— Лен, а Лен?
Она не ответила, даже не повела бровью. Страница под её пальцами была гладкой и прохладной, а свет от торшера падал на текст под идеальным углом, создавая уютный островок покоя посреди гостиной. Вадим постоял ещё несколько секунд у дивана, переминаясь с ноги на ногу. Этот звук — едва заметное шарканье тапок по ламинату — раздражал её куда больше, чем его голос. Он был звуком нерешительности, предвестником какой-то очередной неудобной просьбы.
— Лена, я к тебе обращаюсь, — в его голосе прорезались настойчивые нотки.
Она медленно, с видимой неохотой, оторвала взгляд от книги, но не подняла его на мужа. Вместо этого она сфокусировалась на неопределённой точке на стене за его спиной. Это был её старый приём: показать, что её вырвали из чего-то важного ради чего-то заведомо пустого.
— Я слушаю, Вадим. Говори, что у тебя.
Он воспринял это как приглашение. Подошёл ближе, присел на подлокотник дивана, нарушая её выверенное личное пространство. От него едва уловимо пахло уличной прохладой и табаком — значит, только что ходил курить на балкон, собирался с духом.
— Помнишь, на дне рождения у Витьки… ну, у брата моего… мы сидели, разговаривали…
— Смутно, — сухо бросила она, возвращая взгляд на страницу, давая понять, что воспоминания о пьяных посиделках её не интересуют.
— Ну так вот, — он проигнорировал её тон, слишком сосредоточенный на своей цели. — Он же машину свою продал старую. Ищет сейчас вариант посвежее. Мы с ним тогда ещё обсуждали… В общем, я ему сказал, что помогу. Что мы поможем. Семья всё-таки.
Лена молча перевернула страницу. Книга в её руках была тяжёлой, в твёрдом переплёте. Она ощущала её вес как некий якорь, удерживающий её в мире здравого смысла. Вадим, не дождавшись реакции, продолжил, его голос стал ещё более вкрадчивым и виноватым.
— Короче, он нашёл. Хороший вариант, почти не ездила, хозяйка — женщина в возрасте, только на дачу каталась. Но там доплатить нужно немного. Не хватает ему. Триста тысяч.
Вот оно. Лена медленно опустила книгу на колени, положив палец на ту строку, где остановилась. Она подняла на него глаза. Спокойные, ясные, без тени удивления. Она ждала этого. Не именно этого, но чего-то подобного.
— И?
Это короткое, ледяное «и» выбило его из колеи. Он ожидал вопросов, уточнений, но не этого глухого тупика.
— Что «и»? Деньги нужны. С нашего общего счёта. Я обещал ему, Лен.
Она молчала несколько секунд, глядя ему прямо в глаза. Он не выдержал её взгляда первым, отвёл глаза в сторону. В этот момент она с глухим, окончательным хлопком закрыла книгу. Звук получился громким в вечерней тишине. Островок покоя был безвозвратно разрушен.
— Подожди. Давай я уточню, чтобы не было недопонимания, — она села ровнее, и в её голосе появилась сталь. — Это ТЫ, будучи в состоянии алкогольного опьянения на дне рождения своего брата, решил проявить невиданную щедрость и пообещал ему денег. А теперь я, со своего и твоего общего счёта, на который, к слову, девяносто процентов поступлений обеспечиваю я, должна оплатить твоё пьяное бахвальство. Я правильно понимаю логику происходящего?
Слова Лены, произнесённые без тени эмоций, повисли в воздухе. Это была не просто констатация факта, а приговор. Вадим почувствовал, как по его лицу разливается горячая краска стыда, которая тут же сменилась волной негодования. Виноватая маска слетела, обнажив озлобленное, уязвлённое лицо человека, которого только что публично раздели. Он выпрямился, слез с подлокотника и сделал шаг назад, словно для того, чтобы лучше видеть противника.
— То есть, по-твоему, я — пьяное бахвало? — он процедил слова сквозь зубы, намеренно искажая её фразу, чтобы придать ей больше оскорбительной силы. — Я дал слово, Лена. Своему родному брату. Это ничего для тебя не значит? Семья, родственные связи — это всё пустой звук?
Он начал ходить по комнате, от одного угла к другому, его шаги стали тяжёлыми и гулкими. Это было его привычное поведение, когда он чувствовал, что теряет контроль — он пытался заполнить собой всё пространство, доминировать физически, раз уж не получалось доминировать в споре.
— Что я ему скажу? «Извини, брат, моя жена не разрешила»? Так, по-твоему? Ты хочешь, чтобы я выглядел подкаблучником, который не отвечает за свои слова?
Лена наблюдала за его метаниями с холодным любопытством, будто энтомолог за поведением насекомого. Она не сдвинулась с места, и эта её неподвижность была красноречивее любых его перемещений по комнате.
— Ты выглядишь тем, кто ты есть, Вадим. Человеком, который сперва говорит, а потом думает. И почему-то думает он не своей головой, а моим кошельком. Ты не о своей репутации беспокоишься, а о том, как бы не напрягаться. Легче всего быть щедрым за чужой счёт.
— За чужой?! — он резко остановился напротив неё. — Это и мои деньги тоже! Я работаю! Я вкладываю в этот общий бюджет! Или ты уже и это забыла?
— Я не забыла, — её голос оставался ровным, но в нём появилась нотка металла. — Я просто умею считать. Давай я тебе напомню расклад, раз уж у тебя после дня рождения брата случилась амнезия. Твоя «доля» в этом бюджете покрывает ровно твои расходы на бензин, обеды в офисе и алкашные вечера с твоими друзьями, если их можно так назвать. Всё остальное — квартира, еда, коммуналка, одежда, наши с тобой поездки, которые ты так любишь, и этот самый «общий счёт», который ты собрался распотрошить, — это моя работа. Так что не нужно тут апеллировать к справедливости. Справедливость сейчас сидит перед тобой с книгой в руках и не даёт тебе спустить в унитаз триста тысяч рублей ради пьяного куража.
Каждое её слово было выверено и било точно в цель. Она не оскорбляла, она оперировала фактами, и это было для него унизительнее всего. Его главный козырь — «мы же семья, у нас всё общее» — оказался бит простой арифметикой. Злость в его глазах сменилась отчаянием. Он снова сменил тактику, пытаясь надавить на жалость, на женское сострадание, которое, как он надеялся, ещё оставалось в ней.
— Лен, ну ты чего… Это же Витька. Он мне не чужой человек. Ты же знаешь, как ему сейчас непросто после развода. Машина для него — это не роскошь, это возможность подрабатывать, на ноги встать. Неужели тебе совсем его не жаль? Неужели для тебя эти бумажки важнее, чем нормальные человеческие отношения?
Он сделал шаг к ней, протянул руку, чтобы коснуться её плеча, но остановился на полпути, увидев её предостерегающий взгляд.
— Вот именно что мужик, — отрезала она, и в её голосе не было ни капли сочувствия. — Я никому ничего не обещала. Это твоё слово и твоя проблема. Хочешь быть мужиком — иди и заработай эти триста тысяч. Возьми подработку, халтуру. Продай свою коллекцию марок, которую ты мне все уши прожужжал, какая она ценная. А наш семейный бюджет ты трогать не будешь. Разгребай своё пьяное бахвальство сам.
Предложение продать марки он воспринял как прямое оскорбление. Это было даже не про деньги. Это было про его мир, его маленькую, понятную только ему отдушину, которую она, с её прагматизмом и бухгалтерским подходом к жизни, только что обесценила, низвела до уровня товара на барахолке. Он усмехнулся, но смех получился скрипучим и злым. Уголки его губ дёрнулись вниз. Он перестал метаться по комнате. В его движениях исчезла суетливая паника, на смену ей пришла холодная, обдуманная решительность.
Он молча прошёл к письменному столу в углу гостиной, где стоял её рабочий ноутбук. Лена проводила его спину взглядом, не меняя позы. Она видела, как напряглись его плечи под тонкой тканью домашней футболки. Он не сказал больше ни слова. Слова закончились, их лимит был исчерпан. Он просто открыл крышку ноутбука. Комната наполнилась тихим гудением кулера и светом экрана, который бросил на его лицо мертвенно-синие отблески.
Лена поняла всё в тот же миг. Это был не жест отчаяния. Это был бунт. Прямое и осознанное нарушение всех негласных правил, на которых держался их хрупкий мир. Он собирался сделать это сам. Взять. Не попросить, а именно взять то, что, как он считал, принадлежало ему по праву. Его пальцы застучали по клавиатуре, быстро и нервно, он вводил пароль от их общего онлайн-банка, который, по иронии судьбы, знала только она, но когда-то давно сама же ему и сообщила — «на всякий случай». Вот этот случай, кажется, и наступил.
Он не смотрел на неё, полностью поглощённый своей задачей. Он был уверен, что она будет кричать, подбежит, попытается захлопнуть крышку ноутбука. Он ждал этой сцены, она бы подтвердила его правоту, выставив её истеричной скрягой. Но Лена не двигалась. Она дала ему войти в систему. Дала ему открыть страницу с их общим счётом, на котором жирным шрифтом светилась сумма, значительно превышающая ту, что он собирался забрать. И только когда его палец уже замер над кнопкой «Перевести», она медленно, без единого лишнего движения, отложила книгу на диван и встала.
Она подошла к нему со спины, тихо, как тень. Он почувствовал её присутствие прежде, чем увидел. Почувствовал, как воздух за его спиной стал плотнее и холоднее. Он не обернулся, упрямо глядя в экран.
— Я просто возьму то, что мне принадлежит, — бросил он в монитор, пытаясь придать своему голосу твёрдости, но получилось не слишком убедительно.
Лена наклонилась к его уху. Не коснулась, нет. Просто приблизила своё лицо так близко, что он почувствовал её ровное, спокойное дыхание. Её голос был тихим, почти шёпотом, но от этого он звучал только отчётливее и страшнее.
— Так я никому ничего не обещала, это ты сказал своему брату, что дашь ему денег на машину, сам теперь и разгребай это всё!
Эта фраза не была криком. Она была констатацией. Окончательным, бесповоротным отделением её мира от его безответственных фантазий. Она не спорила, не угрожала, она просто провела черту. Сказала так, будто объясняла умственно отсталому ребёнку прописную истину.
Стук пальцев по клавиатуре прекратился. Вадим замер. Он медленно повернул голову и посмотрел на неё снизу вверх. В его глазах больше не было ни злости, ни обиды. Только пустота и холодное, трезвое понимание, что он только что пересёк черту, с которой нет возврата. Он проиграл не спор о деньгах. Он проиграл всё. И в этой новой реальности, которую она только что для него создала, его пьяные обещания и представления о «мужском слове» не стоили абсолютно ничего.
Тишина, которая наступила после её слов, была плотнее и тяжелее любого крика. Она не звенела, не давила — она просто была. Абсолютная, вакуумная пустота, в которой слова Вадима, сказанные мгновение назад, растворились без следа. Он смотрел на её спокойное лицо, на едва заметную линию губ, и понимал, что стена, в которую он только что бился головой, оказалась не просто прочной. Она была зеркальной. Всё, что он в неё бросал — свои уловки, манипуляции, свою напускную мужскую гордость — отлетало обратно и било по нему самому.
Он медленно, как во сне, отвернулся от неё и уставился в светящийся экран ноутбука. Там, на странице банка, всё ещё горела цифра их общего счёта. Цифра, которая ещё десять минут назад казалась ему решением проблемы, а теперь стала символом его полного, сокрушительного поражения. Из его горла вырвался короткий, удушливый смешок.
— Разгребай сам, значит… — прохрипел он, обращаясь к монитору. Он поднял голову, и его взгляд, теперь лишённый всякой хитрости, был полон яда. — А ты ведь этим и занимаешься всю нашу жизнь, да, Лена? Всё разгребаешь. Всё считаешь, раскладываешь по полочкам, оптимизируешь. Ты не живёшь, ты ведёшь проект под названием «семья». Я — статья расходов. Поездки на море — инвестиция в эмоциональное состояние. Квартира — актив. А в тебе самой-то хоть что-то осталось? Или там внутри тоже сухие расчёты и годовой отчёт?
Он встал. Теперь уже не было ни виноватых интонаций, ни попыток давить. Была только чистая, концентрированная злоба человека, с которого сорвали все маски.
— Ты думаешь, мне эти деньги так нужны? Да плевать я на них хотел! Я хотел посмотреть, осталась ли в тебе хоть капля чего-то человеческого. Жена ты мне или финансовый директор? Оказалось, второе. Тебе ведь даже нравится это, да? Чувствовать своё превосходство. Знать, что ты контролируешь всё, что без твоего кивка, без твоего одобрения я даже брату родному помочь не могу. Это тебя заводит, да? Ощущение власти над человеком, который имеет неосторожность тебя любить.
Он говорил, и слова лились из него грязным потоком. Каждая фраза была нацелена на то, чтобы причинить ей боль, обесценить всё, что она делала, всё, чем она была. Он видел, что она не реагирует, и это подстёгивало его ещё больше.
А Лена не слушала. Она взяла со столика свой телефон. Её движения были плавными и экономичными. Разблокировала экран привычным движением большого пальца. Пока он продолжал свой монолог о её чёрствости и бездушности, она открыла банковское приложение. Её лицо было абсолютно непроницаемым, сосредоточенным на экране смартфона, будто она проверяла рабочую почту. Несколько быстрых нажатий. Подтверждение.
В этот момент в кармане джинсов Вадима коротко и резко провибрировал телефон. Он осёкся на полуслове. Звук был настолько неуместным, настолько чужеродным в этой сцене, что он инстинктивно полез в карман. Он вытащил свой смартфон. На экране горело уведомление от банка.
«Зачисление на сумму 300 000,00 руб.».
Он ошеломлённо поднял глаза на Лену. Она всё так же стояла рядом, глядя на него в упор. Её лицо не выражало ничего. Ни злости, ни торжества, ни сожаления. Ни-че-го. И прежде чем он успел произнести хоть звук, его телефон снова вибрировал. На этот раз — уведомление о сообщении. От неё. Отправленное секунду назад из этой же комнаты. Он открыл его.
«Ты хотел быть мужиком и сдержать слово? Держи. Это твоя доля при расставании. Остальное я уже перевела на свой личный счёт. У тебя есть час, чтобы собрать свои вещи и сдержать обещание перед братом. Больше у тебя здесь ничего нет».
Вадим перечитал сообщение. Потом ещё раз. Он посмотрел на свой телефон, потом на ноутбук, потом на неё. Она молча развернулась и пошла на кухню. Он услышал, как щёлкнул чайник. Она собиралась пить чай.
В квартире, из которой его только что вышвырнули самым унизительным и жестоким из всех возможных способов. Он получил то, чего требовал. Ровно ту сумму, из-за которой всё началось. И в этот момент он понял, что это были самые дорогие деньги в его жизни…
