Три года я жила в этой квартире. Три года терпела. Три года слушала, как Валентина Петровна объясняет мне, что «в её доме» я должна вести себя соответственно. Что я обязана быть благодарной за крышу над головой. Что такой невестке, как я, вообще повезло найти такого мужа.
— Алина, ты опять посуду не так поставила! — голос свекрови звенел по утрам, как будильник, от которого невозможно избавиться. — У меня своя система. Сколько раз тебе повторять?
Я молчала. Переставляла тарелки так, как ей нравилось. Молчала, когда она критиковала мой борщ. Молчала, когда она заставляла меня перемывать уже чистый пол, потому что «видишь, вот здесь пятно». Молчала, когда она с порога начинала перечислять мои недостатки, едва Максим уходил на работу.
А вечером, когда муж возвращался домой, Валентина Петровна превращалась в образцовую свекровь. Улыбалась, расспрашивала о делах, угощала пирогами. И когда я пыталась намекнуть Максиму, что днём всё совсем не так радужно, он лишь пожимал плечами:
— Алин, ну она же моя мать. Да, характер у неё непростой, но она тебя любит. Просто не умеет показывать. И потом, мы живём в её квартире, надо это уважать.
В её квартире. Эта фраза звучала постоянно. Как мантра. Как оправдание любого унижения.
— Ты понимаешь, что это моя квартира? — Валентина Петровна любила напоминать об этом, вытирая невидимую пыль с комода. — Я здесь хозяйка. А ты… ты здесь гостья. Пока я разрешаю.
Я сжимала зубы и кивала. Что мне оставалось? Максим работал инженером, зарабатывал хорошо, но на отдельное жильё в нашем городе денег не хватало. Мы откладывали, копили, но цены росли быстрее, чем наши накопления.
А я работала удалённо. Хороший доход, стабильный. Деньги уходили в общий семейный котёл. Мы с Максимом договорились: всё пополам, всё честно. Но Валентина Петровна видела в этом лишь подтверждение своей правоты: раз я дома сижу за компьютером, значит, и по хозяйству должна больше помогать.
«Помогать» — это был её любимый эвфемизм. На деле это означало: делать всё, что она прикажет, и делать так, как она хочет.
В марте Валентина Петровна объявила о ремонте.
— Надоело смотреть на эти обои! — заявила она за завтраком. — Двадцать лет висят, представляете? Пора обновиться. Максим, ты дашь денег на материалы?
Максим посмотрел на меня, я кивнула. Мы как раз обсуждали, что часть накоплений можно потратить на улучшение быта. Если уж жить здесь, пусть хоть красиво будет.
— Конечно, мам, — улыбнулся он. — Давай прикинем смету.
— А Алина мне поможет, — это был не вопрос, а утверждение. — У неё же гибкий график.
Так началось моё трёхмесячное рабство.
Валентина Петровна планировала масштабно. Не просто переклеить обои — нет. Она хотела полностью преобразить квартиру. Новые обои в комнатах, покраска стен на кухне, замена всей сантехники в ванной, новая мебель, новый телевизор, новая плита.
— Раз уж ремонт, то капитальный, — заявила она, и я увидела в её глазах азарт. — Максим, дорогой, ты же не пожалеешь денег для своей старой матери?
Максим, конечно, не пожалел. Мы с ним сидели вечерами, считали, переводили деньги. Почти все наши накопления ушли в этот ремонт. Но он был счастлив видеть мать довольной, а я… я молчала.
Утром, после ухода Максима на работу, начиналась моя смена.
— Алина, быстрее! Рабочие уже через час придут, нужно вынести мебель из спальни!
— Алина, сбегай в магазин, купи ещё грунтовку!
— Алина, ты что, обои криво клеишь? Смотри, пузырь! Переделывай!
Я таскала мебель, мешала краску, ездила по магазинам за материалами. Валентина Петровна была неутомима. Она выбирала каждую деталь — от цвета краски до ручек на шкафах. И я везде её сопровождала.
— Вот этот телевизор берём, — указала она на огромную панель в магазине электроники. — Шестьдесят пять дюймов, самое то.
— Валентина Петровна, может, посмотрим что-то попроще? — осмелилась я. — Это же очень дорого.
— Максим сказал — не экономить, — отрезала она. — Значит, берём. Ты что, жалеешь денег для своего мужа? Он будет телевизор смотреть, отдыхать после работы.
Я промолчала и достала карту. Наши с Максимом общие деньги перетекали в обновление её квартиры.
Но я начала делать кое-что ещё. Каждый раз, когда мы что-то покупали, я просила чек. Каждый раз, когда приходили рабочие и заканчивали очередной этап, я просила акт выполненных работ. Каждую квитанцию, каждую бумажку я складывала в отдельную папку, которую прятала в своих вещах.
— Зачем тебе чеки? — удивилась однажды Валентина Петровна, когда я попросила продавца выписать документ на новую мебель.
— Для семейного бюджета, — спокойно ответила я. — Максим просил вести учёт расходов.
Она хмыкнула, но не стала возражать. Зачем? Она была уверена в своей власти. Уверена, что квартира — её крепость, а я в ней — бесправная прислуга.
Ремонт растянулся на три месяца. Три месяца пыли, грязи, рабочих, криков свекрови, когда что-то шло не так. Три месяца, в течение которых я работала по ночам за компьютером, потому что днём у меня просто не было времени.
Максим приходил уставший, видел прогресс, хвалил нас обеих, но не замечал, как осунулось моё лицо, как появились тёмные круги под глазами. Он видел только результат: красивую, обновлённую квартиру.
К июню всё было готово. Квартиру было не узнать. Свежие светлые обои, белоснежная кухня с новой техникой, просторная гостиная с огромным телевизором и новым диваном, обновлённая ванная комната с современной сантехникой. Даже запах в квартире изменился — пах новизной, свежестью, ремонтом.
— Вау, — выдохнул Максим, оглядываясь по сторонам в первый вечер после окончания всех работ. — Это просто невероятно! Мам, Алин, вы волшебницы!
Валентина Петровна сияла.
— Я так долго об этом мечтала, — призналась она. — Наконец-то мой дом выглядит достойно.
Мой дом. Снова эти слова.
— Давайте отметим! — предложил Максим. — Устроим праздничный ужин. Я куплю шампанское, торт!
И вот мы сидели за столом — новым, купленным всего неделю назад. Максим наливал шампанское, подносил тосты за обновлённый дом, за нас с его матерью, за семью. Я молчала и улыбалась, чувствуя, как внутри нарастает что-то тяжёлое и тёмное.
— За моих любимых женщин! — поднял бокал Максим. — Мам, Алин, вы такие молодцы. Честно, я даже не представлял, что у вас так круто получится. Квартира просто преобразилась!
— Ну что ты, сыночек, — Валентина Петровна положила руку на его ладонь. — Это я старалась. Выбирала каждую мелочь, продумывала каждую деталь.
Я сжала бокал в руке.
— А Алина тоже помогала, — добавил Максим, глядя на меня с благодарностью.
— Помогала, — протянула свекровь, и в её голосе появились металлические нотки. — Только всё, что она выбирала, оказалось безвкусным. Я вечно за ней переделывала. То ей шторы не те нравятся, то краска не та. Хорошо, что я всё взяла в свои руки, иначе квартира выглядела бы как барахолка.
Максим неловко рассмеялся.
— Мам, ну что ты…
— Да нет, правда! — разошлась Валентина Петровна. — Она только под ногами путалась. То вечно в телефоне сидит, то устала, то голова болит. Я одна всё тянула!
Что-то во мне щёлкнуло. Может быть, это было накопление трёх лет унижений. Может, трёх месяцев каторжного труда. А может, просто эта последняя капля, которая переполнила чашу.
Я встала из-за стола.
— Валентина Петровна, — мой голос прозвучал на удивление спокойно. — Вам не обязательно, чтобы всё это нравилось. Потому что всё это имущество теперь принадлежит мне.
Повисла тишина. Максим опустил бокал. Валентина Петровна уставилась на меня с открытым ртом.
— Что… что ты сказала?
— Я сказала, — я достала из сумки толстую папку и положила её на стол, — что всё новое имущество в этой квартире — телевизор, мебель, техника, сантехника — всё это совместно нажитое имущество. И у меня есть все доказательства.
— Ты что несёшь?! — взвизгнула свекровь, вскакивая. — Это моя квартира! Всё, что в ней — моё!
— Квартира — ваша, — кивнула я. — Но не имущество. Смотрите.
Я раскрыла папку и начала выкладывать на стол бумаги. Чеки, квитанции, акты выполненных работ.
— Телевизор куплен на деньги Максима. Вот чек, вот выписка с нашего общего счёта. Диван — то же самое. Кухонный гарнитур, холодильник, плита, стиральная машина, вся сантехника. Всё куплено в период нашего брака, на наши совместные деньги. По закону это совместно нажитое имущество.
— Но… но это же для моей квартиры! — Валентина Петровна побледнела.
— Это не имеет значения, — я говорила спокойно, удивляясь собственному хладнокровию. — Важно, кто платил. А платил мой муж. Из нашего семейного бюджета, в который я тоже вношу деньги. Всё имущество, приобретённое в браке, является совместной собственностью супругов, независимо от того, в чьём помещении оно находится. У меня есть все документы, все акты, всё подписано и заверено.
Максим молчал, глядя то на меня, то на мать.
— Ты… ты… — голос свекрови дрожал. — Ты змея! Приживалка! Я тебя в дом пустила, кормила, крышу дала, а ты! Ты это подстроила!
— Я ничего не подстраивала, — возразила я. — Я просто собирала документы. Знаете, три месяца меня унижали. Три месяца я таскала мебель, клеила обои, красила стены, ездила по магазинам. Три месяца вы называли меня бездельницей и неумехой. И каждый раз я молчала. Свекровь была уверена, что я промолчу и на этот раз, но она не знала, что её имущество теперь принадлежит мне.
— Максим! — Валентина Петровна схватила сына за руку. — Скажи ей что-нибудь! Она хочет украсть моё имущество!
— Я ничего не хочу красть, — я сложила бумаги обратно в папку. — Я просто хочу, чтобы вы поняли: я не прислуга. Я не бесправная приживалка. Я жена вашего сына, и у меня тоже есть права.
— Мам, — наконец заговорил Максим, и голос его был странным. — Это правда? То, что она говорит про последние три месяца?
— Какая правда?! — Валентина Петровна размахивала руками. — Она врёт! Она пытается нас поссорить!
— Мам, я спрашиваю: ты унижала Алину всё это время?
— Я… я просто требовала порядка в своём доме!
— Ты называла её бездельницей? Неумехой? Говорила, что она только мешала?
Валентина Петровна замолчала, понимая, что загнала себя в угол.
— Максим, она же действительно… ну, у неё вкуса нет, и она постоянно отвлекалась…
— Достаточно, — Максим встал из-за стола. — Алина, скажи честно. Всё это время, пока меня не было дома, мать вела себя так?
Я кивнула.
— Три года, Макс. Три года я молчала, потому что ты её защищал. Потому что ты говорил, что мы живём в её квартире и должны это уважать. Но за эти три месяца… я просто больше не могла.
— Она меня оговаривает! — закричала свекровь. — Она лжёт! Ты же знаешь, какая я, Максим, я бы никогда…
— Мам, я только что своими ушами слышал, как ты назвала мою жену бездельницей, — голос Максима был твёрдым. — Я видел, как ты унижала её прямо при мне. Если ты так себя ведёшь, когда я рядом, то что же ты творишь, когда меня нет?
Валентина Петровна опустилась на стул, и вдруг она стала казаться очень маленькой и старой.
— Я просто хотела, чтобы в моём доме был порядок, — пробормотала она.
— Твой дом, твой порядок, твои правила, — повторил Максим. — Да, мам. Это твоя квартира. Но Алина — моя жена. И я должен был защищать её, а не тебя.
Он повернулся ко мне:
— Прости. Прости, что не верил. Что не видел. Что заставлял тебя терпеть всё это.
Я почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Макс…
— Мы съедем, — решительно сказал он. — Я начну искать съёмную квартиру завтра же. Снимем что-нибудь маленькое, пока не накопим на своё. Но мы уедем.
— Максим, нет! — Валентина Петровна вскочила. — Сынок, куда ты? Это же твой дом! Я всё для тебя делала!
— Нет, мам. Это твой дом. И ты сама постоянно мне это напоминала. А мой дом — это там, где моя семья. Где моя жена.
Я взяла Максима за руку, и он сжал мою ладонь.
Мы съехали через две недели. Нашли небольшую двухкомнатную квартиру на окраине. Старенькую, с видавшей виды мебелью, но свою. Наконец-то свою.
Валентина Петровна пыталась звонить, просить прощения, умолять Максима вернуться. Но он был непреклонен. Раз в неделю он приезжал к матери, проведывал её, помогал с покупками. Но жить под одной крышей больше не мог.
— Я так виноват, — говорил он мне по вечерам, когда мы сидели на нашем скромном диване в нашей скромной съёмной квартире. — Три года. Я три года не замечал, что творится.
— Ты просто любил свою маму, — отвечала я. — Это нормально.
— Но я должен был любить тебя сильнее.
Папку с документами я так и хранила. На всякий случай. Формально, по закону, я действительно могла претендовать на половину всего купленного имущества. Но мне этого не нужно было. Мне нужно было только одно — чтобы меня услышали. Чтобы наконец поверили.
И меня услышали.
Прошёл год. Мы накопили на первый взнос на квартиру. Купили маленькую однушку, зато свою, только нашу. Валентина Петровна на новоселье пришла с тортом и букетом, осторожно оглядывалась по сторонам, боясь сказать что-то не то.
— Хорошая квартирка, — неуверенно сказала она. — Уютная.
— Спасибо, — я улыбнулась.
Она помолчала, потом добавила:
— Алина, я… прости. Я правда не хотела…
— Валентина Петровна, — остановила я её. — Всё хорошо. Правда. Давайте просто начнём заново.
Она кивнула, и я увидела в её глазах облегчение.
Вечером, когда она ушла, Максим обнял меня и прижал к себе.
— Ты слишком добрая, — прошептал он.
— Нет, — возразила я. — Я просто знаю, когда нужно бороться, а когда — прощать.
Папку с документами я выбросила на следующий день. Она больше не была нужна. Моё оружие отслужило своё. Теперь оно могло отправиться в прошлое — вместе со всеми унижениями, обидами и болью.
Я была свободна. Наконец-то свободна.
И это было лучшим ремонтом, который я когда-либо делала — ремонтом моей жизни.
