Я проснулась в шесть утра, хотя гости должны были прийти только к трём часам дня. День рождения мужа — событие, к которому в нашей семье готовятся серьёзно. Особенно когда на пороге юбилей, пусть и небольшой — тридцать пять лет.
Кухня встретила меня привычным уютом: чистые столешницы, вымытая до блеска плита, расставленная по полочкам посуда. Я люблю порядок. Может быть, даже слишком люблю — по крайней мере, так считает моя свекровь Нина Петровна. Она вообще много чего обо мне думает, и почти ничего из этого не является комплиментом.
Раскатывая тесто для пирога, я мысленно прокручивала предстоящий день. Придут родители мужа, мои родители, его сестра с семьёй, несколько друзей. Человек пятнадцать за столом — вполне обычное дело для нашей семьи. Андрей любит шумные застолья, а я научилась их организовывать, хотя поначалу всё это казалось мне каторгой.
— Лен, ты чего так рано? — сонный голос мужа заставил меня обернуться.
— Готовлюсь к приёму высоких гостей, — улыбнулась я, вытирая руки о фартук. — Иди спи ещё, именинник. У тебя сегодня официальный выходной от всех дел.
Андрей подошёл, обнял меня сзади, уткнулся носом в шею.
— А если я хочу помочь?
— Тогда иди отсыпайся, чтобы вечером не заснуть за столом. Это и будет твоей помощью.
Он засмеялся и послушно удалился обратно в спальню. Мы вместе уже семь лет, и он давно знает: на кухне я предпочитаю работать одна. Это моё пространство, моя территория контроля. Здесь я чувствую себя уверенно, здесь всё идёт по плану.
К полудню стол ломился от блюд. Я приготовила фирменный салат с креветками, запекла утку с яблоками, сделала три вида закусок, нарезала овощи, украсила всё зеленью. На отдельном подносе красовались домашние пирожные — я пекла их до половины второго ночи, но результат того стоил.
— Лена, ты волшебница, — восхитился Андрей, заглядывая на кухню. — Мама обзавидуется.
Я промолчала. Разговоры о свекрови никогда не были моей любимой темой.
Нина Петровна и я не сошлись характерами с самого начала. Когда Андрей привёл меня знакомиться с родителями, она окинула меня оценивающим взглядом и сказала: «Худая какая. Ты вообще готовить умеешь? Или одни йогурты жуёшь?»
Это было семь лет назад, и с тех пор ситуация только ухудшилась. Свекровь находила всё новые поводы для недовольства. Я слишком много работаю. Я слишком мало времени провожу дома. Я трачу деньги на «всякую ерунду» вроде книг и абонемента в спортзал. Я готовлю «какую-то непонятную еду» вместо нормального борща и котлет.
Но самое главное — я не рожаю ей внуков.
«Уже седьмой год замужем, а толку никакого, — говорила она при каждом удобном случае. — Другие в твоём возрасте уже по двое-трое нарожали, а ты всё со своей работой носишься. Карьеристка.»
Нина Петровна не знала — потому что я никогда ей не рассказывала — что мы с Андреем лечимся. Что я прошла уже два курса терапии. Что каждый месяц, когда тест показывает одну полоску, я закрываюсь в ванной и плачу, кусая полотенце, чтобы муж не услышал. Что это моя самая большая боль, и каждое её замечание на эту тему — как нож по живому.
Но я молчала. Всегда молчала. Потому что это не её дело. Потому что не хотела выносить свою боль на всеобщее обсуждение. Потому что знала: даже сочувствие свекрови будет похоже на унижение.
В ответ я тоже находила, за что её покритиковать. Нина Петровна жила в старой двухкомнатной квартире на окраине города, и порядка там не было никогда. Грязная посуда в раковине, немытый пол, пыль на мебели, кухня, где на плите вечные жирные пятна, а в углах — следы плесени. Каждый раз, когда мы приезжали к ним в гости, я морщилась и старалась ничего не трогать.
«Ты бы хоть прибралась, мама, — говорил ей Андрей. — Тут же невозможно дышать.»
«Некогда мне! — отмахивалась она. — У меня дел полно, не то что у некоторых, которые весь день на работе прохлаждаются.»
А ещё я не могла простить ей одного поступка из прошлого. Когда Андрей закончил школу с золотой медалью, ему предложили поступить в престижный университет в Москве. Он мечтал об этом. Готовился, горел идеей. Но Нина Петровна устроила истерику: «Как это ты меня бросишь? Я одна, больная, кто мне поможет? Отец у нас пьёт, опоры никакой, а ты в Москву собрался?»
Андрей остался. Поступил в местный университет, который и университетом-то назвать сложно — обычный провинциальный вуз. Получил диплом, устроился на работу, но я всегда видела в его глазах эту тоску. Он мог бы стать кем-то большим. Мог бы реализовать свой потенциал. Но мать не отпустила. И для меня это было непростительно.
Гости начали приходить ровно в три. Первыми, как всегда, явились родители мужа. Нина Петровна вошла в квартиру с независимым видом, окинула взглядом прихожую, прошла в зал. Свёкор, Пётр Иванович, поздравил Андрея, крепко обнял сына и сунул ему в руку конверт с деньгами.
— Мама, папа, проходите к столу! — Андрей лучился счастьем.
Я улыбалась, принимала комплименты от остальных гостей, разносила закуски. Моя мама восхищалась украшением блюд, подруга Андрея не могла оторваться от пирожных. Даже его сестра, Ольга, которая обычно держалась настороженно, сказала: «Лена, ты постаралась. Всё очень красиво.»
Нина Петровна молчала. Она сидела во главе стола — место, которое Андрей всегда отдавал родителям — и с кислой миной ковыряла вилкой салат.
— Что-то не так? — не выдержала я.
— Да нет, всё нормально, — она пожала плечами. — Просто у нас вкусы разные. Я привыкла к простой еде, а тут всё такое… заморское.
Моя мама вмешалась:
— Нина Петровна, так это же праздник! Лена специально старалась, всё с душой приготовила.
— Я ничего не говорю, — свекровь подняла руки в жесте защиты. — Просто высказываю своё мнение. Или мне уже нельзя?
Я прикусила язык. Не сейчас. Только не сегодня. Сегодня день рождения Андрея, и я не хочу никаких скандалов.
Вечер тянулся. Мы ели, пили, говорили тосты. Андрей был счастлив, смеялся, обнимал друзей. Я тоже расслабилась, решив, что худшее позади. Нина Петровна ничего больше не говорила, только иногда бросала на меня странные взгляды.
А потом пришло время десерта.
Я принесла торт — большой, трёхслойный, украшенный свежими ягодами и шоколадной глазурью. Заказывала я его в лучшей кондитерской города, потому что знала: Андрей обожает торты, а сама я их печь не умею.
— О, какая красота! — воскликнула Ольга.
— Лена, ты сама делала? — спросила мамина подруга.
— Нет, заказывала, — честно призналась я. — Торты — это не моё.
И тут Нина Петровна оживилась.
— Ну конечно заказывала, — она довольно улыбнулась. — А что ты сама-то умеешь? Стол накрыть — и то через силу. Салатики эти твои — одна водичка. Утка пересушенная. Пирог вообще не допечён, я попробовала. И вот теперь торт покупной. Свекровь хотела унизить меня перед гостями, а опозорилась сама — как говорится.
Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. За столом повисла мёртвая тишина. Все смотрели то на меня, то на Нину Петровну.
— Мама! — строго сказал Андрей.
— Что «мама»? — она невинно пожала плечами. — Я правду говорю. Девушка замуж вышла, а готовить так и не научилась. В моё время женщины знали, как хозяйство вести. А сейчас что? Карьера, работа, а семья на последнем месте.
— Нина Петровна, — начала было моя мама, но я её остановила.
Что-то внутри меня щёлкнуло. Семь лет. Семь лет я терпела. Семь лет молча проглатывала оскорбления, насмешки, едкие замечания. Семь лет слушала о том, какая я плохая жена, какая неумеха, какая бесполезная женщина. И всё это время я молчала. Потому что не хотела ссориться. Потому что уважала её как мать мужа. Потому что думала, что рано или поздно она примет меня.
Но сегодня я поняла: никогда она меня не примет. Никогда не перестанет гнобить. И молчать больше нет сил.
— Знаете, Нина Петровна, — я медленно отставила нож для торта и посмотрела ей в глаза. — Вы правы. Я не идеальная хозяйка. Торты я печь не умею, это правда. Но знаете, что я умею? Я умею содержать дом в чистоте.
Она нахмурилась:
— Это ты к чему?
— К тому, что у меня дома хотя бы чисто. Моя кухня вымыта, на моей плите нет слоя жира, у меня на полу не валяется мусор, и у меня в углах не растёт плесень. А помните, как мы в последний раз к вам приезжали? Я зашла на вашу кухню и меня чуть не вывернуло наизнанку. У вас там посуда грязная стоит неделями, в холодильнике продукты с плесенью, а под раковиной такая вонь, что хоть противогаз надевай!
— Лена! — ахнула моя мама.
— Что?! — Нина Петровна вскочила с места. — Как ты смеешь?!
— Я смею говорить правду, — я тоже встала. — Вы семь лет учите меня жизни, критикуете за каждую мелочь. Я слишком худая. Я неправильно готовлю. Я трачу деньги не так. Я не рожаю детей. А сами-то вы посмотрите на себя! Вы живёте в грязи! Это же антисанитария полная!
Она побелела, потом покраснела:
— Ты… Ты наглая девчонка! Я — мать! Я старше тебя! Я вырастила сына, а ты ещё никого не вырастила!
— Вы вырастили сына, — согласилась я, чувствуя, как внутри всё кипит. — И при этом не дали ему поступить в нормальный университет! Андрей мог учиться в Москве, мог получить престижное образование, мог стать кем-то большим! Но вы устроили истерику, начали причитать, что вас бросают, что вы больная и одинокая. И он остался! Остался в этом городе, пошёл в посредственный вуз, работает на работе, которая его не устраивает, — и всё это из-за вас!
— Хватит! — рявкнул Андрей, и я впервые за много лет увидела его по-настоящему разъярённым. — Хватит! Обе!
Он стоял посреди комнаты, красный от гнева, и смотрел то на мать, то на меня.
— Мне тридцать пять лет, — голос его дрожал. — Тридцать пять! И я до сих пор слушаю, как вы обе поливаете друг друга грязью! Каждый раз, когда мы собираемся вместе, каждый праздник, каждая встреча — одно и то же!
— Андрюш, но она… — начала Нина Петровна.
— Молчи, мама! — он резко поднял руку. — Я устал. Устал слушать, как ты каждый раз цепляешься к Лене. Она плохо готовит? Готовит отлично! Она плохая хозяйка? У неё в доме чище, чем в больнице! Она не рожает детей? Это не твоё дело! Совсем не твоё! И знаешь что? Лена права. Ты действительно не дала мне уехать в Москву. Я хотел поступить туда, я мечтал об этом, но ты начала плакать, угрожать, что не переживёшь разлуку. И я остался. Потому что ты — моя мать, и я тебя люблю. Но ты даже «спасибо» не сказала. Ты просто решила, что так и должно быть.
Нина Петровна открыла рот, но ничего не сказала. По её щекам потекли слёзы.
Андрей повернулся ко мне:
— А ты, Лена. Ты моя жена. Я люблю тебя. Но каждый раз, когда ты начинаешь рассказывать о том, какая у мамы грязная кухня, мне хочется провалиться сквозь землю. Да, у неё не идеально. Да, она не такая чистоплотная, как ты. Но это моя мать! Ты можешь не любить её, но ты обязана уважать! Так же, как она обязана уважать тебя!
Я почувствовала, как комок подступает к горлу.
— Я семь лет терплю её нападки…
— А ты пробовала поговорить? — он устало провёл рукой по лицу. — Пробовала сказать ей, что тебе больно? Или ты просто копила всё в себе, чтобы потом выдать за праздничным столом при всех?
Он был прав. Я никогда не говорила с Ниной Петровной откровенно. Никогда не пыталась выяснить отношения, объяснить свою позицию. Я просто молчала, а потом срывалась в разговорах с Андреем, жаловалась, критиковала.
Андрей обвёл взглядом застывших гостей:
— Извините. Я не хотел, чтобы вечер так закончился. Но мне нужно, чтобы вы обе это услышали. Я люблю вас обеих. Вы обе важны для меня. Но я больше не могу быть буфером между вами. Я не могу каждый раз разруливать конфликты, успокаивать, сглаживать углы. Я устал. Я хочу просто жить. Хочу, чтобы моя семья была семьёй, а не полем битвы.
Он сел на стул, опустил голову. Я видела, как напряжены его плечи, как он дышит — глубоко и тяжело.
Нина Петровна вытерла слёзы, молча взяла сумочку и направилась к выходу. Пётр Иванович поспешил за ней. Перед тем как закрыть дверь, он обернулся и тихо сказал:
— Сынок, с праздником. И… подумайте все. Просто подумайте.
После их ухода гости начали постепенно расходиться. Кто-то пытался поддержать разговор, но всем было ясно: праздник окончен. Моя мама, уходя, обняла меня и прошептала: «Поговори с ней. Обязательно поговори.»
Когда все ушли, я принялась убирать со стола. Андрей сидел в зале, смотрел в окно. Я подошла, села рядом, взяла его за руку.
— Прости, — тихо сказала я.
— За что?
— За то, что испортила твой день рождения. За то, что не сдержалась. За то, что… наверное, за всё.
Он вздохнул, притянул меня к себе:
— Лен, ты не испортила. Просто… это должно было случиться. Рано или поздно. Лучше сейчас, чем через десять лет.
— Я правда пыталась, — призналась я. — Пыталась ладить с ней. Но каждый раз она находила повод меня уколоть. И я не выдерживала.
— Знаю. Я всё вижу. И ты права — мама действительно ведёт себя несправедливо. Но знаешь, в чём дело? Она боится.
— Боится? — я удивлённо посмотрела на мужа.
— Боится, что ты заберёшь меня у неё окончательно. Она всю жизнь посвятила мне, и когда я женился, ей показалось, что она больше не нужна. Что я выбрал тебя вместо неё. И вот она пытается доказать, что ты не справляешься, что я зря это сделал. Это такая её защитная реакция.
Я помолчала, переваривая его слова.
— А ты правда хотел в Москву?
— Хотел, — он кивнул. — Очень хотел. Но, знаешь, я не жалею. Если бы я уехал, я бы не встретил тебя. Не создал бы эту семью. Да, возможно, я бы сделал карьеру. Но что она стоит без тех, кого любишь?
Я прижалась к нему, и мы долго сидели в тишине.
На следующий день я набралась храбрости и позвонила Нине Петровне. Она ответила не сразу, и по голосу было понятно, что она плакала.
— Нина Петровна, можно мне к вам приехать? Нам нужно поговорить.
Долгая пауза.
— Приезжай.
Я приехала через час. Квартира встретила меня привычным беспорядком, но на этот раз я сдержалась. Села за кухонный стол, приняла чай.
— Мне очень жаль, — начала я. — Жаль, что всё так получилось. И что я наговорила лишнего.
Нина Петровна молчала, мешала ложечкой чай.
— Но мне тоже было больно, — продолжила я. — Все эти годы. Каждое ваше замечание, каждая критика. Вы даже не представляете, как это ранит. Я стараюсь. Правда стараюсь. Но для вас этого всегда мало.
Она подняла глаза:
— Я просто… я просто боялась, что ты отберёшь у меня сына. Что он забудет обо мне. И я пыталась защититься. Неправильно защититься, теперь я это понимаю.
— Я не хочу отбирать у вас Андрея, — сказала я твёрдо. — Он ваш сын, и он всегда будет вашим сыном. Но он ещё и мой муж. И нам нужно научиться делить его. Не воевать за него, а просто… жить рядом. Все вместе.
Мы проговорили два часа. Я рассказала ей о наших попытках завести ребёнка, о том, как мне больно слышать упрёки на эту тему. Она рассказала о своих страхах, о том, как тяжело ей было одной растить сына. О том, как она боялась отпустить Андрея в Москву, потому что там, в этом большом городе, он мог пропасть, и она никак не смогла бы ему помочь.
Мы не стали лучшими подругами после этого разговора. Но что-то изменилось. Мы стали разговаривать. Объяснять друг другу свои чувства. Я перестала копить обиды, а она — бросать ядовитые замечания.
Спустя полгода Нина Петровна позвонила мне сама:
— Леночка, а ты не могла бы помочь мне кухню убрать? А то я уж совсем запустила, одной тяжело.
Я приехала. Мы вместе отмывали плиту, выбрасывали старые вещи, протирали полки. Работали молча, но это молчание было не тягостным, а рабочим. В конце дня, когда кухня сияла чистотой, Нина Петровна обняла меня.
А ещё через полгода тест показал две полоски.
Когда я сообщила Нине Петровне, что жду ребёнка, она расплакалась. И впервые за все годы я увидела в её глазах не критику, не колкость, а настоящее, искреннее счастье.
— Я буду лучшей бабушкой, — пообещала она сквозь слёзы. — Самой лучшей.
И я ей верила.
Тот день рождения Андрея стал переломным для нашей семьи. Да, я испортила праздник. Да, мы все наговорили друг другу лишнего. Но иногда нужно разрушить старое, чтобы построить новое. Нужно высказать всё, что накопилось, чтобы потом начать с чистого листа.
Мы научились быть семьёй. Не идеальной — идеальных семей не бывает. Но настоящей. Где можно говорить о проблемах, где можно быть собой, где можно ошибаться и прощать.
И когда через год я держала на руках свою дочку, а рядом стояли Андрей и Нина Петровна, я подумала: мы справились. Все вместе мы справились.
Потому что семья — это не про безупречность. Это про то, чтобы принимать друг друга со всеми недостатками. Про то, чтобы быть рядом даже тогда, когда трудно. Про то, чтобы учиться любить не за что-то, а просто так. Несмотря ни на что.
И мы научились этому. Пусть не сразу. Пусть с болью и ошибками. Но научились.
А тот день рождения я вспоминаю теперь не со стыдом, а с благодарностью. Потому что именно тогда всё и началось. Тогда, когда свекровь хотела унизить меня перед гостями, а опозорилась сама — и мы обе, и я, и она, вдруг поняли, что так жить больше нельзя. И решили измениться.
И изменились.
