— Мам, открой. Это я. И я не один.
Голос Кирилла за дверью звучал непривычно твердо, почти официально. Я отложила книгу и пошла в прихожую, на ходу поправляя волосы.
Тревога уже успела пустить корни где-то в солнечном сплетении.
На пороге стоял сын, а за его плечом — высокий мужчина в строгом пальто. Незнакомец держал в руках дорогой кожаный портфель и смотрел на меня спокойным, оценивающим взглядом.
Таким взглядом смотрят на предмет, который собираются или купить, или выбросить.
— Мы можем войти? — спросил Кирилл, даже не пытаясь улыбнуться.
Он прошел в квартиру, как хозяин, которым, видимо, себя уже и считал. Незнакомец последовал за ним.
— Познакомься, это Игорь Викторович, — бросил сын, стягивая куртку. — Он врач. Мы просто поговорим. Я о тебе беспокоюсь.
Слово «беспокоюсь» прозвучало как приговор. Я посмотрела на этого «Андрея Викторовича».
Седина на висках, тонкие, сжатые губы, усталые глаза за стеклами очков в модной оправе. И что-то до боли, до озноба знакомое в том, как он чуть склонил голову набок, изучая меня.
Сердце сделало кульбит и рухнуло вниз.
Игорь.
Сорок лет стерли его черты, покрыли патиной возраста и чужой, незнакомой мне жизни. Но это был он.
Мужчина, которого я когда-то любила до сумасшествия и вышвырнула из своей жизни с той же яростью. Отец Кирилла, который так и не узнал, что у него есть сын.
— Добрый день, Анна Валерьевна, — произнес он ровным, хорошо поставленным голосом психиатра. В его глазах не дрогнул ни один мускул. Он не узнал. Или сделал вид, что не узнал.
Я молча кивнула, чувствуя, как немеют ноги. Мир сузился до одной точки — его спокойного, профессионального лица.
Сын привел в дом человека, чтобы упечь меня в сумасшедший дом и отобрать квартиру, и этот человек — его собственный отец.
— Пройдемте в гостиную, — мой голос прозвучал на удивление спокойно. Я сама его едва узнала.
Кирилл тут же начал излагать суть дела, пока «врач» внимательно осматривал комнату.
Сын говорил о моей «неадекватной привязанности к вещам», о «нежелании принимать реальность», о том, что мне одной тяжело в такой большой квартире.
— Мы с Катей хотим помочь, — вещал он. — Купим тебе уютную студию рядом с нами. Будешь под присмотром. На оставшиеся деньги сможешь жить, ни в чем не нуждаясь.
Он говорил обо мне так, будто меня здесь не было. Словно я была старым шкафом, который пора вывезти на дачу.
Игорь, или как его теперь, Игорь Викторович, слушал, изредка кивая. Затем он повернулся ко мне.
— Анна Валерьевна, вы часто разговариваете с покойным мужем? — его вопрос ударил под дых.
Кирилл опустил глаза. Значит, это он рассказал. Моя привычка иногда вслух комментировать что-то, обращаясь к фотографии отца, превратилась в его руках в симптом.
Я перевела взгляд с испуганного лица сына на непроницаемое лицо его отца. Холодная ярость вытеснила шок.
Они оба смотрели на меня, ожидая ответа. Один — с жадным нетерпением, другой — с клиническим любопытством.
Ну что ж. Игры захотели? Будут вам игры.
— Да, — ответила я, глядя прямо в глаза Игорю. — Говорю. Иногда он мне даже отвечает. Особенно когда речь заходит о предательстве.
На лице Игоря не дрогнул ни один мускул. Он лишь сделал короткую пометку в своем блокноте.
Этот жест был красноречивее любых слов. «Пациентка агрессивно реагирует на вопросы, подтверждая защитную реакцию. Проекция чувства вины». Я почти видела эту строчку, выведенную его аккуратным врачебным почерком.
— Мам, ну что ты такое говоришь? — занервничал Кирилл. — Игорь Викторович помочь хочет. А ты язвишь.
— Помочь в чем, сынок? Помочь освободить для тебя жилплощадь?
Я смотрела на Кирилла, и во мне боролись два чувства: жгучая обида и желание встряхнуть его, закричать: «Очнись! Посмотри, кого ты привел!». Но я молчала. Раскрыть карты сейчас — значило проиграть.
— Это не так, — он покраснел, и эта краска стыда была единственным доказательством того, что в нем еще осталось что-то человеческое. — Мы с Катей беспокоимся. Ты совсем одна. Заперлась тут со своими… воспоминаниями.
Игорь поднял руку, мягко останавливая его.
— Кирилл, позвольте мне. Анна Валерьевна, скажите, а что именно вы считаете предательством? Это важное чувство. Давайте поговорим о нем.
Он смотрел на меня все тем же изучающим взглядом. Я решила пойти ва-банк. Проверить его.
— Предательство бывает разным, доктор. Иногда человек просто уходит за хлебом и не возвращается. Бросает. А иногда… он возвращается через множество лет, чтобы отобрать у тебя последнее.
Я внимательно следила за его реакцией. Ничего. Абсолютно. Лишь легкий профессиональный интерес.
Он или обладал железной выдержкой, или действительно ничего не помнил. Второй вариант казался мне еще более чудовищным.
— Интересная метафора, — заключил он. — То есть вы воспринимаете заботу сына как попытку отнять у вас что-то? Это чувство возникло давно?
Он вел допрос. Аккуратно, методично, загоняя меня в угол поставленного им же диагноза. Каждое мое слово, каждый жест он будет трактовать в нужную ему сторону.
— Кирилл, — я повернулась к сыну, игнорируя психиатра. — Проводи доктора. Нам нужно поговорить наедине.
— Нет, — отрезал он. — Мы все будем обсуждать вместе. Я не хочу, чтобы ты потом снова манипулировала и давила на жалость. Игорь Викторович здесь как независимый эксперт.
«Независимый эксперт». Мой бывший муж, который не платил алименты, потому что даже не знал о сыне.
Отец, которого Кирилл никогда не видел. Ирония была настолько злой, что хотелось рассмеяться в голос. Но я сдержалась. Смех они бы тоже записали в симптомы.
— Хорошо, — сказала я неожиданно покладисто. Я чувствовала, как внутри меня что-то остывает и твердеет, превращаясь в острый ледяной клинок. — Раз вы так хотите мне помочь… Расскажите, что вы предлагаете.
Кирилл заметно расслабился, обрадованный моей внезапной сговорчивостью.
Он с энтузиазмом начал расписывать прелести маленькой студии в новостройке на окраине города. Говорил про консьержа, про «таких же, как ты, бабушек» на лавочках.
Я слушала его и смотрела на Игоря. И вдруг поняла.
Он не просто не узнал меня. Он смотрел на меня с той же легкой брезгливостью, с какой смотрел всегда на все, что считал ниже себя: на мою любовь к простому ситцу, на мои книги в мягких обложках, на мою «провинциальную» сентиментальность.
Он сбежал от этого много лет назад. И теперь, волею судьбы, вернулся, чтобы вынести этому окончательный вердикт. Признать «больным» и убрать с глаз долой.
— Я подумаю над вашим предложением, — сказала я, поднимаясь. — А теперь, будьте добры, оставьте меня. Мне нужно отдохнуть.
Кирилл просиял. Он добился своего. Я «согласилась подумать».
— Конечно, мам. Отдыхай. Я позвоню завтра.
Они ушли. Игорь на прощание бросил на меня короткий взгляд, в котором не было ничего, кроме профессионального удовлетворения.
Я закрыла за ними дверь на все замки. Подошла к окну и смотрела, как они выходят из подъезда. Кирилл что-то оживленно говорил, жестикулируя. Игорь слушал его, положив руку на плечо. Отец и сын. Какая идиллия.
Они сели в его дорогую машину и уехали. А я осталась. В своей квартире, которую они уже мысленно поделили.
Но они кое-чего не учли. Я была не просто старой сентиментальной женщиной. Я была женщиной, которую однажды уже предали. И второго раза я не допущу.
На следующий день телефонный звонок раздался ровно в десять. Кирилл был бодр и до тошноты деловит.
— Мам, привет. Ну как ты, отдохнула? Игорь Викторович сказал, что для полноты картины ему нужно провести еще одну встречу. Более… формальную. С тестами. Он может подъехать завтра в обед.
Я молчала, перебирая в руках старую серебряную ложечку — единственное, что осталось от моей бабушки.
— Мам, ты слышишь? — в голосе сына проскользнуло нетерпение. — Это просто формальность, чтобы все было по закону. Катя уже даже шторы присмотрела для гостиной. Говорит, сюда идеально впишутся оливковые.
Щелк.
Это был не звук. Это было ощущение. Что-то тонкое и натянутое до предела внутри меня лопнуло. Шторы.
Они уже выбирали шторы в мою квартиру. В мой дом. Меня еще даже не списали со счетов, а они уже делили мою жизнь, мою мебель, мое пространство.
— Хорошо, — произнесла я ледяным тоном. — Пусть приезжает. Жду.
Я положила трубку, не дослушав его радостных излияний. Все. Хватит. Хватит быть понимающей, слабой, удобной. Хватит играть роль жертвы в их пьесе. Пора начинать свою.
Первым делом я открыла ноутбук. «Психиатр Игорь Викторович Соколовский».
Интернет знал все. Вот он, мой бывший Игорь. Успешный врач, владелец частной клиники «Гармония души», автор научных статей, эксперт на телевидении.
На фото он уверенно улыбался, излучая надежность и компетентность.
Я нашла телефон клиники. И записалась на прием. На свое девичье имя. Анна Крылова.
Администратор любезно сообщила, что у доктора есть «окно» завтра утром. Какая удача.
Весь вечер я разбирала старые коробки. Я искала не доказательства. Я искала себя.
Ту, двадцатилетнюю, которую он бросил беременной, потому что она «не соответствовала его амбициям». Ту, которая выжила, вырастила сына, дала ему все, что могла.
И вот он, этот сын, вырос и привел своего успешного папочку, чтобы тот помог ему избавиться от «проблемной» матери.
Утром я оделась не так, как обычно. Строгий брючный костюм, который я не носила много лет.
Уложила волосы, сделала сдержанный макияж. Я смотрела на себя в зеркало и видела не испуганную женщину, а генерала перед решающим сражением.
В клинике «Гармония души» пахло дорогим парфюмом и стерильностью. Меня проводили в его кабинет. Он был огромен, с панорамным окном и кожаной мебелью.
Игорь сидел за массивным столом из темного дерева. Он поднял глаза, когда я вошла, и на его лице промелькнуло недоумение.
Он явно не ожидал увидеть здесь «пациентку» Анну Валерьевну. Но он все еще не понимал, кто перед ним.
— Добрый день, — он указал на кресло напротив. — Анна… Крылова? Чем могу помочь?
Я села, положив на колени сумку. Я не собиралась кричать или обвинять. Мое оружие было другим.
— Доктор, я пришла к вам за профессиональным советом, — начала я спокойным, размеренным голосом. — Я хочу обсудить один клинический случай. Представьте себе мальчика.
Его отец бросил его мать, когда та была беременна. Ушел строить карьеру, добиваться успеха. Он так и не узнал, что у него есть сын.
Мальчик вырос, и вот, спустя много лет, он случайно встречает этого отца. Успешного, богатого. И у него рождается план…
Я говорила, а он слушал. Сначала с профессиональным интересом, потом — с нарастающим напряжением. Я видела, как меняется его лицо. Как проступает растерянность сквозь маску специалиста.
— Скажите, доктор, — я сделала паузу, глядя ему прямо в глаза. — Как вы думаете, какая травма оказалась сильнее?
Та, что получил брошенный сын? Или та, что получит отец, когда узнает, что нанявший его молодой человек — это его ребенок, которого он предал много лет назад?
И что он только что помогал этому ребенку признать недееспособной собственную мать? Вашу бывшую жену. Аню. Ты меня помнишь, Игорь?
Маска успешного доктора Соколовского рассыпалась в пыль. На меня смотрел растерянный, смертельно напуганный Игорь.
Его лицо стало пепельно-серым, а дорогая ручка выпала из ослабевших пальцев и со стуком покатилась по столешнице.
— Аня?.. — прошептал он. Это было даже не вопросом, а констатацией рухнувшего мира.
— Она самая, — я позволила себе легкую, горькую усмешку. — Не ожидал? Я тоже не ожидала, что мой сын приведет в дом собственного отца, чтобы тот помог ему отобрать у меня квартиру.
Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Вся его уверенность, весь его профессионализм испарились. Передо мной сидел тот самый мальчишка, который когда-то испугался ответственности и сбежал.
— Я… я не знал… — наконец выдавил он. — Кирилл… это мой сын?
— Твой. Можешь даже тест ДНК сделать, если сомневаешься. Хотя, взгляни на его детские фотографии. Они у меня с собой.
Я достала из сумки старый альбом и положила на стол. Открыла на странице, где годовалый Кирилл смеялся, сидя у меня на коленях. Копия Игоря в миниатюре.
Он смотрел на фото, и его плечи поникли. Вся его жизнь, такая успешная и выверенная, дала трещину.
В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился сияющий Кирилл.
— Игорь Викторович, я не дозвонился, решил зайти! Мама сказала, что вы сегодня…
Он осекся, увидев меня в кресле для пациентов. Его улыбка медленно сползла с лица, сменившись недоумением, а затем и тревогой.
— Мама? Что ты здесь делаешь?
— То же, что и ты, сынок, — ответила я, не повышая голоса. — Пришла за консультацией к «независимому эксперту». Мы как раз обсуждали твой случай. Правда, доктор?
Кирилл переводил растерянный взгляд с меня на бледного, как полотно, Игоря. Он ничего не понимал. И это неведение было последней каплей моего терпения.
— Познакомься, Кирилл. Это не просто Игорь Викторович. Это Игорь Соколовский. Твой отец.
Мир Кирилла рухнул. Я видела это по его глазам. В них отразилось все сразу: шок, отрицание, понимание, стыд и ужас.
Он посмотрел на Игоря, потом на меня, и его губы задрожали.
— Папа?.. — прошептал он.
Игорь вздрогнул от этого слова. Он поднял на Кирилла глаза, полные такой боли и раскаяния, что мне на миг стало его жаль.
— Это правда, — сказал он глухим голосом. — Я твой отец. И я… я не знал. Прости.
Но Кирилл его уже не слушал. Он смотрел на меня. И в его взгляде я увидела всю глубину его предательства.
Он понял, что натворил. Понял, что в погоне за квадратными метрами он не просто обидел мать. Он растоптал всю ее жизнь, вытащив на свет самую страшную ее тайну и превратив ее в оружие против нее же.
Он рухнул на стул, закрыв лицо руками. Его плечи затряслись в беззвучных рыданиях.
Я встала. Моя миссия здесь была окончена.
— Разбирайтесь сами, — сказала я, направляясь к выходу. — Один бросил, другой предал. Вы стоите друг друга.
Прошло полгода. Я продала ту квартиру. Она была отравлена воспоминаниями и предательством.
Игорь помог мне найти маленький, уютный домик за городом, с небольшим садом. Он не просил прощения — знал, что это бессмысленно.
Он просто был рядом. Мы разговаривали. Часами. Обо всем, что случилось сорок лет назад и сейчас.
Мы заново узнавали друг друга, и в этом узнавании не было старой любви, но рождалось что-то новое — хрупкое, основанное на общем горе и запоздалом раскаянии.
Кирилл звонил почти каждый день. Первое время я не брала трубку. Потом стала отвечать.
Он плакал, просил прощения, говорил, что Катя от него ушла, назвав его чудовищем. Он отплатил за все сполна. Его жадность разрушила его жизнь.
Однажды вечером, когда мы с Игорем сидели на веранде моего нового дома, снова позвонил Кирилл.
— Мама, я все понимаю. Я был неправ. Я просто хочу знать… ты сможешь меня когда-нибудь простить?
Я посмотрела на закат, на деревья в саду, на мужчину, который сидел рядом со мной и осторожно держал мою руку.
Я больше не чувствовала боли. Только покой.
— Время покажет, сынок, — ответила я. — Время все лечит. Но запомни одно: нельзя построить свое счастье, разрушив жизнь того, кто дал тебе твою.
