Виталик вальяжно откинулся на спинку старого дубового стула, заставив изношенные ножки жалобно скрипнуть. В его пальцах лениво крутился массивный кожаный брелок, на котором золотом горела эмблема дорогой иномарки.
— Светочка утверждает, что черный цвет — это вечная классика, — бросил он в сторону кухонной плиты. — Но я все же склоняюсь к белому перламутру, он на солнце играет просто невероятно.
Надежда Михайловна не поднимала глаз от своей чашки с крепким настоем трав. Она методично перемешивала сахар, и звук соприкосновения ложки с тонким фарфором казался в этом беззвучии единственным живым ритмом.
— В наших широтах важнее, чтобы мотор заводился в любой мороз, Витя, — негромко отозвалась она. — Цвет — это уже дело десятое, когда стоишь на обочине с пустым баком.
Виталик лишь снисходительно хмыкнул, рассматривая свои безупречно подстриженные ногти. Он уже успел обзвонить всех бывших одноклассников и туманно намекнуть, что в новом году его статус значительно изменится.
В углу гостиной, под ветвями искусственной ели, зазывно переливалась огнями маленькая коробочка в изумрудной обертке. Виталик косился на нее каждые пять минут, пытаясь угадать вес и форму заветного содержимого.
Весь вечер он вел себя как образцовый сын, предугадывая каждое желание матери. Он сам нарезал тонкими ломтиками мясо, убрал со стола лишнюю посуду и даже не забыл похвалить праздничное оформление комнаты.
— Мам, ну ты же сняла те деньги с накопительного счета? Я видел уведомление, когда помогал тебе телефон на зарядку ставить, — он заговорщицки прищурился.
Надежда Михайловна на мгновение замерла, но тут же продолжила свое неспешное занятие. Ее лицо напоминало застывшую маску, за которой скрывались годы невысказанного утомления и принятых решений.
— Сняла, сынок, всё до последней копейки распределила, — кивнула она, и в ее голосе прозвучало странное облегчение. — Праздник ведь, самое время для того, чтобы подвести итоги и начать всё с чистого листа.
Виталик едва не замурлыкал от предвкушения, представляя, как завтра эффектно подкатит к дому Светочки. Он уже видел их совместное фото на фоне кожаного салона, которое соберет сотни восторженных комментариев.
Когда по телевизору начали греметь первые аккорды гимна, он едва дождался окончания официальных речей. Шампанское было выпито в три глотка, и Виталик, не дожидаясь приглашения, рванулся к нарядной елке.
— Ну, спасибо, мамуля! Я всегда знал, что ты у меня самая лучшая и всё понимаешь без лишних слов! — кричал он, лихорадочно разрывая плотную бумагу.
Коробочка оказалась тяжелой, обтянутой бархатом, именно такой, в каких обычно преподносят семейные реликвии или ключи от новой жизни. Виталик затаил дыхание, готовый ощутить пальцами холодный металл и тяжесть брелока.
Крышка поддалась с мягким, почти неслышным щелчком. Внутри не было ни блестящего чипа, ни выкидного ключа с кнопками сигнализации.
Там, на подложке из пожелтевшего атласа, лежали крохотные, стоптанные детские сандалии. Кожа на них загрубела от времени, а один ремешок держался на нескольких нитках, напоминая о бурных прогулках прошлого века.
Виталик застыл, и его лицо начало медленно приобретать землистый оттенок. Он недоуменно приподнял одну сандалию, и из нее на праздничную скатерть посыпался мелкий речной песок, хранившийся там с лета 1997 года.
— Это что, какой-то розыгрыш для интернета? — голос Виталика стал тонким и дребезжащим. — Где ключи, мам?
Он принялся трясти пустую коробку, заглядывать за ствол елки и даже приподнял край ковра, надеясь на чудо. Но в руках оставалась только старая обувь и сложенный вчетверо тетрадный листок.
Надежда Михайловна сидела на диване, непривычно прямо держа спину, и смотрела на него с пугающей ясностью. Она больше не походила на ту мягкую женщину, которая десятилетиями сглаживала все углы его сложного характера.
Виталик развернул записку и начал читать, запинаясь на каждом слове от подступающего к горлу кома. «Пора учиться ходить самому, сынок. Автошкола жизни открыта».
— Ты что, совсем рассудок потеряла на старости лет?! — взревел он, отбросив сандалию в сторону. — Я Свете пообещал, что мы завтра в загородный клуб поедем! Ты понимаешь, что я теперь просто пустозвон в глазах друзей?
Он стоял посреди нарядной комнаты, крупный, плечистый мужчина, который в этот миг казался ничтожно малым. Его лицо горело от возмущения, а в глазах закипали злые, совершенно детские слезы.
— Где полтора миллиона, которые ты копила пять лет?! Ты же их обналичила! На что можно было спустить такую прорву денег за один день?
Надежда Михайловна спокойно отодвинула пустую чашку и встала, чтобы поправить ветку ели, перекрывавшую свет. Она не повышала голоса, но каждое ее слово падало в пространство кухни тяжелым грузом.
— Деньги ушли на дело, Виталий. Я полностью восстановила себе зубы — поставила современные импланты, чтобы наконец перестать прикрывать рот ладонью при смехе. И купила годовой абонемент в лучший бассейн города, потому что спина больше не выдерживает твоих запросов.
Виталик рухнул на стул, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Он не мог осознать, что его комфорт и мечты о скорости были принесены в жертву маминому здоровью.
— А остаток я внесла как первый взнос за твое будущее жилье, — добавила она, глядя в окно на падающие снежинки. — В нашей квартире стало слишком много вещей и слишком мало воздуха для двоих взрослых людей.
Сын вскочил, едва не задев люстру размашистым жестом. Его эгоцентризм не позволял ему даже на миг допустить возможность лишиться привычного бытового обслуживания.
— Какая еще ипотека?! У нас три комнаты, места вагон! Зачем вешать на себя ярмо на склоне лет?
— У меня есть квартира, Витя, — отчеканила мать, и в ее тоне прорезалась пугающая холодная решимость. — А у тебя теперь есть небольшая студия в строящемся доме на самой окраине.
Виталик обхватил голову руками, чувствуя, как реальность ускользает из-под контроля. Привычный мир, где всегда была выглаженная одежда и полный холодильник, рассыпался прахом за считанные минуты.
— Ключи от твоих квадратных метров выдадут через два года, когда дом примут в эксплуатацию, — продолжала Надежда. — А до тех пор тебе придется осваивать новые горизонты самостоятельно.
Она положила на край стола синюю пластиковую карту городского проездного. Виталик смотрел на этот кусок пластика с таким отвращением, будто это была метка изгоя.
— Я пополнила баланс на ближайший месяц, — пояснила она, не глядя на сына. — На работу теперь будешь добираться общественным транспортом, потому что свои карты я аннулировала, а лимит твоего терпения исчерпан.
Весь остаток новогодней ночи Виталик метался по своей комнате, выплескивая наружу накопленную годами горечь. Он обвинял мать в предательстве, симулировал боли в груди и обещал уйти из дома навсегда, но дверь в мамину спальню оставалась закрытой.
Там, за тонкой перегородкой, царило глубокое спокойствие человека, совершившего самый важный поступок в жизни. Ни рыдания, ни угрозы больше не находили отклика в сердце, которое слишком долго работало на износ.
Январское утро встретило его тусклым светом и колючим инеем на стеклах. Виталик надеялся, что пробуждение вернет всё на свои места, но реальность была неумолима.
На тумбочке всё так же сиротливо стояли старые сандалии. Синий проездной лежал рядом, насмешливо отражая блики заснеженного утра.
Внезапно ожил телефон — это звонила Светочка, полная надежд на обещанную загородную поездку. Виталик почувствовал, как холодный пот стекает по позвоночнику, когда он нажал на кнопку приема.
— Да, Светик… Слушай, тут такое дело… В автосалоне какая-то путаница с документами возникла, машина на проверке. Давай я на такси подъеду, погуляем по набережной.
Он открыл банковское приложение, чтобы вызвать машину, но экран лишь выдал бездушную надпись о недостаточном количестве средств. Мать не лукавила — финансовый поток, питавший его беззаботную жизнь, пересох окончательно.
Виталик долго всматривался в свое отражение, пытаясь отыскать в нем того уверенного мужчину, которым он казался себе вчера вечером. Перед ним стоял растерянный парень с потухшим взглядом, чья значимость рассыпалась вместе с мамиными накоплениями.
Ему не оставалось ничего другого, как натянуть старый пуховик и сунуть проездной в глубокий карман. Он выходил из подъезда медленно, опасаясь встретить знакомых и прочитать в их глазах жалость или насмешку.
На улице бесчинствовал ветер, бросая в лицо пригоршни ледяной крошки. Виталик шел к остановке, чувствуя, как влага пробирается внутрь его модных, но совершенно не греющих ботинок.
У павильона толпились люди, пряча носы в воротники и переминаясь с ноги на ногу от пронизывающего холода. Скоро подошел старый, дребезжащий автобус, окутав всех облаком сизого пара.
Виталик с трудом втиснулся в заднюю дверь, оказавшись зажатым между ворчливым стариком и женщиной с огромными пакетами. Ему тут же наступили на ногу, а острый край чьей-то сумки неприятно уперся в ребра.
Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы разразиться привычной тирадой о невоспитанности окружающих. Но вдруг его взгляд встретился с глазами кондуктора — молодой девушки в ярком жилете.
Она ловко пробиралась сквозь толпу, сохраняя удивительное для такого утра доброе расположение духа. Остановившись напротив Виталика, она внимательно изучила его несчастное, перекошенное от злости лицо.
— Что, кавалер, праздничная карета превратилась в тыкву? — весело спросила она, не переставая улыбаться. — Будем оплачивать проезд или попробуем проскочить незамеченными до ближайшей проверки?
Виталик посмотрел на синюю карту в своей руке, потом на ее искреннюю улыбку, и внезапно почувствовал, как лед внутри него начинает подтаивать. Он впервые за много лет улыбнулся просто так, не ожидая выгоды.
— Будем оплачивать, — ответил он, прижимая проездной к считывателю. — Привыкаю к новым жизненным маршрутам.
Девушка одобрительно кивнула и двинулась дальше, напевая какой-то простой мотив. Виталик провожал ее взглядом, и старый автобус уже не казался ему таким уж неуютным и чужим.
Эпилог
В это же время Надежда Михайловна стояла у окна, наблюдая, как синий хвост автобуса скрывается за поворотом. В ее ладони вибрировал телефон — это был Павел, специалист по недвижимости, с которым она консультировалась последние дни.
— Надежда, доброе утро, простите за беспокойство в выходной. Покупатель на вашу загородную дачу подтвердил намерение, готов выходить на сделку. Вы уверены, что хотите расстаться с участком, сын не будет против?
Надежда Михайловна посмотрела на свое отражение в оконном стекле, отметив непривычный блеск в глазах и расправленные плечи. Она аккуратно поправила выбившуюся прядь и ответила без тени сомнения.
— А сын ничего не узнает, Павел, у него теперь своя дорога, на которой нет места моим старым заботам.
Она завершила вызов и медленно прошла в сторону кухни, где на столе всё еще лежал второй маленький сандалик. Этот предмет больше не вызывал у нее боли или вины — только тихую грусть о пройденном этапе.
Она знала, что когда-нибудь, спустя годы, он поймет истинную ценность этого новогоднего урока. Возможно, это случится, когда он впервые сам переступит порог собственной, заработанной своим трудом квартиры.
Надежда распахнула створку окна, позволяя морозному воздуху выветрить остатки праздничного застоя. Мир за окном был огромным и непредсказуемым, и теперь она была готова изучать его на своих условиях.
Она тихо напевала ту же мелодию, что слышала по радио, и начала методично убирать со стола осколки вчерашних иллюзий. Жизнь наконец-то текла в правильном направлении, и это было самым ценным достижением ушедшего года.
