— Ты думаешь, платье — это перебор? — я в третий раз одёрнула подол, пока Андрей парковался у родительского дома. — Первое знакомство всё-таки…
— Перестань, — он сжал мою ладонь. — Мама от тебя в восторге будет, вот увидишь.
— А твой отец?
— Отчим, — поправил он. — Суровый, но справедливый. Всегда таким был.
Дом встретил нас ароматом выпечки и лаванды. Я сжимала коробку конфет, чувствуя, как вспотели ладони.
Меня удочерили в шесть лет — мои приёмные родители были добрыми, но уже немолодыми людьми. О настоящих родителях я ничего не знала. И вот теперь предстояло познакомиться с семьёй Андрея.
— Ну наконец-то! — на пороге появилась улыбающаяся женщина с тёплыми глазами. — Андрюша столько рассказывал! Скорее заходите, я пирог испекла.
Она обняла меня с такой искренностью, что я на мгновение растерялась. За её спиной стоял высокий мужчина с внимательным взглядом. Он просто кивнул, окинув меня изучающим взглядом.
— Алексей Петрович, — представился он, отступая вглубь прихожей.
За ужином свекровь, Марина Алексеевна, не давала мне опомниться от вопросов. Она искренне интересовалась моей работой в школе, планами, увлечениями.
Андрей рассказывал, как мы столкнулись на выставке современного искусства. Как внезапно решили стать семьей.
Его отчим молчал, лишь изредка отпивая чай. Но я постоянно чувствовала на себе его взгляд.
— И вы верите, что современные дети способны по-настоящему воспринимать Толстого и Достоевского? — внезапно спросил он, прервав мой рассказ об уроке литературы.
— Безусловно, — я улыбнулась. — Всё дело в подходе.
— Хм, — он отрезал кусок пирога. — Литература… это сейчас профессия?
— Папа, — в голосе Андрея прозвучало предупреждение.
— Что? Я просто спрашиваю, — он вновь посмотрел на меня. — Скромную ты выбрал, сынок. Без амбиций, без перспектив. Смешно от такого выбора, мог найти и получше.
Марина Алексеевна вздохнула:
— Лёша!
— Всё нормально, — я выпрямилась. — Я горжусь тем, что учу детей любить литературу.
— Конечно-конечно, — он поднялся. — Пойду подышу.
Вечер продолжился в напряжённой атмосфере. Когда мы собирались уходить, свекровь шепнула мне:
— Не принимай близко к сердцу. Он не всегда такой.
Алексей Петрович попрощался сухо, даже не взглянув мне в глаза.
В машине я молчала, пока Андрей не коснулся моего колена:
— Что случилось?
— Твой отчим меня невзлюбил, — я не выдержала, и на глаза навернулись слёзы.
— Да брось, — Андрей сжал мою руку. — Он… непростой человек. Не злой, просто… я его таким никогда не видел.
— Он смотрел на меня так, словно я нанесла ему какую-то личную обиду, — я вытерла щёку. — Будто между нами уже что-то произошло.
— Странно. Он воспитал меня как родного, хотя я сын его второй жены. Всегда был требовательным, но справедливым.
Я кивнула, глядя в окно. Что-то необъяснимое витало в воздухе. Словно между нами уже существовала какая-то история, о которой никто не знал.
В зеркале заднего вида я заметила силуэт у окна — отчим Андрея стоял неподвижно, наблюдая, как мы уезжаем.
— Всё наладится, — шепнул Андрей, но в его голосе звучала неуверенность.
Я сжала его руку в ответ. Внутри меня зародилось странное противоречивое чувство — обида на несправедливый холод и необъяснимое желание вернуться, чтобы понять, что скрывается за этим ледяным взглядом.
Три недели спустя мы снова ехали к родителям Андрея — на день рождения его матери. Всю дорогу я перебирала возможные сценарии новой встречи со свёкром.
— Мама говорит, он спрашивал о тебе, — как бы между прочим заметил Андрей.
— Вот как? — я удивлённо посмотрела на него. — И что именно?
— Ну… — он замялся. — Откуда ты родом, про твоё детство.
У меня внутри что-то сжалось.
— Зачем ему эта информация?
— Понятия не имею.
Марина Алексеевна встретила нас радушно. Гостиная наполнилась людьми — смех, звон бокалов, обрывки разговоров.
В углу у книжных полок я заметила Алексея Петровича. Он стоял, вертя в пальцах бокал, и смотрел куда-то поверх голов собравшихся.
Набрав в лёгкие воздуха, как перед прыжком в воду, я направилась к нему.
— Не скучаете в одиночестве? — спросила я, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки.
Он вздрогнул, пролив несколько капель на манжет рубашки.
— Надо же, — уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. — А я как раз думал о школе… Твои пятиклассники ещё не свели тебя с ума своей энергией?
— Спасибо, всё хорошо, — я удивилась его внезапному интересу. — Готовимся к конкурсу чтецов.
— Какие произведения выбрали? — в его голосе появились странные нотки.
— В основном классику. Лермонтова, Ахматову…
Я заметила, как дрогнула его рука, сжимающая бокал.
— Что-то не так?
— Нет, просто… — он сделал глоток. — У меня была дочь.
— Была? — осторожно спросила я.
— Её украли. Похитили, — отрезал он. — Давно.
Между нами повисла пауза. Вокруг шумели гости, но мы словно оказались в коконе тишины.
— Мне очень жаль, — искренне произнесла я.
— Женя любила стихи, — вдруг сказал он, глядя сквозь меня. — Я ей читал Лермонтова перед сном.
— Сколько ей было?
— Почти четыре, — он поставил бокал. — После развода с первой женой я приехал навестить Женю, а её… не было.
Просто исчезла со двора. Долгие месяцы поисков не дали результата, — он провёл ладонью по лицу. — Не знаю, зачем я это рассказываю.
— Иногда нужно говорить о том, что болит, — тихо сказала я.
— Ты напоминаешь мне её, — неожиданно признался он. — Что-то в твоих глазах, в жестах. Извини за прошлую встречу.
— Вы не виноваты, — я осторожно коснулась его руки.
— Ты не понимаешь, — он отстранился. — Никто не поймёт, каково это — потерять ребёнка и не знать, жив ли он. Просыпаться с мыслью: может, сегодня найдётся?
Андрей подошёл к нам:
— Всё в порядке?
— Да, мы просто разговариваем, — я попыталась улыбнуться. — Алексей Петрович рассказывал…
— О прошлом, — резко прервал тот. — Пойду поздравлю Марину.
Он ушёл, а я осталась, ощущая, что произошло что-то важное.
Позже, помогая Марине Алексеевне накрывать на стол, я поймала её взгляд.
— Лёша сегодня другой, — заметила она. — Ты что-то сказала?
— Мы просто беседовали, — пожала я плечами.
— Он рассказал о дочери? — её голос дрогнул. — Он почти никогда о ней не говорит. Даже со мной.
— Немного, — у меня внезапно пересохло во рту. — Сказал, что её похитили.
— Это сломало его, — вздохнула она. — Мы познакомились, когда он уже год безуспешно искал её. Я видела фотографии — такая же, как он, только глаза… удивительно похожи на твои.
Я замерла с тарелкой в руках. Что-то внутри меня щёлкнуло, как механизм старых замков.
— Меня удочерили из детского дома, — неожиданно для себя призналась я. — В шесть лет. До этого я не помню, где жила.
Марина Алексеевна выронила вилку. Та звякнула о плитку, но никто не наклонился поднять.
— Шесть лет? — переспросила она. — Когда именно?
— Двадцать лет назад, — мой голос дрожал. — Кто мои настоящие родители, я не знаю.
Звук разбитого стекла заставил нас обернуться. В дверях кухни стоял Алексей Петрович. У его ног осколки бокала, вино растекалось тёмным пятном.
— Из какого детского дома? — его голос звучал хрипло, надломленно.
— Из восьмого, в Подмосковье, — растерянно ответила я. — А что…
Он шагнул ко мне, не замечая осколков. Его взгляд впился в мои черты, будто хотел запомнить каждую линию.
— У моей дочери, — произнёс он с трудом, — было родимое пятно. На левом плече. Похожее на два полумесяца.
Земля ушла из-под ног. Мои пальцы невольно коснулись плеча — именно того места, о котором он говорил.
— Откуда вы знаете? — выдохнула я.
Его глаза расширились. Он протянул руку к моему лицу, но остановился.
— Покажи, — в его голосе прозвучала мольба.
Я медленно отвела ворот. Там, как и всегда, виднелось родимое пятно — два слившихся полумесяца.
Алексей Петрович резко развернулся и вышел. Мы услышали его шаги по лестнице, хлопнувшую дверь.
Андрей стоял потрясённый:
— Что происходит?
Марина Алексеевна прижала руки к груди:
— Господи. Неужели… это возможно?
Спустя несколько минут Алексей Петрович вернулся с потрёпанной коробкой. Его лицо было бледным, руки заметно дрожали.
— Это она, — он достал фотографию. — Моя Женя.
На пожелтевшем снимке улыбалась маленькая девочка в платье с бантом. У неё не хватало переднего зуба.
— У меня тоже было так, новый зуб криво вырос, — я машинально коснулась своего. — Мне говорили, что я выбила его, упав с качелей.
Время словно остановилось. Алексей Петрович не отрывал от меня взгляда — в нём смешались боль и робкая надежда.
— Невероятно, — прошептал Андрей, переводя взгляд с меня на фотографию. — Это какая-то фантастика.
Марина Алексеевна опустилась на стул, не в силах вымолвить ни слова.
— Ты помнишь, когда тебя привели в детдом? — Алексей Петрович говорил отрывисто, едва сдерживаясь.
— Смутно. В документах сказано, что меня нашли на вокзале, одну. Я не помнила своего имени. Назвали меня Анной.
— Женя, — выдохнул Алексей Петрович, и в этом звуке было столько боли, что сердце сжалось. — Евгения Алексеевна.
Так звали мою дочь. Её выкрали со двора в день моего визита. Три года поисков не дали результата.
Он осторожно, будто боясь спугнуть видение, коснулся моей щеки:
— Женечка…
В глубинах памяти что-то шевельнулось — мимолётный образ, запах, ощущение. Сильные руки, подбрасывающие меня к потолку. Смех. Чувство защищённости.
— Я помню… — слова застряли в горле. — Помню игрушку в руках. И мужской голос: «Лети, Женечка, лети!»
Алексей Петрович судорожно вздохнул:
— У нас на даче был синий слон. Ты его очень любила.
Андрей застыл, его лицо побледнело:
— Так ты… дочь моего отчима?
Я посмотрела на него, осознав весь ужас ситуации:
— Андрей, я…
— Подождите, — Марина Алексеевна поднялась, её голос звучал неожиданно твёрдо. — Давайте не будем делать поспешных выводов. Нужно проверить всю информацию. Родимое пятно, выбитый зуб — это серьёзно, но…
— У меня сохранились документы, — Алексей Петрович достал из коробки потрёпанную папку. — Заявления, фотографии, медкарта Жени.
Группа крови, прививки, даже отметка о травме зуба.
Следующий час мы лихорадочно сопоставляли факты. Андрей молча сидел в стороне, наблюдая, как его родители раскладывают передо мной жизнь, о которой я не подозревала.
Всё происходящее казалось сюрреалистичным сном, но одновременно пробуждало во мне забытые воспоминания.
— Группа крови совпадает, — Марина Алексеевна сравнивала бумаги. — Временные рамки тоже. Если тебя обнаружили в шесть, а до этого ты три года где-то была…
— Нужен тест ДНК, — твёрдо сказал Алексей Петрович. — Это единственный способ узнать наверняка.
Я кивнула, всё ещё не в силах осознать происходящее. Рука непроизвольно коснулась родимого пятна.
— Я согласна.
Алексей Петрович опустился передо мной на колени:
— Прости меня, — его голос дрожал. — За всё. За те ужасные слова. Я не понимал, почему от одного взгляда на тебя моё сердце разрывалось.
— Вы не могли знать, — я удивилась спокойствию своего голоса.
— Я должен был почувствовать, — он сжал кулаки. — Отец должен узнавать своего ребёнка.
Андрей поднялся, его лицо исказилось:
— Значит, мы с тобой… — он не смог закончить.
— Вы не кровные родственники, все нормально — быстро сказала Марина Алексеевна. — Андрей, Лёша не твой биологический отец, ты же знаешь.
Я встретилась взглядом с Андреем. В его глазах читалось столько эмоций — потрясение, облегчение, растерянность. Он приблизился и опустился рядом:
— Ты всё та же, — прошептал он. — Моя Аня… или Женя…
— Я сама не знаю, кто я теперь, — честно призналась я. — Но я точно знаю, что любила тебя.
Алексей Петрович поднялся. Он выглядел состарившимся, но в его глазах теплилась надежда:
— Много лет я представлял этот момент. И вот ты здесь, а я даже не могу…
Он не закончил. Просто протянул руку — тот же жест, что при нашей первой встрече. Но теперь в нём не было холода. Только трепетная, почти благоговейная нежность.
Я вложила свою ладонь в его. Когда наши ладони соприкоснулись, через меня словно пропустили электрический ток — странное, почти забытое ощущение узнавания.
— В какой вселенной такое вообще возможно? — Марина Алексеевна нервно перебирала край скатерти. — Двадцать лет прошло…
— Сколько раз я представлял, как открою дверь, и там будешь ты, — голос Алексея Петровича стал глубже, тише. — Но чтобы вот так, через Андрея… Прости, но твоей матери уже нет, но я расскажу тебе о ней.
— Тонкая грань между случайностью и закономерностью, — я почувствовала, как дрожат мои губы.
Андрей пересел ближе, его пальцы легко сжали моё предплечье:
— Как мы теперь со всем этим?
Я посмотрела на них — мужчина с внезапно посветлевшими глазами, чья боль выточила глубокие морщины у рта; женщина, чьи руки подрагивали от переполняющих эмоций; и Андрей — неожиданное связующее звено в этой невероятной истории.
— Мы проверим всё до конца, — я медленно выдохнула. — А дальше… будем разбираться. Вместе.
— Вместе, — повторил Алексей Петрович, и улыбка, неуверенная, почти отвыкшая от собственного существования, наконец коснулась его лица. — Ты дома.
Что-то сдвинулось внутри — как будто встал на место кусочек пазла, о существовании которого я не подозревала.
Пустота, с которой я прожила двадцать шесть лет, вдруг обрела форму и имя. Результаты теста ещё впереди, но сердце уже знало ответ.
Андрей наклонился к моему уху:
— Не бойся. Я с тобой.
Я кивнула, не сдерживая слёз. Алексей Петрович осторожно обнял меня, и в его объятиях было что-то знакомое — забытое, но удивительно родное. Запах, который моё тело помнило на клеточном уровне.
— Прости, что не нашёл тебя раньше, — его голос дрожал. — Я искал, клянусь, я искал…
— Я знаю, — ответила я. — Главное, что теперь мы нашли друг друга.
Новый день для новой жизни — жизни, где разорванные нити прошлого и настоящего наконец сплелись воедино, где старые раны начали заживать, и где каждый из нас получил шанс всё начать заново.
И я была готова к этому началу.
