Алина впервые поняла, что квартира стала чужой, когда не смогла найти свою любимую кружку. Ту самую, синюю, с трещинкой, которую ей подарила мама еще до института. Кружка стояла на своем месте двадцать лет, пережила ремонты, переезды родителей, их смерть, и вот теперь исчезла. Алина открывала шкафчики один за другим, переставляла незнакомые тарелки, отодвигала непонятно откуда взявшиеся кастрюли, и с каждым движением внутри нарастало что-то горячее и неприятное.
— Лин, ты чего там гремишь? — Сергей высунулся из спальни, заспанный, в старой футболке. — Восьмой час всего.
— Мою кружку кто-то взял.
— Какую кружку?
— Синюю. Мамину.
Сергей почесал затылок, зевнул:
— Ну посмотри в посудомойке, может там.
— Я посмотрела. Нет там.
— Тогда не знаю. — Он пожал плечами и скрылся обратно.
Алина постояла посреди кухни, глядя на заваленный посудой стол. Вчерашние тарелки, чьи-то оставленные чашки с чайными пакетиками, крошки по всей столешнице. Она провела ладонью по лбу, собираясь с силами, и начала убирать. Когда она мыла посуду, в коридоре послышались шаги, и появилась Танька — племянница Сергея, приехавшая в Москву поступать в институт.
— Доброе утро, тетя Алина! — бодро пропела девушка. — А что у нас на завтрак?
«У нас», — отметила про себя Алина и молча достала сковородку.
Полгода назад, когда она выходила замуж за Сергея, ей казалось, что она наконец-то перестанет быть одна в этой огромной сталинке. После смерти родителей квартира стала слишком тихой, слишком пустой. Комнаты хранили эхо прошлой жизни, и Алина задыхалась в этой тишине. Сергей появился неожиданно — добрый, спокойный инженер из проектного института, где она работала бухгалтером. Он делал ей комплименты, приносил кофе, слушал её, когда она рассказывала о родителях. Он не был похож на столичных женихов, вечно куда-то спешащих, вечно оценивающих. Он был простой. Надежный.
— А родные твои на свадьбу приедут? — спросила она тогда, за месяц до росписи.
— Не-а, — покачал головой Сергей. — Они все далеко. Да и не поймут они этого всего, знаешь. Мы с тобой сами, по-простому.
Алина тогда обрадовалась. Большая шумная свадьба была ей не нужна. Расписались в загсе, отметили вдвоём в ресторане, и Сергей переехал к ней. Он приехал с одним чемоданом и пакетом книг. Скромный. Непритязательный. Идеальный.
Первый месяц был удивительным. Сергей готовил завтраки, они смотрели фильмы по вечерам, гуляли по Москве. Алина показывала ему свои любимые места, он восхищался архитектурой, фотографировал, обнимал её на фоне старых особняков. Она чувствовала себя счастливой.
Потом приехала его мать, Валентина Петровна.
— Ой, Сереженька, сыночек! — Она повисла на шее у Сергея прямо в прихожей, оттеснив Алину к вешалке. — Соскучилась я, родной мой!
Алина улыбалась, помогала раздеться, готовила чай. Валентина Петровна осматривала квартиру с нескрываемым изумлением, трогала мебель, заглядывала в комнаты.
— Ну ничего себе! — восклицала она. — Вот это размах! А потолки-то какие! Сереженька, ты герой, такую невесту нашел!
Что-то в этих словах кольнуло Алину, но она промолчала. Гостья пробыла неделю, и каждый день Алина готовила, убирала, стирала. Валентина Петровна не предлагала помощь, зато много говорила о том, как Серёжа в детстве был замечательным мальчиком, как все соседки им восхищались, как он ей, вдове, помогал.
— Я всего два дня, Алиночка, не сердись, — говорила свекровь, когда через неделю Алина деликатно намекнула, что, может быть, пора и обратно. — Только внучатую племянницу Дашу заберу с вокзала — она в Москву приехала, вещички купить надо к поступлению. Мы с ней разок по магазинам пробежимся и уедем.
«Два дня» растянулись на четыре. Даша оказалась шумной семнадцатилеткой с вечно разряженным телефоном и привычкой занимать ванную по два часа. Когда они наконец уехали, Алина обнаружила, что её новый шампунь почти закончился, а банное полотенце исчезло.
— Серёж, ты не видел большое белое полотенце?
— Какое? — Он листал телефон, лёжа на диване.
— Которое висело в ванной. Махровое.
— А, мама, наверное, случайно в сумку положила. Перепутала. Не страшно же.
Алина хотела сказать, что страшно, что это её полотенце, которое они с мамой выбирали в «Зара Хоум», последнее совместное приобретение перед болезнью. Но Сергей уже снова уткнулся в экран, и она решила не портить вечер.
Следующей приехала сестра Сергея, Люда, с восьмилетним сыном Мишей.
— Я всего на три дня, Алиночка, — щебетала она, располагаясь в гостиной. — Мне тут к хирургу на консультацию надо, у нас в городе таких специалистов нет. А Мишку не с кем оставить, отец у него, сам понимаешь, никакой. Сережа, ты же не против?
Сергей, конечно, не был против. Алина тоже не могла возражать — какой человек откажет больной. Но за три дня Миша разбил вазу, которая стояла на комоде со времён бабушки, изрисовал обои в коридоре фломастерами и устроил потоп в ванной. Люда только ахала, говорила «детки-детки», но не извинялась и тем более не предлагала возместить ущерб.
Когда они уезжали, Алина пересчитала деньги в заначке, которую держала в шкатулке. Не хватало двух тысяч. Она спросила Сергея.
— Ну я взял, — он пожал плечами. — Люде на дорогу дал, она же одна с ребенком. Неудобно было отказать.
— Серёж, но это мои деньги. Ты мог хотя бы спросить.
— Да ладно тебе, не жадничай. Семья же.
«Твоя семья», — подумала Алина, но вслух не сказала.
Через месяц в их квартире появился дядя Гриша — младший брат отца Сергея. Ему нужна была помощь с трудоустройством, и Сергей пообещал, что «пару дней переночует, пока не разберется». Гриша оказался грузным мужиком лет пятидесяти, который храпел по ночам, курил на балконе, несмотря на запреты, и смотрел футбол громко комментируя происходящее на экране. Он задержался на две недели. Алина работала из дома, и каждый день к обеду дядя Гриша появлялся на кухне, спрашивал, «что на обед», и преспокойно ждал, пока она приготовит.
— Серёж, когда твой дядя съедет? — спросила она однажды вечером, когда они остались наедине.
— Скоро, Лин. Он работу ищет, понимаешь. Нельзя же человека на улицу.
— Но это уже почти месяц!
— Ну и что? Квартира же большая, тебе не тесно.
— Мне тесно, Серёж! Мне душно! Я не могу нормально работать, он постоянно шумит, у меня пропадают вещи!
— Не преувеличивай. И вообще, это моя семья. Ты же хотела, чтобы дом стал живым.
Алина замолчала. Да, хотела. Но не так.
Кульминация наступила, когда приехала Танька. Племянница Сергея поступала в московский вуз и совершенно естественно восприняла квартиру как свою законную жилплощадь.
— Ну я же теперь студентка, буду тут жить! — радостно объявила она, занимая маленькую комнату, которая раньше была папиным кабинетом. — Дядь Серёж, ты же не против?
Сергей не был против. Алина попыталась возразить:
— Серёж, но мы не обсуждали это. Пять лет учиться — это всерьёз. Может, она в общежитии поживёт?
— Какое общежитие, Лина? Ты там была? Клоповник. Я не могу племянницу в таких условиях оставить. Потерпи немного, она тихая, много места не займёт.
Танька оказалась не тихой. Она приводила подруг, которые хохотали до полуночи, она оставляла грязные следы в ванной, она таскала из холодильника всё подряд, не спрашивая, и однажды Алина застала её в своей спальне, когда девушка примеряла её украшения перед зеркалом.
— Таня, что ты делаешь?!
— А, тёть Лина, извините! — Девушка не смутилась. — Просто посмотрела, какие у вас красивые серёжки. Можно я завтра на свидание надену? Одолжите?
— Нет, нельзя. Это мои личные вещи.
— Ну вот, жадина. — Танька надулась. — Дядь Серёж, тётя не даёт серёжки!
И Сергей, не разбираясь, сказал:
— Лина, ну дай ей. Один вечер же всего.
Алина просто ушла из спальни. Она закрылась в ванной и тихо плакала, глядя на своё отражение. Она не узнавала ни эту квартиру, ни свою жизнь, ни даже себя. Где та Алина, которая мечтала о теплом доме, о семье? Теперь она чувствовала себя служанкой в собственных стенах.
А потом снова приехал дядя Гриша. «На несколько дней, с работой проблемы». И Люда с Мишей — «на недельку, мужа выгнала, некуда деваться». И ещё какая-то дальняя тётка, которую Алина видела впервые в жизни, но которая чувствовала себя полноправной хозяйкой и делала замечания, где что лежит неправильно.
Квартира гудела, как улей. Утром очередь в ванную, вечером толкучка на кухне. Алина готовила на них на всех каждый день, покупала продукты, стирала чужое бельё. Её шампуни заканчивались с невероятной скоростью, её крема исчезали, её любимые чашки бились. Она находила огрызки яблок на своём письменном столе, чужие носки в своей спальне, свою косметику разбросанной по всей ванной.
Сергей не замечал. Он приходил с работы, ужинал, смотрел телевизор и отправлялся спать. Он был рад, что его родные рядом. Он чувствовал себя главой большого семейства. А Алина превращалась в тень.
Взрыв случился в субботу. Алина стояла перед холодильником, хотела пожарить котлеты на всех, когда обнаружила, что мясо закончилось. Она купила три килограмма вчера, специально с запасом. Открыла холодильник — пусто. Посмотрела в морозилку — там лежали только пельмени, которые принёс дядя Гриша.
— Кто съел мясо? — спросила она, выходя в коридор.
Тишина.
— Я спрашиваю: кто взял мясо из холодильника?!
— А что такого-то? — высунулась из комнаты Танька. — Мы с девчонками пожарили шашлык вчера вечером в парке. Вы же спали, не стали будить.
— Вы взяли три килограмма мяса, которое я купила на неделю, и сожгли его в парке?!
— Ну не сожгли, а приготовили. Чего вы кричите-то.
Это было последней каплей. Она прошла в спальню, где Сергей лежал с телефоном, достала кошелёк и выложила на кровать чек из магазина.
— Серёж, я потратила на продукты в этом месяце сорок семь тысяч рублей. Сорок семь тысяч! Это почти вся моя зарплата. А ещё счета за электричество выросли вдвое, воду втрое, потому что твоя родня живёт здесь как в отеле. Я устала.
— Ну и что ты предлагаешь? — Он даже не поднял глаз от экрана.
— Я предлагаю, чтобы они съехали. Все. Сегодня.
— Лина, ты чего? — Теперь он посмотрел на неё. — Это моя семья.
— А это моя квартира! Моя! Я здесь родилась, здесь выросла, здесь мои родители умерли, понимаешь?! И я не собираюсь превращать её в коммуналку для твоих родственников, которым на меня наплевать!
— Не ори. Они услышат.
— Пусть слышат! — Алина не узнавала свой голос. — Пусть слышат, что я больше не буду их горничной! Пусть слышат, что мне надоело находить окурки на моём балконе, грязные тарелки в моей комнате и пустой холодильник на моей кухне!
— Успокойся, — Сергей встал, попытался обнять её, но она отстранилась.
— Не трогай меня. Скажи им, чтобы собирали вещи.
— Лина, будь разумной. Им некуда идти.
— Это не моя проблема, Серёж. — Голос её стал холодным и чужим. — Свою родню в столицу притащил — сам и содержи, я больше ни копейки не дам.
Она развернулась и вышла из комнаты. В коридоре столпились все домочадцы — притихшие, виноватые, но ещё не верящие, что праздник заканчивается. Алина прошла мимо них, взяла сумку, надела куртку.
— Я ухожу к подруге, — сказала она, глядя на Сергея. — Когда вернусь через три часа, хочу видеть квартиру пустой. Или я вызову полицию и начну процедуру выселения. Юрист мне уже всё объяснил.
Она не блефовала. Вчера она действительно проконсультировалась у знакомого адвоката, узнала свои права. Квартира была её собственностью, она имела полное право распоряжаться ею. И даже регистрация брака это не отменяла.
Входная дверь хлопнула. Алина спустилась по лестнице, вышла на улицу. Ноги дрожали, сердце колотилось, но впервые за несколько месяцев она чувствовала себя живой. Злой, измотанной, но живой.
Она вернулась через четыре часа, специально задержавшись. Квартира была пуста. Идеально, подозрительно пуста. На столе лежала записка от Сергея: «Всё уехали. Не сердись. Поговорим вечером».
Алина медленно прошлась по комнатам. В папином кабинете на столе остался след от кружки — светлое кольцо на тёмном дереве. В ванной на полке лежали чужие заколки. На кухне — гора немытой посуды. Но людей не было. Никого.
Она открыла окно, впустила свежий воздух, и только тогда позволила себе сесть. Села на диван в гостиной и просто сидела, слушая тишину.
Сергей пришёл поздно вечером. Она сидела на кухне с чаем, и он осторожно присел напротив.
— Лина, прости.
Она молчала.
— Я правда не думал, что так получится, — продолжал он. — Они обещали пару дней, я верил. Я не хотел, чтобы ты так уставала.
— Ты не хотел меня защитить, — тихо сказала Алина. — Ни разу. Даже когда Танька рылась в моих вещах, даже когда твой дядя выкурил три пачки на моём балконе, даже когда они съели мои продукты. Ты ни разу не сказал им, что это неправильно.
— Мне было неудобно. Они же гости, семья.
— А я что? Я кто?
Сергей опустил голову.
— Ты моя жена. Самый близкий человек. Прости меня, пожалуйста. Я честно не понимал, что они так сядут на шею. Думал, помогу немного, и всё. Не знал, что это так обернётся.
Алина смотрела на него и видела уставшего, растерянного человека. Не злодея. Не предателя. Просто слабого мужчину, который хотел всем угодить и в результате предал того, кто был рядом.
— Серёж, я не знаю, сможем ли мы дальше, — сказала она медленно. — Мне нужно время подумать. Но знай: больше никто из твоих родственников в эту квартиру не въедет. Никогда. Если ты не можешь это принять — уходи сейчас.
— Я принимаю, — быстро ответил он. — Клянусь. Больше никого. Только мы.
Она кивнула и отпила чай. Он был холодным, невкусным, но она допила до конца. Потом встала, ополоснула чашку — свою синюю, которую нашла вечером за диваном, где её бросила Танька, — и поставила в шкаф.
— Я спать, — сказала Алина. — Подумаем завтра.
Она ушла в спальню и заперла дверь. Легла в пустую постель, укрылась своим одеялом, и только тогда позволила слезам катиться по щекам. Она плакала тихо, долго, оплакивая не столько разрушенный брак, сколько наивную веру в то, что можно построить семью на компромиссах и уступках.
Но когда слёзы закончились, и она лежала в темноте, слушая ночную Москву за окном, внутри появилось что-то другое. Маленькое, упрямое, твёрдое. Чувство собственного достоинства. Чувство права. Чувство дома, который она отстояла.
Завтра она проснётся в своей квартире. Будет она одна или с мужем — это покажет время. Но точно без чужих людей, без чужих претензий, без чужих ожиданий. И пока тишина обнимала её, Алина улыбнулась в темноту.
Её дом. Её правила. Её жизнь.
Наконец-то.
