха и гораздо меньше лишнего укропа.
