— …что ты здесь делаешь?
Вопрос упал в липкую, пахнущую чужим парфюмом и потом тишину спальни, как осколок льда. Голос Ларисы был абсолютно ровным, лишённым каких-либо эмоций, и от этого спокойствия по спине Игоря пробежал не просто холодок — его окатило волной ледяного ужаса. Он застыл, как животное, пойманное в капкан, глядя на жену, стоящую в дверном проёме. Рядом с ним на их смятой постели пискнула и судорожно попыталась прикрыться простынёй какая-то девица с платиновыми, растрёпанными волосами и испуганными глазами кролика.
Лариса не смотрела на мужа. Её взгляд, тяжёлый и оценивающий, был прикован к этой девице. В нём не было ни боли, ни удивления, ни даже ненависти. Только холодный, почти научный интерес, с каким энтомолог разглядывает редкое и неприятное насекомое. Она сделала шаг в комнату, и её движение было плавным, неторопливым, как у пантеры, вышедшей на охоту. Вся суета и паника сосредоточились в кровати, где Игорь бессмысленно пытался натянуть штаны, а его пассия вжималась в изголовье.
Не проронив больше ни слова, Лариса подошла к кровати. Она не стала кричать или бить посуду. Она просто протянула руку и железной хваткой вцепилась в обесцвеченные, жёсткие от лака волосы любовницы. Испуганный писк перешёл в пронзительный визг, когда Лариса одним мощным, отработанным движением стащила голое, извивающееся тело с простыней прямо на пол. Она не обращала никакого внимания на лепет Игоря, который нёс какую-то чушь про то, что это ошибка и он не хотел, и на тонкие ногти, царапающие её руку. Она просто волокла свою ношу через всю квартиру, как мешок с отбросами, который нужно вынести из дома.
В коридоре она рывком распахнула входную дверь, развернула скулящую девицу лицом к себе и, не ослабляя хватки, с короткой, выверенной силой приложила её лицом о дверной косяк. Сухой, отчётливый хруст сломанных хрящей прозвучал оглушительно громко в оглохшем пространстве квартиры. Кровь тёмной кляксой брызнула на светлую краску стены. Лариса разжала пальцы, и обмякшее, тихо стонущее тело сползло на лестничную клетку.
Она вернулась. Игорь, кое-как натянувший брюки на голые ноги, бросился к ней. Его лицо было бледным, искажённым гримасой ужаса и запоздалого раскаяния.
— Лариса! Родная! Прости! Я не знаю, как так вышло, я…
Она прошла мимо него, словно он был пустым местом, частью интерьера. Подошла к их общему шкафу, распахнула дверцы и начала методично вышвыривать его вещи на пол. Дорогие рубашки, костюм, который он так любил, джинсы, футболки. Затем сгребла всю эту гору одежды в охапку, протащила на балкон и, не раздумывая, начала швырять всё вниз, в раскисшую от недавнего дождя грязь двора. Вещи летели одна за другой, тёмными, бесформенными комьями шлёпаясь в лужи.
Он рухнул перед ней на колени прямо в коридоре, пытаясь обхватить её ноги. Его тело сотрясала крупная дрожь.
— Ларисочка, умоляю, не надо! Я всё сделаю! Всё, что скажешь! Только не выгоняй!
Она посмотрела на него сверху вниз. В её взгляде было столько ледяного, бескрайнего презрения, что он инстинктивно отшатнулся. Она дала ему договорить, дождалась, пока его всхлипы превратятся в жалкое хлюпанье, а потом произнесла своим ровным, убийственно спокойным голосом:
— То, что ты сделал, нельзя простить! Так что собирай свои манатки и вали отсюда, куда хочешь! Можешь к своей подстилке, можешь к мамаше своей! Мне всё равно!
Он замер, глядя на неё снизу вверх. Затем его взгляд метнулся в сторону балкона, где на земле валялось всё его имущество. Паника окончательно вытеснила из него остатки разума. Он вскочил и, босой, в одних брюках, бросился из квартиры вниз по лестнице, спасать свои шмотки. Лариса дождалась, пока его топот затихнет этажом ниже. Затем она спокойно закрыла за ним тяжёлую входную дверь, повернула ключ в верхнем замке, потом в нижнем. Достала из сумочки телефон и набрала номер.
— Алло, здравствуйте. Мне нужна экстренная замена замков. Да, прямо сейчас. Адрес диктую.
Удары кулака по тяжёлой дубовой двери были глухими и бессильными. Они не сотрясали квартиру, а лишь подчёркивали её монолитную неприступность. Игорь, собравший внизу грязные, мокрые вещи в охапку, вернулся и обнаружил то, чего его подсознание боялось больше всего. Ключ не просто не поворачивался — он не входил в скважину до конца, упираясь во что-то чужеродное. Несколько секунд он тупо стоял, глядя на дверь, как на предателя. Потом до него дошло. Задвижка. Внутренний вертушок, который они никогда не использовали.
— Лариса! Открой! Лариса, я прошу тебя, давай поговорим!
Его голос, поначалу просительный, срывался. Он колотил в дверь уже не кулаком, а ладонью, словно надеялся, что более мягкий звук её разжалобит.
— Это же и моя квартира! Ты не можешь просто так меня выставить! Лариса, услышь меня! Открой дверь!
За дверью не было ни звука. Ни ответного крика, ни шагов, ни плача. Ничего. Эта тишина была страшнее любого скандала. Она была не пустой, а наполненной, плотной, как вата, поглощающей все его крики. Он был наедине с дверью, с грязной охапкой своих вещей и с липким, всепроникающим унижением.
А внутри, в этой звенящей тишине, Лариса действовала. Она не прислушивалась к ударам. Она прошла в спальню, к осквернённой кровати. Не морщась, она стянула с неё простыню, пододеяльник, наволочки. Она не понесла их в стирку. Она скомкала их в один большой, плотный узел, засунула в два мусорных мешка, плотно завязала и выставила у той самой двери, в которую сейчас ломился её муж. Затем она взяла с полки в ванной пузырёк с антисептиком, смочила им тряпку и методично, без единого лишнего движения, оттёрла тёмное пятно крови с дверного косяка. Запах хлорки ударил в нос, вытесняя все остальные запахи — чужих духов, пота, страха.
— Я выломаю дверь, слышишь?! Я её выломаю к чертям! Ты пожалеешь об этом, Лариса! Я тебе клянусь, ты пожалеешь!
Его голос снаружи перешёл на хриплый крик. Отчаяние сменялось яростью. Он уже не просил, а угрожал. Удары по двери стали чаще и злее. Он бил уже ногой, оставляя на тёмном лаке грязные следы. Лариса в это время сняла с вешалки банный халат и прошла в ванную. Она включила воду, настраивая температуру. Шум воды заглушил звуки снаружи. Она встала под горячие, хлещущие струи и закрыла глаза. Она не плакала. Она просто стояла, позволяя воде смывать с неё этот день, этого человека, эту грязь. Она мыла волосы, тщательно, до скрипа, тёрла кожу мочалкой, будто пыталась содрать с себя невидимый слой чужого присутствия.
Когда она вышла из ванной, в квартире было тихо. Игорь, очевидно, выдохся. Замотанная в полотенце, она прошла на кухню. Достала из холодильника кусок мяса, овощи. Достала разделочную доску, тяжёлый поварской нож. Стук ножа о доску был единственным звуком в квартире. Чёткий, размеренный, спокойный. Она готовила себе ужин. Не бутерброд, не что-то на скорую руку. Она готовила полноценный, нормальный ужин, как будто ничего не произошло. Как будто её жизнь просто продолжается, очищенная от всего лишнего.
Внезапно тишину прервал резкий, настойчивый звонок в дверь. Не крики, не удары, а именно звонок. Лариса замерла с ножом в руке. Звонок повторился. Она спокойно положила нож, вытерла руки и подошла к глазку. На лестничной клетке стоял Игорь, а рядом с ним — незнакомый мужчина в рабочей куртке с большим ящиком для инструментов. Мастер.
Игорь увидел движение в глазке.
— Лариса! Не смей! Не смей этого делать!
Она молча отошла от двери. Включила вытяжку на кухне. Бросила на раскалённую сковороду мясо. Громкое шипение заполнило квартиру, окончательно отрезая её от мира за дверью. Через несколько минут она услышала новый звук. Пронзительный, визжащий звук дрели, вгрызающейся в металл. Это был звук конца. Звук её свободы.
— …Игорёк, сынок, что это? Боже мой, что это такое?
Голос Светланы Аркадьевны, резкий и властный, разрезал спёртый воздух лестничной клетки. Она стояла на верхней ступеньке, высокая, подтянутая женщина в дорогом пальто, и смотрела на развернувшуюся перед ней картину с выражением брезгливого недоумения. Её взгляд скользнул по жалкой куче грязных, мокрых вещей, сваленных у стены, задержался на сыне — растерянном, босом, в одних мятых брюках, — и остановился на свежих царапинах вокруг новой, блестящей личинки замка. Она не спрашивала, что случилось. Она уже всё поняла и вынесла свой вердикт. Виновная была там, за дверью.
Игорь, увидев мать, словно обрёл второе дыхание. Жалость к себе и унижение сменились праведным гневом подкрепления.
— Мам, она сошла с ума! Просто взбесилась! Выкинула меня, вещи выбросила, замки поменяла! На ровном месте!
Он намеренно упустил ключевую деталь своего прегрешения, представив себя невинной жертвой женского безумия. Светлана Аркадьевна решительно подошла к двери. Она не стала стучать кулаком. Она нажала на кнопку звонка — коротко, по-деловому. Звонок прозвучал и затих. Она подождала ровно десять секунд и нажала снова.
— Лариса, открой. Я знаю, что ты там, — её голос был лишён материнских ноток, он был стальным и требовательным. — Нужно закончить этот цирк и поговорить как взрослые люди. Открывай немедленно.
В ответ — тишина. Но это была уже не та поглощающая тишина, что раньше. Сквозь толщу двери едва слышно донёсся лёгкий звон — звук вилки, ударившейся о тарелку. Лариса ужинала. Этот звук, обыденный и спокойный, подействовал на Светлану Аркадьевну как красная тряпка на быка. Её лицо окаменело.
— Ах, вот как? Ты решила нас игнорировать? — она уже не обращалась к двери, она говорила для сына, для стен, для всего мира. — Я всегда знала, что ты эгоистка. Всегда! Только о себе думаешь! Мой сын на лестнице сидит, а она там жрёт!
— Мам, я же говорил, она не в себе! — поддакнул Игорь, приободрившись. Он уже не чувствовал себя жалким и одиноким. Теперь их было двое против этой двери. — Она всегда была такой. Чуть что не по ней — сразу истерики закатывает!
— Лариса! — снова заговорила Светлана Аркадьевна, повысив голос. В нём зазвенели металлические нотки. — Ты сейчас же откроешь эту дверь! Эта квартира куплена на деньги в том числе и моей семьи! Ты не имеешь права выставлять моего сына на улицу! Ты кто такая вообще? Приживалка! Пришла на всё готовое и думаешь, что можешь тут порядки свои устанавливать?
Из-за двери донёсся новый звук. Шум воды, льющейся в раковину. Она мыла посуду. Эта демонстративная, наглая нормальность была изощрённой пыткой. Она не кричала, не вступала в перепалку. Она просто жила своей жизнью, вычеркнув их, будто их не существовало. Это обесценивало все их усилия, превращало их гнев и крики в бессмысленный шум.
— Я этого так не оставлю, слышишь! — Светлана Аркадьевна уже почти кричала, её выдержка трещала по швам. — Ты пожалеешь, что связалась с нашей семьёй! Ты думаешь, ты избавилась от Игоря? Ты от нас не избавишься! Мы тебе жизни не дадим! Ты будешь проклинать тот день, когда решила показать свой характер! Мы тебя по миру пустим!
Она колотила ладонью по двери, уже не заботясь о достоинстве. Игорь стоял рядом, подливая масла в огонь тихими, но полными яда фразами, предназначенными для ушей матери. Осада квартиры перешла в новую фазу. Это была уже не просто попытка достучаться. Это было объявление войны. Войны на уничтожение, где пленных брать не собирались. И оба они, мать и сын, стоя на лестничной клетке посреди разбросанных вещей, чувствовали, что их противник за дверью эту войну принимает.
— …Безродная! Пустое место! Ты думаешь, ты можешь спрятаться за этой дверью? — Голос Светланы Аркадьевны окончательно потерял всякий намёк на цивилизованность и превратился в пронзительный визг. Она уже не стучала, а царапала ногтями лаковое покрытие двери, словно пыталась прокопать себе путь внутрь. — Ты живёшь в квартире, за которую платили мы! Ты ешь за наш счёт! Ты никто! Дрянь, присосавшаяся к нашей семье!
Игорь стоял рядом, его роль сменилась с униженного мужа на злобного подстрекателя. Он уже не выглядел растерянным. Его лицо исказила мстительная гримаса.
— Она всегда такой была, мам! Завистливая, жадная! Вечно ей всего мало! Я для неё всё, а она…
Их слаженный дуэт оскорблений внезапно прервался. Из-за двери пропали все звуки. Исчез шум воды, перестала гудеть вытяжка. Наступила абсолютная, давящая тишина. Они замерли, прислушиваясь. На несколько секунд им показалось, что они победили, что пробили её броню. Затем они услышали шаги. Медленные, уверенные шаги, приближающиеся к двери.
Надежда вспыхнула на лице Игоря. Он даже сделал шаг вперёд, готовясь войти. Светлана Аркадьевна выпрямилась, принимая победоносный вид. Но ручка двери не повернулась. Замок не щёлкнул. Шаги замерли прямо у порога. И потом они услышали её голос. Он был таким же спокойным и ровным, как и в самом начале, но теперь, проходя сквозь толщу дерева, он приобрёл зловещую, бесплотную отстранённость. Голос говорил не с Игорем. Он обращался напрямую к его матери.
— Светлана Аркадьевна, вы так переживаете за деньги? Говорите, что я живу за ваш счёт?
Вопрос повис в воздухе. Он был задан не для того, чтобы получить ответ. Это была прелюдия к казни.
— Вы лучше спросите у своего сына, — продолжил безэмоциональный голос, — куда делись те триста тысяч, которые вы ему давали «на первоначальный взнос за машину». Машины ведь до сих пор нет, не так ли?
Светлана Аркадьевна замерла. Её рука застыла в миллиметре от двери. Игорь побледнел так, что его лицо стало похоже на грязный лист бумаги.
— Мама, она врёт! Она всё врёт, чтобы нас поссорить! — его голос прозвучал слишком быстро, слишком панически.
Но Лариса его не слышала. Или делала вид, что не слышит.
— Или он вам не рассказал, что просадил их все за одну ночь в подпольном покер-клубе? Не рассказал, как потом приполз ко мне, рыдал у меня в ногах и умолял покрыть его долг, чтобы вы не узнали? Чтобы его «мамочка» не разочаровалась в своём идеальном сыне. Я покрыла. Из своих денег. Тех, что я копила ещё до встречи с ним.
Каждое слово было гвоздём, вбиваемым в крышку гроба. Светлана Аркадьевна медленно, очень медленно повернула голову и посмотрела на Игоря. Это был не взгляд рассерженной матери. Это был взгляд человека, который только что осознал, что его много лет обманывали самым мерзким и унизительным образом. Её вера в него, её гордость, весь тот пьедестал, на который она его водрузила, рухнул в одно мгновение, погребая её под обломками.
— Игорь… — прошептала она, и в этом шёпоте было больше ужаса, чем в любом крике, — это правда?
— Мама… я… это не так… она всё искажает! — он лепетал, отступая от неё на шаг, словно она была огнём.
Но его бегающие глаза, его дрожащие губы, его жалкий вид были красноречивее любых признаний. Светлана Аркадьевна смотрела на него так, как смотрят на что-то отвратительное, на таракана, выползшего на чистую скатерть. Её лицо, только что красное от гнева, стало серым.
— Ты… ты взял у меня деньги… и… — она не смогла договорить.
В этот момент из-за двери раздался последний звук. Сухой, металлический щелчок. Это Лариса повернула ключ в задвижке, которую ставят на ночь. Финальный аккорд.
Светлана Аркадьевна отвернулась от сына и, не глядя на него, не сказав больше ни слова, развернулась и пошла вниз по лестнице. Её спина была идеально прямой, но шаги были тяжёлыми, как у старухи. Игорь остался один на лестничной клетке. Перед ним была наглухо запертая дверь его прошлого, а за спиной уходил его последний союзник, превратившийся в самого страшного судью. Он остался один, посреди своих грязных вещей, в абсолютной, звенящей пустоте. Война закончилась. Все проиграли…
