— А если бы мы встретились, ну, знаешь, совсем в другой жизни? И я бы жила не здесь, а где-нибудь в крошечной съёмной комнатке на окраине, с общим коридором и вечно пьяными соседями. Ты бы всё равно в меня влюбился?
Ольга произнесла это легко, со смешинкой в голосе, подперев подбородок рукой и глядя на мужа сквозь трепещущее пламя свечи. Воздух в кухне был густым и тёплым, пахнущим запечённой уткой с яблоками и терпкими нотками кьянти.
Вечер складывался идеально, именно так, как она и задумывала: уютная домашняя идиллия, маленький праздник для двоих без всякого повода. Ей хотелось нежности, хотелось ещё раз услышать их историю любви, приукрашенную, как это всегда бывает со временем, и утвердиться в мысли, что их встреча была предначертана судьбой, а не продиктована обстоятельствами.
Максим откинулся на спинку стула, лениво покачивая в руке бокал с тёмно-рубиновой жидкостью. Вино и сытный ужин заметно его расслабили, сняли налёт дневной усталости и деловой собранности. Он хмыкнул, и в этом звуке не было той романтической игривости, которой она ждала. Он посмотрел на неё внимательно, но как-то отстранённо, будто оценивал не любимую жену, а гипотетический сценарий.
— Ну, будем реалистами, — произнёс он чересчур серьёзно, и эта серьёзность стала первым диссонансом в уютной мелодии вечера. — Я тогда уже твёрдо решил, что мне нужны не просто встречи, а что-то основательное. Для серьёзных отношений, для семьи, я бы, конечно, искал кого-то с более стабильной платформой. Мужчина должен думать о будущем, о фундаменте.
Слова упали на стол между ними, тяжёлые и уродливые, как булыжники, брошенные на шёлковую скатерть. Они не звенели, не грохотали — они глухо тонули в созданной ею атмосфере, увлекая за собой на дно и тепло, и нежность, и трепет свечей. Улыбка не сползла с лица Ольги, она просто исчезла, будто её стёрли.
Свет в её глазах, ещё мгновение назад тёплый и живой, погас, оставив после себя лишь холодный, внимательный блеск. Она смотрела на мужа, и видела уже не родного человека, а незнакомца, который только что с предельной ясностью изложил ей условия сделки, которую она по наивности считала браком.
Она ничего не ответила. Молча, с выверенной точностью движений, она отодвинула стул и встала. Прошла к кухонному гарнитуру, взяла из шкафчика чистый стакан, налила в него фильтрованной воды из кувшина. Максим наблюдал за ней с лёгким недоумением, всё ещё не понимая, что его прагматичный ответ пробил в их корабле пробоину ниже ватерлинии. Он, вероятно, ждал надутых губ, шутливого упрёка, может быть, даже лёгкой обиды, которую можно было бы загладить поцелуем и парой комплиментов.
Но Ольга вернулась к столу совершенно другой. В ней не было обиды. В ней не было гнева. В ней была абсолютная, звенящая ясность. Она поставила стакан с водой на стол. Звук был негромким, но окончательным, как удар судейского молотка. Она села, выпрямив спину, и посмотрела ему прямо в глаза.
— Стабильная платформа? Так вот как ты называешь мою квартиру? Ну что ж, платформа объявляет об окончании посадки! Прошу вас, господин реалист, покинуть борт и поискать себе другой аэродром!
Максим несколько секунд смотрел на неё, пытаясь понять, шутит ли она. Но в её глазах не было и тени юмора. Он медленно поставил бокал на стол, и звук этот, в отличие от её тихого щелчка стаканом, прозвучал громко и раздражённо. Лёгкое винное опьянение испарилось, оставив после себя тяжёлую, тупую злость от того, что его так внезапно и грубо выдернули из состояния комфорта.
— Оль, ты чего? — Он попытался усмехнуться, но получилось криво и натянуто. — Вечер решила испортить? Из-за одной фразы? Я же просто рассуждаю гипотетически. Не надо делать из этого трагедию.
Он говорил так, как говорят с капризным ребёнком, который вот-вот закатит истерику на ровном месте. Успокаивающе, снисходительно, с ноткой усталого превосходства. Он ждал, что она сейчас фыркнет, скажет что-то вроде «совсем ты не романтик», и они смогут вернуться к своей утке и вину. Но она даже не моргнула.
— Это не трагедия, Максим. Это диагноз, — ответила она всё тем же ровным, лишённым всяких эмоций голосом. — И я тебе благодарна за честность. Лучше поздно, чем никогда. Просто любопытно, а как бы ты действовал, если бы этой «платформы» не было? Искал бы другую? Проводил бы кастинг среди девушек с собственной жилплощадью?
Его лицо начало медленно наливаться краской. Снисходительность испарилась, уступая место обороне. Он не собирался извиняться. В его системе координат он не сказал ничего плохого. Он изложил здравую, мужскую позицию, и тот факт, что она её не поняла, был её проблемой, а не его виной.
— Прекрати нести чушь! — Он повысил голос, наклоняясь вперёд через стол. Утка, остывая, теряла свой аппетитный вид, свечи оплывали, создавая уродливые восковые наросты. — Это называется здравый смысл!
Любой нормальный мужик, прежде чем создавать семью, думает о том, куда он приведёт жену! Где будут расти его дети! Или ты думаешь, что настоящая любовь — это непременно шалаш в коммуналке и один доширак на двоих? Это в восемнадцать лет романтично, а в тридцать — это инфантилизм!
Он говорил убеждённо, почти страстно, защищая свою картину мира. Он искренне верил в свою правоту. Он видел себя не циничным расчётливым типом, а ответственным главой семьи, стратегом, который обеспечил им обоим комфортный старт.
— Так это и был твой фундамент? — тихо уточнила Ольга, её взгляд был острым, как скальпель. — Эти семьдесят два квадратных метра в спальном районе? Не доверие, не чувства, не общие цели, а стены и крыша над головой? Мои стены.
— Да! И это тоже! — взорвался он. — Потому что доверие и чувства — это прекрасно, но они не платят за ипотеку и не отменяют бытовых проблем, которые разрушили тысячи таких вот «возвышенных» союзов! Посмотри на моих друзей! На Витьку, который пять лет мыкался с женой и ребёнком по съёмным хатам, пока тёща не пустила их в свою двушку!
Они ненавидят друг друга! Посмотри на Андрея, который влез в ипотеку на тридцать лет и теперь работает на двух работах, а жену видит только по выходным! Мы всего этого избежали! У нас был идеальный старт! Мы не ютились по углам, не клянчили у родителей, не экономили на всём! Мы сразу начали жить как люди! И всё это потому, что я подошёл к вопросу серьёзно, а не витал в облаках! Я думал о нашем будущем!
Он откинулся на спинку стула, тяжело дыша. Он выложил всё. В его глазах стояла праведная уверенность человека, который только что изложил неопровержимые факты. Он ждал, что она наконец поймёт всю глубину его мудрости и практичности.
Ольга молчала с минуту, внимательно глядя на него. Потом она взяла стакан и сделала маленький глоток воды.
— Как удобно, — произнесла она наконец, и в её голосе не было ни капли восхищения его прозорливостью. — Ты построил наше будущее на моей территории, убедив меня, что это наш общий чертёж.
— Как удобно, — повторила она, и это слово прозвучало как приговор. — Ты просто пришёл на всё готовое, на мою территорию, и назвал это «нашим будущим».
Максим сжал челюсти. Обвинение было настолько несправедливым с его точки зрения, что он даже не сразу нашёлся с ответом. Он, который всегда так гордился своим умением строить, планировать, создавать, вдруг оказался в роли приживалы.
— Что значит «на готовое»? — прошипел он. — Я что, лежал на диване эти пять лет? Я в эту квартиру вложил не меньше твоего! Весь ремонт, вся техника, мебель — это что, с неба упало?
Ольга медленно качнула головой. Её спокойствие выводило его из себя гораздо сильнее, чем если бы она кричала или била посуду. Это было спокойствие хирурга, который нашёл источник заражения и теперь методично готовит инструменты для его удаления.
— Я помню. Я всё помню. Помню, как через три месяца после нашего знакомства ты убеждал меня, что нам нужно съехаться. Не «давай попробуем», не «я хочу просыпаться с тобой», а именно «нам нужно». Как будто это был срочный бизнес-проект, у которого горят сроки. Я тогда думала, что это от большой любви, от страсти. А это, оказывается, был всего лишь первый этап по освоению «стабильной платформы». Закрепиться на плацдарме.
— Это бред сумасшедшей! Я был влюблён! — Он ударил ладонью по столу. Бокалы подпрыгнули, и немного вина выплеснулось на белую скатерть, расплываясь багровым пятном.
— А потом был ремонт, — продолжила она, не обращая внимания ни на его выкрик, ни на испорченную скатерть. — Моя любимая часть. Помнишь, я хотела положить в спальне паркетную доску? Тёплую, из натурального дерева.
А ты настоял на этом уродливом ламинате тридцать третьего класса. Твои слова тогда были: «Оль, давай будем практичнее, это же инвестиция на долгие годы. Надёжно, прочно, не царапается». Я думала, ты заботишься о нашем комфорте, о долговечности. А ты просто улучшал эксплуатационные характеристики актива. Чтобы фундамент был крепче, да?
Каждое её воспоминание, ранее казавшееся тёплым и общим, теперь было препарировано и представлено ему в самом уродливом свете. Она брала их общую историю и методично выжигала из неё все чувства, оставляя лишь голый, циничный расчёт.
— Ты переворачиваешь всё с ног на голову! — Его голос сорвался. — Я хотел как лучше для нас!
— Для «нас»? — она чуть приподняла бровь. — Когда мы выбирали кухню, я показала тебе тот винтажный гарнитур, о котором мечтала. А ты сказал, что это «нефункциональный хлам» и мы поставили вот это. Гладкое, безликое, с кучей ящиков и доводчиков. Потому что это «эффективное использование пространства». Ты не дом строил, Максим. Ты обустраивал себе удобный офис. И я была его частью.
Очень удобной, функциональной частью, с прилагающейся жилплощадью. Я помню, как ты хвастался Витьке на шашлыках: «Мы с Ольгой прочно стоим на ногах, у нас надёжный тыл». Ты говорил это с такой гордостью. Только теперь я понимаю, чем именно ты гордился. Не нашими отношениями. А тем, как удачно ты нашёл этот «тыл». Готовый, тёплый и не требующий тридцатилетней ипотеки.
Она замолчала, сделав ещё один глоток воды. Аудит был завершён. Все счета сведены, все активы и пассивы подсчитаны. И в графе «любовь» зияла огромная дыра, которую он все эти годы искусно драпировал словами о «будущем», «надёжности» и «здравом смысле».
— Ты просто пользовался, Максим, — сказала она тихо, но каждое слово било наотмашь. — Пользовался мной, моей квартирой, моей любовью. Не как мужчина, а как грамотный арендатор, который выжал из арендованной площади максимум выгоды.
Слова «грамотный арендатор» повисли в воздухе. Это было уже не обвинение, это была констатация факта, окончательная классификация его личности. И именно это сломало Максима. Не крики, не упрёки, а холодная, деловая формулировка, которая вычёркивала его из категории близких людей и переносила в разряд временных, функциональных объектов. Праведный гнев, который кипел в нём, сменился чем-то другим — ядовитой, отчаянной злобой. Если она решила переписать их историю, он поможет ей, только допишет финал своей рукой.
— Арендатор? — переспросил он, и в голосе его появился опасный, насмешливый смех. — Хорошо. Допустим. А ты тогда кто в этой схеме, Оля? Бескорыстный арендодатель? Святая душа, приютившая бедного мальчика?
Не смеши меня. Ты так же боялась остаться одна, как Витькина жена — остаться без тёщиной двушки. Ты увидела во мне подходящий вариант: непьющий, работающий, с амбициями. Идеальный кандидат, чтобы заполнить пустующее место в твоей идеальной квартире и в твоей идеально распланированной жизни. Ты покупала не любовь, ты закрывала вакансию «муж».
Он поднялся, обошёл стол и остановился за её спиной, нависая над ней. Его тень упала на скатерть, поглотив и остатки ужина, и багровое пятно от вина. Он больше не защищался, он нападал, пытаясь нанести ответный удар по самому больному — по её самооценке, по её женской гордости.
— Думаешь, я не видел, как ты смотрела на замужних подруг? С какой тоской? Тебе нужна была картинка, социальный статус. «Ольга и её муж». Чтобы было кого привести на встречу выпускников, чтобы было с кем поехать в отпуск, чтобы мама перестала спрашивать: «Ну когда уже?» Я был твоей самой удачной инвестицией, Оля. Гораздо более выгодной, чем моя в твой ламинат. Я обеспечил тебе спокойствие и иллюзию полноценности. Так что не строй из себя жертву. Мы оба были реалистами. Просто мой реализм был в квадратных метрах, а твой — в штампе в паспорте. Мы квиты.
Он ожидал чего угодно: что она вскочит, ударит его, заплачет. Но Ольга сидела неподвижно. Она даже не повернула головы. Она просто смотрела перед собой, на оплывшую свечу. Его слова, брошенные с такой силой, не достигли цели. Они просто стекли по её ледяному спокойствию, не оставив ни царапины. Казалось, она слушает не его, а какой-то посторонний шум, прогноз погоды по радио.
Когда он замолчал, выдохшись, она медленно достала из кармана джинсов телефон. Несколько секунд она что-то смотрела на экране, водя пальцем по сенсору. Это простое, обыденное движение в наэлектризованном пространстве кухни выглядело чудовищно. Он только что вывернул их отношения наизнанку, а она проверяла сообщения. Это было высшей формой презрения.
Наконец она подняла на него глаза. В них не было ни боли, ни ненависти. Только усталость и деловитость.
— Я сейчас посмотрела календарь, — произнесла она таким тоном, каким говорят о записи к врачу. — Думаю, трёх дней будет вполне достаточно.
— Достаточно для чего? — не понял он.
— Чтобы ты собрал свои личные вещи и освободил помещение, — она сделала короткую паузу, подбирая самое точное слово. — Я помогу тебе с коробками, у меня остались после переезда. Они на балконе.
Максим замер. Это было не похоже на ссору. Это было похоже на выселение. На процедуру. Холодную, безличную, окончательную.
— Оля… это же наш дом…
Она медленно обвела взглядом кухню: его «функциональный» гарнитур, его «надёжный» ламинат под ногами, стол, за которым они только что пытались изобразить семью. На её губах снова появилась та страшная, холодная улыбка.
— Нет, Максим. Это никогда не было домом. Это был проект. Очень успешный стартап, который какое-то время приносил отличные дивиденды. Но инвестор отзывает свои активы. Проект закрыт…
