— Мам, срочно. Нужны все деньги.
Голос у сына, Вадима, был глухой, напряженный.
Галина Сергеевна замерла с полотенцем в руках. Она сразу почувствовала беду, но лицо осталось невозмутимым. Привычка.
— Что случилось, Вадик?
Он не смотрел в глаза. Его пальцы нервно теребили ключ от машины.
— Свете. Операция.
У Галины Сергеевны на миг перехватило дыхание.
— Господи. Что? Какая операция? Серьезно?
— Какая разница, мам? — он наконец поднял на нее тяжелый взгляд. — Вопрос жизни и смерти.
Он говорил отрывисто, будто выдавливал слова.
— Нужны деньги. Много. Все, что у тебя есть.
Все.
Это слово повисло в маленькой кухне. «Все» — это были ее сбережения. То, что она откладывала десять лет, отказывая себе в отпуске, в новой одежде, в ремонте старой дачи.
Ее подушка безопасности. Ее маленькая, тщательно оберегаемая крепость.
Деньги, которые гарантировали, что она никогда не станет обузой. Что сможет позволить себе сиделку, если понадобится, а не висеть на шее у Вадима.
— Вадим, но как же… Это ведь…
— Мам, нет времени! — он ударил ладонью по столу. — Клиника частная. Ждать нельзя. Ты хочешь, чтобы она умерла?
Это был удар ниже пояса. Она знала, что он манипулирует, но материнское сердце сжалось от страха.
Она всегда была опорой. Тем, кто решает проблемы. Тем, кто держит небо, пока остальные паникуют.
Она медленно кивнула.
— Сколько?
— Все, — повторил он. — До копейки.
Она не помнила, как оделась, как дошла до отделения банка.
Ее руки слегка дрожали, когда она подписывала бумаги на закрытие вклада. Холодная, гладкая ручка в пальцах.
Сотрудница банка, молоденькая девушка, смотрела с сочувствием. Наверное, решила, что старуху обманули мошенники.
Галина Сергеевна горько усмехнулась про себя. Если бы.
Она получила тяжелую пачку купюр. Она не стала их пересчитывать.
Вадим ждал у входа. Его рука была влажной и липкой, когда он выхватил у нее конверт.
— Спасибо, мам. Я… я все верну. Обязательно.
Он развернулся и почти побежал к своей машине.
Галина Сергеевна осталась одна на ступеньках банка. Внутри была пустота. На счету не осталось ничего. Ее десять лет жизни, ее страховка, ее будущее — все ушло.
Неделя прошла как в бреду.
Вадим не звонил.
На ее робкие сообщения: «Как Света? Как прошла операция?», он отвечал через несколько часов односложно: «Нормально».
«Ему не до меня, — убеждала она себя. — Он спасает жену. Все хорошо».
Она запрещала себе думать о деньгах. Она же их не на ерунду отдала. На жизнь.
В четверг она пошла в «Магнит» у дома. Нужно было купить молока и хлеба.
Она брела между стеллажами, механически кладя в корзинку продукты.
И в отделе бытовой химии она ее увидела.
Свету.
Абсолютно живую, румяную, здоровую.
Она стояла к ней вполоборота и громко, заразительно смеялась, обсуждая с какой-то подругой новый кондиционер для белья.
— …и запах! Ленка, ты не представляешь! «Альпийская свежесть»! — Света держала в руках большую розовую бутыль.
На ней было легкое платье, и никаких следов больницы. Никакой слабости.
Галина Сергеевна выронила корзинку.
Пластиковая бутылка молока глухо стукнулась о пол.
Света обернулась на звук.
Их взгляды встретились.
Смех оборвался. Улыбка медленно сползла с лица ее невестки.
Света моргнула. Раз, другой.
Ее подруга, Лена, не заметив ничего, продолжала щебетать:
— …так я взяла этот, с лавандой. Светик? Ты чего?
Света не смотрела на подругу. Она смотрела на Галину Сергеевну.
В ее глазах не было ни стыда, ни раскаяния. Только холодное, мгновенное раздражение. Как будто свекровь застала ее не за чудовищным обманом, а сунула нос не в свое дело.
Галина Сергеевна сглотнула. Во рту было сухо, как будто она наелась пыли.
— Света… — прошептала она. — Операция…
Молоко из упавшей бутылки растекалось по линолеуму белой, равнодушной лужей.
— Ой, Галина Сергеевна, здравствуйте, — Света вдруг натянула деловитую улыбку. — Вы что-то уронили.
Она повернулась к подруге:
— Лен, ты иди на кассу, я сейчас догоню. Забыла соль посмотреть.
Подруга, бросив удивленный взгляд на Галину Сергеевну и на лужу, пожала плечами и покатила тележку дальше.
Как только она скрылась за стеллажом, лицо Светы снова стало жестким.
— Вы что тут делаете? — процедила она.
Этот вопрос, такой абсурдный в своей наглости, ошпарил Галину Сергеевну.
— Я… живу здесь. Я пришла за хлебом. Света, что происходит? Ты… ты ведь должна быть в больнице?
Невестка закатила глаза. Так она делала всегда, когда Галина Сергеевна говорила что-то, по ее мнению, «старомодное».
— Господи. Во-первых, не кричите, на нас смотрят.
Галина Сергеевна огляделась. Охранник у входа действительно повернул голову в их сторону. А она ведь даже не повысила голос. Она шептала.
— Во-вторых, — Света сделала шаг ближе, понизив голос до злого шипения, — это не ваше дело.
— Как… не мое? — Галина Сергеевна чувствовала, как пол уходит из-под ног. — Вадим сказал… он взял…
— Вадим все правильно сказал. Вы сами ему все отдали. Все, мне некогда.
Она сделала движение, чтобы обойти ее.
Галина Сергеевна инстинктивно шагнула в сторону, преграждая ей путь. Она сама от себя не ожидала этой твердости.
— Куда пошли деньги, Света?
Взгляд невестки стал ледяным.
— Я повторяю. Не. Ваше. Дело. Вадим вам все объяснит, если посчитает нужным.
Она резко обогнула ее, едва не толкнув плечом, и быстрыми, пружинистыми шагами пошла к кассам, не оборачиваясь.
Галина Сергеевна осталась стоять над белой лужей.
Охранник подошел:
— Женщина, у вас все в порядке? Давайте я уберу.
Она только кивнула, не в силах говорить.
Она бросила корзинку с оставшимися продуктами. Забыла, зачем пришла.
Она не помнила, как вышла из магазина.
Холодный октябрьский ветер ударил в лицо, но она его почти не почувствовала. Мир сузился.
Она шла домой на автомате.
В голове билась одна мысль, вытесняя все остальные: «Обманули».
Не «ошиблись». Не «недоговорили».
Обманули.
Цинично, расчетливо, глядя в глаза.
Ее сын. Вадим.
Она вошла в квартиру.
Привычные вещи казались чужими. Диван, на котором он сидел, когда просил. Стол, по которому он ударил ладонью.
Все это было декорацией к дешевому, омерзительному спектаклю.
Ее пальцы, все еще дрожащие, нащупали телефон.
Надо позвонить Вадиму.
Она должна услышать его голос. Он должен все объяснить.
Может быть, Света сбежала из больницы? Может, это ремиссия? Может, операция была вчера, а сегодня ее отпустили?
Мозг отчаянно цеплялся за самые нелепые оправдания.
Гудки. Длинные, безразличные.
— Да, мам, — его голос был нетерпеливым. На фоне играла музыка.
— Вадик… — ее собственный голос показался ей чужим, скрипучим.
— Мам, я занят, что-то срочное?
— Да. Я… я только что видела Свету.
На том конце провода наступила короткая пауза. Музыка стала чуть тише.
— Ну. И что? — тон был настороженный.
— Она… в магазине. С подругой. Она смеялась.
Галина Сергеевна замолчала, давая ему возможность… что?
Она не знала, чего ждет. Раскаяния? Испуга?
Вадим тяжело вздохнул. Это был вздох человека, которого отвлекли от важных дел какой-то глупостью.
— Мам. Ну я же просил не лезть.
— Вадим, что происходит? Ты сказал — операция.
— Да, операция! — он вдруг повысил голос. — Но все изменилось!
— Что изменилось?
— Нашли другого врача! Другую методику! Без… без ножа. Да. Новое лечение. Деньги пошли туда! Все еще дороже оказалось!
Он говорил быстро, сбивчиво, но напористо.
— Какое лечение, Вадик?
— Ой, мам, ты все равно не поймешь! Сложные термины! Главное — Света здорова, так? Ты же этого хотела?
— Я… да, но…
— Ну вот и все! Ты помогла, тебе спасибо. Все, я не могу говорить.
И он повесил трубку.
Галина Сергеевна смотрела на телефон в своей руке.
«Новое лечение».
«Сложные термины».
«Ты все равно не поймешь».
Он даже не попытался соврать убедительно.
Он не дал себе труда.
Потому что был уверен, что она «схавает» и это.
Ее сын считал ее идиоткой.
Вот это было страшнее, чем потеря денег.
Она положила телефон на стол.
Ее крепость рухнула. Ее подушка безопасности, которую она копила десять лет, была не просто украдена.
Она была отдана добровольно.
И не на спасение жизни.
А на что?
На кондиционер для белья? На новое платье? На что-то, о чем ей, с ее «старыми» понятиями, знать не положено?
Она села на жесткий кухонный стул.
Ее больше не трясло.
Она чувствовала, как внутри что-то тяжелое и холодное опускается на самое дно.
Это был не гнев.
Это была точка.
Она не спала всю ночь.
Она не плакала. Она сидела на кухне и смотрела в темное окно.
Она прокручивала в голове не десять лет, которые копила. Она прокручивала тридцать лет, что растила сына.
Где?
В какой момент он решил, что она — не человек, а функция? Ресурс. Банкомат, который можно взломать, зная правильный код.
Код назывался «вопрос жизни и смерти».
Утром она не пошла на работу. Впервые за пятнадцать лет она позвонила и сказала, что берет отгул.
Она не стала ждать, что они придут к ней «управлять» ею.
Она оделась. Вызвала такси.
Она поехала к ним. В их новую квартиру в новостройке, на которую они взяли ипотеку, и с которой она им тоже помогала.
Она должна была увидеть их. Увидеть, куда ушли ее десять лет жизни.
Она поднялась на этаж. Дверь ей открыл Вадим.
Он был в домашней футболке, растерянный. Он не ждал ее.
— Мам? Ты чего? Что-то…
Она молча отстранила его и прошла в квартиру.
В прихожей пахло новой техникой и картоном.
Из комнаты вышла Света.
На ней был тот самый бежевый кашемировый костюм. Идеально сидел. Дорогой.
— Галина Сергеевна? — она искренне удивилась, но тут же взяла себя в руки. — Ой, а мы как раз к вам собирались! Конфет купили!
В комнате, куда выходила прихожая, Галина Сергеевна увидела его.
Огромный, во всю стену, телевизор. Такой она видела только в рекламе. Рядом стояли коробки от новой игровой приставки.
— Конфет, — глухо повторила Галина Сергеевна.
— Да! — Света активно закивала. — Вы просто не так все поняли. Вадим вам напутал.
— Напутал, — кивнула Галина Сергеевна.
Она смотрела на сына. Он так и застыл у входа, не зная, что делать.
— Вадик, Света говорит, ты напутал.
Вадим дернулся, перевел на нее затравленный взгляд.
— Мам, ну… Это все сложно.
— Деньги, — просто сказала она. — Где они?
Света взяла инициативу на себя. Она улыбнулась. Снисходительно.
— Галина Сергеевна. Мы вам так благодарны. Вы нас просто спасли. Но поймите, это… бизнес.
— Бизнес? — Галина Сергеевна перевела на нее взгляд.
— Ну да. У Вадика были… временные трудности. А тут подвернулся проект. Горящий! Нужно было срочно вложить. А вытащить было неоткуда.
Она говорила так, будто объясняла ребенку, почему нельзя есть снег.
— А операция? — спросила Галина Сергеевна.
Тут Света картинно вздохнула.
— Ох. Это Вадик придумал. Он у вас такой впечатлительный. Знал, что вы по-другому не дадите. Он так за меня боится, за наше будущее!
Она с нежностью посмотрела на мужа.
Галина Сергеевна проследила за ее взглядом.
Вадим. Ее сын. Стоял, опустив голову. Не впечатлительный.
Слабый.
И ведомый.
— И что за проект? — ее голос оставался ровным.
— Ой, это сложно! — отмахнулась Света, проходя к новой кофемашине на кухне. — Связано с… криптовалютой. Вы все равно не поймете. Главное — мы скоро все вернем! С процентами! Будете кофе?
Она сияла.
И в этом сиянии, в этом дорогом костюме, в запахе нового пластика, в этом снисходительном «вы не поймете» и было то самое.
Последняя капля.
Не обман.
А то, с какой легкостью они этот обман совершили. С каким презрением к ней.
Они не просто украли ее сбережения.
Они обесценили ее жизнь. Ее десять лет экономии. Ее материнские чувства.
Все это было растоптано ради «криптовалюты» и нового телевизора.
— Понятно, — сказала Галина Сергеевна.
Вадим поднял голову. Он ожидал слез, криков, упреков.
Он не увидел ничего.
Только спокойное, усталое лицо матери.
— Мам, ты… ты не сердишься? — он с надеждой шагнул к ней.
Галина Сергеевна посмотрела на него.
Внутри больше ничего не опускалось. Дно было достигнуто.
Она медленно пошла к выходу.
— Мам, ты куда? — Вадим схватил ее за руку. — Подожди, Света сейчас…
Галина Сергеевна посмотрела на его руку на своем рукаве.
Потом на него.
— Вадим, — сказала она тихо, но так, что Света на кухне перестала шуметь кофемашиной. — У тебя была мать.
Он замер.
— Ты променял ее. На… — она кивнула на Свету, — …на это. И на телевизор.
— Да как вы смеете! — взвизгнула Света, вылетая из кухни.
— Добровольно вы отдали не вы. Это я. Вам. Отдала.
Галина Сергеевна стряхнула его руку.
Вадим смотрел на нее, и в его глазах наконец-то появился страх. Не за Свету.
За себя. Он понял, что что-то сломал.
Безвозвратно.
— Мам…
— Ты мне больше не сын.
Она сказала это.
И не почувствовала боли. Только облегчение.
— Живите.
Она открыла дверь и вышла на лестничную клетку.
Света что-то кричала ей в спину.
Вадим молчал.
Галина Сергеевна нажала кнопку лифта, не оборачиваясь.
Первым делом она сменила замок.
Пришел мастер, крякнул, вынул старую личинку, поставил новую, с блестящими, сложными ключами.
Потом начались звонки.
Первые дни — яростные. В основном Света. Сообщения, полные оскорблений и угроз.
«…да вы пожалеете!»
«…неблагодарная!»
«…Вадим вам этого не простит!»
Галина Сергеевна не отвечала. Она просто блокировала номера. Один за другим.
Потом начал звонить Вадим.
Сначала — напор. «Мам, открой, надо поговорить».
Потом — жалость. «Мам, ну что ты как неродная. Мы же семья».
Потом — снова злость. «Ты не имеешь права! Я подам в суд!»
Она не блокировала его номер. Она просто перестала брать трубку.
Звонки стали реже.
В квартире стало непривычно. Воздух казался чище.
Раньше она этого не замечала, но от Вадима и Светы всегда оставался тяжелый дух. Запах чужого парфюма, табака, какой-то вечной суеты и требований.
Теперь в ее доме пахло только ей. Кремом для рук и слабым ароматом моющих средств.
Она пошла на работу. Коллеги спросили, что случилось.
— Давление, — коротко ответила она.
Больше никто не лез.
Она открыла новый вклад. В другом банке.
Положила туда первые три тысячи.
Это было смешно по сравнению с той суммой. Но это было ее.
Это был ее первый кирпичик в новую крепость.
Она начала спать. Впервые за много лет она спала всю ночь, не прислушиваясь к телефону, не ожидая очередного «мам, срочно».
К концу зимы, месяца через четыре, она возвращалась из библиотеки — взяла себе детектив.
У подъезда стоял он.
Вадим.
Галина Сергеевна замерла.
Он был не в кашемировом костюме. Он был в старой, мятой куртке.
Небритый, с красными глазами.
Он увидел ее и бросился к ней.
— Мама!
Ее первая реакция — отшатнуться. Он уловил это движение.
— Мама, постой!
Он остановился в паре шагов.
— Мам, я…
Она молча смотрела на него.
— Этот проект… эта криптовалюта… все. Все прогорело, — он говорил быстро, глотая слова. — Света… она… она сказала, что я неудачник.
Он всхлипнул.
— Она подала на развод. Мам, я… я все понял.
Он ждал.
Он ждал, что она сейчас ахнет, прижмет его к себе, поведет домой. Накормит. Спасет.
Как делала всегда.
Галина Сергеевна смотрела на него. На этого побитого, жалкого мужчину.
И не чувствовала ничего.
Ни злости. Ни любви.
Только глухую, холодную усталость.
— Мам, прости меня… Я… я не знаю, что мне делать… Мне некуда идти!
Он сделал шаг, пытаясь обнять ее.
Галина Сергеевна подняла руку, выставляя ладонь.
— Нет, Вадим.
Ее голос был тихим, но он остановился как вкопанный.
— Но я же твой сын! — его голос сорвался на плач.
— Ты был моим сыном.
Она повторила ту фразу.
— Тот мальчик, которого я любила, никогда бы не убил свою мать ради денег на… — она поморщилась, — …на «проект». А тебя, — она обвела его взглядом, — тебя я не знаю. И знать не хочу.
— Но куда я пойду?!
— Это уже не мое дело.
Она обошла его.
Он что-то кричал ей в спину. Угрожал. Молил.
Она не оборачивалась.
Она подошла к двери подъезда, достала новый, блестящий ключ. Он с трудом, но вошел в скважину.
Дверь за ней закрылась, отсекая его вопли.
Поднявшись в квартиру, она сняла пальто.
На подоконнике в кухне у нее стоял маленький горшочек с цикламеном. Она купила его себе на прошлой неделе.
Она взяла лейку и осторожно полила сухую землю.
Ярко-розовые цветы, похожие на бабочек, качнулись ей навстречу.
Прошел год.
Весна в этом году была ранней и на удивление теплой.
Галина Сергеевна сидела на скамейке в парке, щурясь на солнце. Она возвращалась с работы.
Она больше не бежала домой, чтобы успеть приготовить ужин «для Вадика, вдруг зайдет».
Теперь она часто вот так сидела. Просто смотрела на детей, играющих у фонтана.
Ее новый счет в банке пополнился. Сумма была уже приличной. Не той, прежней, но достаточной, чтобы не бояться завтрашнего дня.
Она позволила себе то, о чем давно мечтала, но всегда откладывала «на потом».
Она записалась на курсы по ремонту и реставрации мебели.
Ей нравилось брать старый, скрипучий стул, снимать с него облезлый лак, шлифовать дерево, чувствовать его живую текстуру, покрывать новым воском.
В этом было что-то правильное.
Возвращать вещам их достоинство.
Она думала о Вадиме.
Уже не с болью. Она думала о нем, как о человеке, которого знала очень давно, и который умер.
Она слышала о нем.
Звонила как-то дальняя родственница, тетя Вера из Твери, которой он тоже пытался «занять».
Вадим так и не поднялся.
Он перебивался случайными заработками, жил в каком-то хостеле. Он писал ей письма.
Галина Сергеевна получила три.
Первое было полно раскаяния и мольбы.
Второе — упреков. «Если бы ты тогда помогла, я бы отыгрался».
Третье — снова жалости. «Я болею. У меня никого нет».
Она читала их.
И видела только слова. Сплетенные в знакомые, манипулятивные узоры.
Она не ответила ни на одно.
После третьего письма она перестала проверять почтовый ящик.
Она знала, что он не изменился. Он просто искал новый «крючок».
Он так и не понял, что она больше не та рыба, которая на него клюнет.
Свету она видела один раз.
Случайно, в центре города.
Из дорогого, блестящего черного внедорожника выпорхнула она.
В новом, еще более дорогом пальто, с идеальной укладкой, она смеялась, разговаривая с пожилым, грузным мужчиной.
Она выглядела абсолютно счастливой.
Света ее не заметила. Она прошла мимо, оставив за собой облако резких, модных духов.
Галина Сергеевна проводила ее взглядом.
И впервые в жизни не почувствовала укола зависти или несправедливости.
Она почувствовала только легкое, почти брезгливое любопытство.
«Интересно, — подумала она, — у этого тоже скоро попросят на операцию?»
Она усмехнулась своим мыслям.
Она допила свой маленький стаканчик капучино, который теперь покупала себе каждую пятницу.
Пора было домой.
Там ее ждал старый комод, который она нашла в интернете. Он требовал много работы.
Галина Сергеевна встала со скамейки и медленно пошла к остановке.
Она больше никого не спасала. Она никого не держала.
Она просто шла домой. В свою. Крепость.
