Семь лет. Семь лет я живу в этой квартире, семь лет просыпаюсь рядом с Антоном, семь лет терплю колкости его матери. Семь лет слушаю одно и то же: «Приехала из своей дыры и сразу в готовое гнёздышко устроилась». Валентина Петровна никогда не упускает случая напомнить мне, что я — чужая в этом доме.
— Лена, ты опять оставила посуду в раковине, — говорит она, входя на кухню, появившись в нашей квартире,как всегда без приглашения и без предупреждения. У неё есть ключ, который Антон дал ей ещё до нашей свадьбы. Я много раз просила забрать его обратно, но муж только отмахивается: «Ну что ты, она же мать».
— Я собиралась помыть после обеда, — отвечаю я, не поднимая глаз от тарелки. Пятилетний Максим сидит рядом и старательно ест кашу, косясь на бабушку. Он чувствует напряжение, дети всё чувствуют.
— Собиралась! — фыркает Валентина Петровна. — Всё у тебя «собиралась». А потом Антон приходит с работы уставший, а тут бардак. Хорошо хоть ребёнок нормальный растёт, не в тебя.
Я сжимаю кулаки под столом. Не в меня? Это я встаю к нему по ночам, когда болеет. Это я читаю сказки и играю с ним в конструкторы. Это я записала его в садик и хожу на все родительские собрания. Но промолчу. Как всегда.
Валентина Петровна обходит кухню взглядом хозяйки. А ведь когда-то она сама была такой же приезжей. Из деревни под Калугой перебралась в Москву в восьмидесятых, вышла замуж за отца Антона. Но об этом она предпочитает не вспоминать. Теперь она москвичка, а я — “понаехавшая” провинциалка.
— Эта квартира досталась нашей семье от бабушки Антона, — начинает она свою любимую песню. — А ты тут просто… гостья. Временная гостья.
«Временная гостья» — так она меня называет уже седьмой год. Временная гостья, которая родила ей внука, которая работает с утра до вечера, которая отдала все свои сбережения на ремонт в этой квартире.
— Мама, хватит, — устало говорю я.
— Не «мама» я тебе! Валентина Петровна! И не забывайся. Я здесь старшая, значит, я и хозяйка.
Максим морщится и отодвигает тарелку.
— Бабушка, почему ты на маму сердишься?
— Доедай кашу, внучок. А мама пусть учится порядок в доме наводить.
Вечером, когда Антон приходит с работы, я пытаюсь поговорить с ним в очередной раз.
— Антоша, мы не можем так дальше жить. Твоя мать приходит, когда захочет, устраивает мне выговоры, при ребёнке говорит гадости. Забери у неё ключи.
Антон снимает ботинки, не глядя на меня.
— Лен, ну что ты? Она же мать. Старый человек, одинокая. Квартира действительно от бабушки досталась…
— Антон! — я хватаю его за руку. — Мы семь лет женаты! У нас ребёнок! Это наш дом!
— Наш, наш. Но мама права, формально квартира записана на меня. И она привыкла ко мне приходить, когда я ещё один жил…
— Тогда перепиши половину на меня. Официально.
Антон морщится, как от зубной боли.
— Зачем эти формальности? Мы же любим друг друга.
Любим. Да, наверное, любим. Но любовь и документы — это разные вещи. Это я поняла не сразу.
Через неделю приезжают мои родители. Они собираются погостить десять дней, посидеть с Максимом, пока у нас отпуск не кончился. Папа с мамой — простые люди, он работает на заводе, она — в больнице. Но сколько раз они нам помогали! Когда делали ремонт в ванной — дали двести тысяч. Когда покупали новую мебель — ещё сто. Когда Максим заболел — опять их деньги выручили.
— Как хорошо, что вы приехали, — обнимаю маму. — А то Максим скучал по бабушке и дедушке.
— Только нам бы не помешать, — беспокоится папа. — Тут и так тесновато…
— Что вы, папа! Это наш дом, наша семья. Располагайтесь.
Антон встречает тестя с тёщей тепло, как всегда. Он их уважает, ценит помощь. Но я вижу, как он нервничает. Звонит маме, предупреждает о приезде моих родителей.
— Мама, к нам на неделю приехали Ленины родители… Да, нормально всё, что ты… Понятно.
На следующий день нам с Антоном нужно на работу. Родители остаются с внуком — читают, играют, готовят обед. Максим счастлив: бабушка Вера рассказывает ему про птиц и зверей, а дедушка Миша показывает фокусы.
Я работаю в турагентстве менеджером. В половине второго мне звонит мама, голос дрожит:
— Леночка, тут приехала свекровь твоя… Кричит, что мы тут самовольно поселились…
Сердце уходит в пятки.
— Мам, что происходит?
— Она говорит, чтобы мы собирали вещи и уезжали. Что это её квартира и она никого не приглашала…
Я слышу на фоне голос Валентины Петровны:
— Понаехали тут! Думают, можно где угодно поселиться! Это частная собственность!
— Мама, спокойно. Я сейчас приеду. Дайте трубку Валентине Петровне.
— Она не хочет разговаривать. Леночка, она очень сердитая… Максим испугался…
— Максик где?
— В своей комнате. Дедушка с ним сидит.
Я бросаю всё и лечу домой. По дороге звоню Антону:
— Твоя мать выгоняет моих родителей!
— Что?! Лена, я сейчас тоже еду.
— И забери у неё, наконец, ключи! Надоело!
Добираюсь за полчаса вместо обычного часа. У подъезда стоит чемодан моих родителей. Чемодан! Она выкинула их вещи на улицу!
Поднимаюсь по лестнице, слышу крик:
— Нечего тут устраиваться! Своя у вас дочка есть, пусть содержит!
Открываю дверь ключом. В прихожей стоят мои родители — растерянные. Мама плачет. Из комнаты доносится плач Максима.
— Валентина Петровна, что происходит?
Она оборачивается ко мне с красным от злости лицом:
— А ты спроси у своих родителей! Решили тут обосноваться, видите ли! Я им объясняю: это не гостиница, это частный дом!
— Это наш дом! — кричу я. — Наш с Антоном! И мои родители — мои гости!
— Наш?! — она смеётся истерично. — Твой? Да ты тут вообще никто! Документы есть на квартиру? Нет! А у моего сына есть! Значит, я тут главная!
Мама подходит ко мне:
— Леночка, мы лучше поедем в гостиницу…
— Никуда вы не поедете! — я обнимаю её. — Валентина Петровна, немедленно извинитесь перед моими родителями!
— Ещё чего! Это они должны извиниться за вторжение!
Приезжает Антон. Лицо хмурое, он понимает, что дело плохо.
— Мама, что ты делаешь?
— Антоша, я защищаю наш дом! Они тут хотят поселиться!
— Мама, это гости. На неделю.
— Неделю! А потом что? Останутся насовсем! Я таких знаю!
Я иду в детскую. Максим сидит на кровати, всхлипывает. Дедушка Миша гладит его по голове.
— Мама, почему бабушка Валя кричала на бабушку Веру? — спрашивает сын.
У меня комок в горле.
— Максимка, взрослые иногда не могут договориться. Но всё будет хорошо.
— А бабушка Вера и дедушка Миша уедут?
— Нет, внучок. Они погостят, как планировали.
Возвращаюсь в гостиную. Антон пытается успокоить мать:
— Мама, ну что ты себя так ведёшь? Это неправильно.
— Неправильно?! А то, что меня никто не спросил — правильно? Я узнала случайно, что тут чужие люди живут!
— Не чужие! Это родители Лены!
— Мне они никто!
Я подхожу к Антону:
— Антон, я хочу с тобой поговорить. Отдельно.
Мы идём на кухню. Я закрываю дверь.
— Антон, всё. Я больше не могу. Либо ты решаешь вопрос с матерью окончательно, либо я ухожу.
— Лен, не горячись…
— Не горячусь! Она выкинула моих родителей на улицу! При ребёнке устроила скандал! Сколько можно терпеть?
— Она волнуется…
— Антон! — я говорю очень тихо, но он понимает, что я серьёзно. — Я подаю на развод, если ты прямо сейчас не заберёшь у неё ключи и не перепишешь на меня половину квартиры.
Он бледнеет:
— Лена…
— Никаких «Лена»! Семь лет я терплю унижения! Мои родители отдали последние деньги на наш ремонт, а их выгоняют, как собак!
— Но формальности…
— Не формальности! Гарантии! Я хочу знать, что этот дом — мой тоже. Что я не «временная гостья»!
Антон молчит, смотрит в окно.
— А как я маме объясню?
— Завтра подаю документы на развод. И забираю Максима.
Он понимает, что я не блефую. Семь лет — это много, но я больше не могу жить в доме, где меня считают чужой.
— Хорошо, — говорит он наконец. — Завтра пойдём оформлять.
Мы возвращаемся в гостиную. Валентина Петровна сидит на диване, всё ещё возмущённая.
— Мама, — говорит Антон, — отдай ключи.
— Что?
— Ключи от квартиры. Отдай.
— Антоша, ты что?
— Мама, это неправильно. Лена права. Это наш дом.
Лицо Валентины Петровны становится белым.
— То есть ты меня выгоняешь? Ради неё?
— Не выгоняю. Но ключи отдай. И извинись перед Лениными родителями.
— Никогда!
— Тогда не приходи больше.
Она встаёт, трясущимися руками достаёт из сумочки ключи, швыряет их на стол.
— Ну и хорошо! Посмотрим, как ты без матери жить будешь! А эта твоя жена первая тебя бросит, как только что-то случится!
Она уходит, хлопнув дверью так, что дрожат стёкла.
Повисает тишина.
Мои родители стоят в прихожей, не зная, что делать.
— Простите их, — говорю я. — Располагайтесь. Это ваш дом тоже.
Мама обнимает меня:
— Леночка, может, не надо было…
— Надо, мама. Надо было давно.
На следующий день мы с Антоном идём к нотариусу. Оформляем на меня половину квартиры. Теперь я не «временная гостья». Теперь это мой дом.
Валентина Петровна не звонит три дня. Потом звонит Антону, плачет в трубку:
— Сынок, я же не хотела… Я переживала…
— Мама, приезжай. Но веди себя прилично.
Она приезжает с тортом и цветами. Просит прощения у моих родителей. Неискренне, фальшиво, но просит.
— Я понервничала, — говорит она. — Старые люди, знаете ли, мнительные.
Мои родители, конечно, прощают. Они добрые.
Но теперь у нас новые правила. Валентина Петровна звонит перед визитом. Она больше не делает мне замечания по хозяйству. Она называет меня не «временной гостьей», а просто Леной.
И когда через месяц мои родители снова приезжают — теперь уже на день рождения к Максиму, который скоро идёт в школу, — никто их не выгоняет. Валентина Петровна даже помогает накрывать на стол.
— Ты всё правильно сделала, — говорит мне мама, когда мы остаёмся вдвоём на кухне. — Надо было давно.
— Да, мам. Надо было давно.
А Валентина Петровна больше не считает меня временной гостьей. Потому что теперь у меня есть документы. И потому что она поняла: попытавшись выгнать моих родителей, она чуть не потеряла сына и внука. Её план разрушить нашу семью обернулся против неё самой.
Теперь она знает: в этом доме я не гостья. Я — хозяйка.
