— То есть, по-твоему, это нормально, что твоя мама взяла на моё имя микрозайм на лекарства, а сама купила себе на эти деньги новый телевизор? И ты знал об этом и молчал, Серёжа?! – холодные, отточенные слова Ирины резали воздух, не поднимаясь до крика, но пронзая куда глубже, чем самый отчаянный вопль.
Голос Ирины, как правило, мягкий и мелодичный, сейчас звенел сталью, прошивая Сергея насквозь. Её взгляд был прикован к его лицу, и в нём не было ни слезинки, ни намёка на истерику, лишь жгучая, почти осязаемая злость, которая заставляла мышцы Сергея каменеть. Документ, который она швырнула на стол, приземлился ровно между ним и чашкой с остывшим чаем. Письмо от коллекторов, напечатанное каллиграфическим шрифтом, с красной печатью, грозило немедленными последствиями. Это был не просто лист бумаги; это был приговор.
Ещё несколько часов назад жизнь Ирины текла привычным руслом. Утро, работа, звонки, отчеты. Всё изменилось, когда на её мобильный посыпались незнакомые номера, а голоса на другом конце провода требовали «немедленно погасить просроченную задолженность». Ирина сначала думала, что это ошибка, чей-то злой розыгрыш. Она никогда в жизни не брала кредитов, тем более микрозаймов. Её финансовая репутация была безупречна, как и её профессиональная жизнь.
Первый звонок она проигнорировала. Второй – тоже. Но когда звонки стали повторяться каждые десять минут, а в сообщениях начали мелькать угрозы о передаче дела в суд и конфискации имущества, Ирина поняла – это не шутки. Она набрала номер банка, где обслуживалась, но там лишь развели руками: «У нас таких кредитов нет». Тогда она обратилась в полицию, чтобы заявить о мошенничестве, и именно там ей подсказали, что речь идёт о микрофинансовой организации.
Связь с МФО заняла время и силы. Десятки звонков, ожидания на линии, переключения между операторами. Когда, наконец, ей удалось выяснить детали займа, мир Ирины пошатнулся. Микрозайм был оформлен онлайн, на её паспортные данные, всего месяц назад. Сумма была небольшой, но проценты росли с чудовищной скоростью.
— Мы не можем разглашать личную информацию заёмщика, но займ оформлен с вашего IP-адреса, — сухо сообщила оператор, не оставляя сомнений. — Подтверждено кодом из SMS, отправленным на ваш номер.
Ирина опешила. Она не давала никаких согласий, не вводила никаких кодов. Но IP-адрес… Когда она оставляла свои паспортные данные? В какой момент её телефон мог быть использован для подтверждения?
В голове пронеслась череда событий последнего месяца. Месяц назад свекровь, Анна Степановна, обращалась к Ирине с просьбой помочь оформить какие-то документы на субсидию. Ирина, как человек ответственный и юридически подкованный, скрупулёзно заполнила все бумаги. Свекровь тогда сидела рядом, «помогала», подавала ручки, листочки, внимательно следила за каждым движением. Ирина помнила, как Анна Степановна несколько раз брала в руки её паспорт, якобы «уточнить данные», и как-то раз попросила её телефон «посмотреть, как работает камера», а потом вернула его, сказав: «Ой, не разобралась». Тогда Ирина не придала этому значения. Теперь все кусочки пазла начали складываться в ужасающую картину.
Холодный пот прошиб Ирину. Она набрала номер Сергея, своего мужа. Его голос был странно глухим, он мялся, уходил от ответов.
— Сереж, мне звонят коллекторы, — начала Ирина, пытаясь говорить спокойно. — Говорят, на моё имя оформлен микрозайм. Ты что-нибудь знаешь об этом?
Тишина на другом конце провода показалась ей вечной. Затем Сергей выдавил из себя:
— Ир… Я… Я не знаю. Какой займ?
— Прекрати, — оборвала его Ирина, в её голосе уже появились металлические нотки. — Паспортные данные, мой телефон. Это было, когда мы документы маме оформляли. Я же помню, как она мой паспорт брала. Как телефон просила.
Сергей снова замолчал. В его молчании Ирине послышалась неловкость, виноватость, которую он всегда старался скрыть.
— Ир… Ну… — Он замялся. — Мама просила не говорить. Ей срочно нужны были деньги. На дорогие лекарства. Она обещала всё вернуть с пенсии.
Слово «лекарства» ударило Ирину по голове, как молотом. Дорогие лекарства? Анна Степановна всегда жаловалась на здоровье, но никогда не говорила о настолько критических тратах. А главное – почему не попросила помощи у сына? У них? Они никогда не отказывали.
— Ир, ну ты же знаешь её, — продолжал Сергей, пытаясь разжалобить. — Она гордая. Не хочет нас обременять. Ей так тяжело было.
В этот момент в Ирине вспыхнула холодная ярость. Это была не вспышка, а медленный, обжигающий огонь. Гордая? Гордая брать чужие деньги, испортить кредитную историю и подставить невестку?
— Хорошо, Сергей, — сказала она, и её голос вдруг стал поразительно спокойным. — Где твоя мама? Я сейчас к ней поеду.
Олег почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Он знал эту спокойную интонацию Ирины. Она была гораздо страшнее любого крика.
В квартире Анны Степановны пахло свежим ремонтом. Точнее, чем-то новым, не родным. Ирина сразу заметила это, едва переступив порог. Свекровь встретила её, как обычно, с показным радушием, но взгляд её был бегающим.
— Ирочка, милая! Что случилось? Сереженька звонил, такой встревоженный…
Ирина не стала отвечать на её показную тревогу. Её глаза скользили по комнате, отмечая изменения. Новый тюль, новая ваза, а затем её взгляд зацепился за тумбу в центре гостиной. На ней, гордо возвышаясь над всем остальным, стоял он – огромный, сияющий плазменный телевизор, с диагональю, которая могла бы поспорить с размерами обеденного стола.
Свекровь, заметив, куда направлен взгляд Ирины, расцвела в улыбке. В её глазах заплясали хитрые огоньки.
— Ой, Ирочка, а я тебе хотела похвастаться! — она подошла к телевизору, погладила его глянцевую поверхность. — По акции урвала! Сама не ожидала, что так повезёт! Старый-то совсем плохо показывал, еле живой был. А этот… ну просто чудо! И звук, и картинка – всё как живое! Теперь хоть фильмы смотреть приятно. А то ведь одна сижу целыми днями…
Слова Анны Степановны лились, как елей, но для Ирины они звучали, как раскаты грома. «Лекарства», — пронеслось в её голове. «Дорогие лекарства». Она смотрела на мерцающий экран, затем на самодовольное лицо свекрови. Злость, которая до этого была холодной, в мгновение ока превратилась в ледяную ярость. В груди у неё стало так тесно, что не хватало воздуха. Потемнело в глазах.
— Ирочка, ты что-то хотела? — голос свекрови выдернул её из оцепенения.
Ирина не ответила. Она лишь пристально посмотрела на Анну Степановну. В этом взгляде не было ни осуждения, ни истерики. Только глубокое, обжигающее разочарование, смешанное с ненавистью. Свекровь почувствовала этот взгляд, и её улыбка померкла.
Ирина развернулась и вышла из квартиры, не сказав ни слова. Анна Степановна осталась стоять посреди гостиной, возле своего новенького, сияющего телевизора, чувствуя себя неуютно и испуганно.
Ирина вернулась домой. Сергей сидел на кухне, опустошённый, ожидающий её возвращения. В его глазах читалась мольба о прощении, но она не дошла до Ирины. Она шагнула на порог, и первое, что она сделала, это швырнула ему в лицо письмо от коллекторов. Письмо приземлилось на грудь Сергея, а затем медленно сползло на пол.
— Лекарства, значит? — прошипела она, и в этом шипении было столько яда, столько горечи, что Сергей вздрогнул. — А сама купила себе на эти деньги новый телевизор. И ты знал об этом и молчал, Серёжа?!
Сергей попытался подняться, но Ирина не дала ему. Её взгляд пригвоздил его к месту.
— Ты и твоя мама… — продолжила она, и каждое слово было, как удар плетью. — Два афериста. Вы просто взяли меня, использовали, как дойную корову. Сначала мать ворует мои паспортные данные, чтобы на мои деньги купить себе плазму. А ты… ты просто стоял рядом и прикрывал её!
Её голос не повышался, но каждое слово было чётко выверено, каждая фраза – безжалостной.
— Завтра же иду в полицию, — сказала Ирина. — Напишу заявление о мошенничестве. На неё. И на тебя как на соучастника.
В комнате повисла оглушительная тишина. Эта тишина была тяжелее любого крика. Сергей смотрел на неё, его лицо побледнело. Он не мог поверить, что Ирина может быть такой.
— Ира, ну что ты такое говоришь! — выдавил он, его голос дрожал. — Мы же семья!
— Семья? — Ирина усмехнулась. — Что ж, Сергей, в моей семье не воруют. В моей семье не лгут. В моей семье не используют друг друга. А вы… вы оба оказались обычными ворами и мошенниками. И я не собираюсь это терпеть.
Она развернулась и вышла из кухни, оставляя Сергея одного, с письмом от коллекторов на полу и пониманием, что его мир только что рухнул. Он всегда избегал конфликтов, всегда пытался сгладить острые углы. Но сейчас он стоял на обломках собственного брака, и разрушение было полным и бесповоротным. Он почувствовал, как холод обволакивает его тело, проникая в самые потаённые уголки души. Ирина не кричала. Она не плакала. Она просто разрушала. Методично. Безжалостно.
Слова Ирины повисли в воздухе тяжёлой, неразрешимой завесой. Сергей, словно оглушённый ударом, смотрел на письмо от коллекторов, которое всё ещё валялось на полу. Заявление в полицию. На мать. На него. Эти слова звучали, как приговор, окончательный и бесповоротный. Он попытался подняться, но ноги не слушались. Он чувствовал, как мир вокруг него сжимается, удушая.
Ирина же, удаляясь из кухни, не проронила больше ни слова. Она не звала его, не угрожала повторно. Её молчание было страшнее любых криков. Оно означало, что она приняла решение. И это решение не подлежало обсуждению.
Сергей провёл остаток вечера в оцепенении. Он метался по квартире, не зная, куда деть себя, что делать. Впервые за много лет он чувствовал себя по-настоящему одиноким. Он привык, что Ирина всегда была рядом, всегда поддерживала, всегда сглаживала острые углы. Он привык к её заботе, к её терпению. Но сейчас её терпение иссякло.
Ближе к полуночи он набрал номер матери. Голос Анны Степановны был бодрым, даже радостным.
— Алё, Серёженька, что случилось? Ирочка приезжала, странная какая-то. Ни слова не сказала, развернулась и ушла. Ты её там не обидел, случайно?
Сергей сглотнул.
— Мама, — начал он, его голос дрожал. — Ира знает про займ.
На другом конце провода повисла пауза. Затем голос матери изменился. Он стал холодным, отстранённым.
— И что? Ну знает. Не маленькая, поймёт. Мне так нужны были деньги. Ты же знаешь, я болею. А тут акция такая на телевизор была, я просто не могла пройти мимо. Ну а что, разве я не заслужила? Я всю жизнь тебе посвятила.
— Мама, она… она собирается в полицию. Писать заявление о мошенничестве. На тебя. И на меня.
В трубке послышался короткий, истеричный смешок.
— В полицию? Да кому она нужна, эта твоя Ирина? Пусть попробует! Что она докажет? Это её личные деньги, её паспорт. А то, что она мне их оставила… Ну, сама виновата! Зачем разбрасываться?
— Мама, это не её деньги. Это займ на её имя! Она никогда бы такого не взяла! — Сергей пытался достучаться до неё, но казалось, что мать его не слышит.
— Ну и что? Зато у меня теперь есть телевизор! — Анна Степановна звучала так, будто она вот-вот разрыдается. — Ты что, Серёжа, не рад за свою мать? Ты что, хочешь, чтобы я доживала свой век в нищете, без радости?
Сергей почувствовал, как ярость поднимается в нём.
— Мама, ты подставила меня! Ты подставила нас обоих! Ира не отступит. Она… она очень серьёзно настроена.
— А ты что? — Голос матери снова стал жёстким. — Ты что, совсем подкаблучник? Не можешь своей жене рот заткнуть? Скажи ей, что это семейное дело, и её это не касается!
Сергей повесил трубку. Он понял, что от матери помощи не будет. Только обвинения, манипуляции и новые проблемы. Он чувствовал себя пойманным в ловушку, между двух огней. И каждый из этих огней готов был его сжечь.
Ирина, тем временем, сидела в гостиной, глядя в окно. Она не спала, не плакала, не металась по квартире. Она думала. Её разум работал чётко, ясно, отсекая все эмоции. Она чувствовала, как гнев трансформируется в холодную, расчётливую решимость. Это было не просто предательство; это было покушение на её будущее, на её стабильность. Микрозайм, испорченная кредитная история, коллекторы – всё это было прямым ударом по её репутации, по её планам.
Она не хотела мстить. Она хотела справедливости. Она хотела, чтобы Сергей осознал всю серьёзность ситуации, а его мать – всю подлость своего поступка. И она не собиралась останавливаться, пока этого не добьётся.
Когда Сергей, наконец, осмелился подойти к ней, уже под утро, Ирина встретила его спокойным, почти безжизненным взглядом.
— Ира, — начал он, его голос был хриплым от бессонной ночи. — Пожалуйста, не делай этого. Не ходи в полицию.
— Почему? — спросила Ирина, её голос был ровным, без единой интонации.
— Это же… это же моя мама! — Он опустился на колени перед ней, схватив её руки. — Мы же семья! Ну, оступилась она. Ну, купила телевизор. Ну, перепутала. Ну, подумала, что это нормально. Она же не со зла!
— Не со зла? — Ирина выдернула руки. — Сергей, твоя мама взяла на моё имя займ. Без моего ведома. Без моего согласия. Она воспользовалась моими документами, моим телефоном, моим доверием. Это не «оступилась». Это – мошенничество.
— Но это же… это же не серьёзно! — Его голос сорвался. — Мы же всё вернём! Я верну! Я сейчас же позвоню, я найду деньги! Я всё сделаю!
— Ты? — Ирина холодно посмотрела на него. — Ты собираешься вернуть? А почему ты не вернул сразу, когда узнал? Почему ты молчал? Почему ты позволил этому случиться?
Сергей опустил голову.
— Она попросила. Она сказала, что ей так тяжело, что она не хочет меня расстраивать.
— И ты поверил? — В голосе Ирины проскользнула доля презрения. — Ты поверил ей, а не мне? Ты позволил ей использовать меня, а сам прикрывал её?
— Ира, я… я просто не хотел конфликта. Я думал, что она вернёт. Что всё обойдётся.
— Обошлось, Сергей? — Ирина поднялась. — Обошлось тем, что мне звонят коллекторы, угрожают судом, а ты стоишь передо мной на коленях и умоляешь не портить твою маму. А я что? Моя репутация? Мои деньги? Моё доверие? Это всё ничего не стоит?
Сергей посмотрел на неё, его глаза были полны отчаяния.
— Ира, пожалуйста! Я люблю тебя! Я не хочу тебя терять!
— Ты уже меня потерял, Сергей, — сказала Ирина. — Ты потерял меня в тот момент, когда позволил своей матери сделать это. Ты потерял меня в тот момент, когда молчал. Ты потерял меня в тот момент, когда прикрывал её аферу.
Она прошла в спальню, оставив его одного. Сергей сидел на полу, прислонившись спиной к кухонному гарнитуру. В голове у него роились обрывки мыслей, как заезженная пластинка. «Мама, мама, мама…» А теперь ещё и «Ира, Ира, Ира…». Он привык к жизни, где не нужно было делать выбор. Где он мог лавировать, угождая обеим. Но сейчас его поставили перед фактом. Выбирать. И этот выбор был мучительным.
Он попытался позвонить другу, потом ещё одному. Но никто не брал трубку. Или просто не хотел слушать его жалобы. Всегда такой безотказный, всегда готовый прийти на помощь, Сергей вдруг оказался один на один со своей проблемой.
Ирина же методично собирала информацию. Она изучала законодательство, читала форумы, консультировалась онлайн. Она не собиралась действовать опрометчиво. Её решение было твёрдым, как скала. Она не пойдёт в полицию завтра.
Она не будет поддаваться эмоциям. Она сделает всё правильно, шаг за шагом. Так, чтобы ни у кого не осталось сомнений в её правоте. И в том, что это не просто «семейная ссора», а настоящий, спланированный обман.
Она вспомнила, как когда-то, ещё до замужества, Сергей говорил ей о своей матери. «Она у меня очень мудрая женщина», «Она всегда знает, что лучше», «Она прошла огонь, воду и медные трубы». Ирина тогда верила. Верила в эту мудрость, в этот опыт. Теперь же она видела лишь эгоизм, мелочность и беспринципность.
Эта ночь стала для Ирины точкой невозврата. Она поняла, что её брак, который она считала крепким фундаментом, на самом деле был зыбкой почвой, пропитанной ложью и недомолвками. И она больше не хотела жить на этой почве. Она не чувствовала обиды, не было слёз. Была только чистая, концентрированная воля к справедливости. И к тому, чтобы защитить себя. От тех, кто был ей ближе всего. От мужа. И от его матери.
Наступило утро. Солнце, как ни в чём не бывало, заглядывало в окна. Птицы пели свои песни. Но для Ирины мир изменился. Он стал холоднее, жёстче. Она вышла из спальни, где спал Сергей, измученный и, вероятно, надеющийся, что за ночь всё рассосётся.
— Сергей, — позвала она.
Он открыл глаза. В них читалась надежда.
— Я не пойду в полицию, — сказала Ирина.
Лицо Сергея прояснилось. Он сел на кровати.
— Спасибо, Ира! Я знал, что ты всё поймёшь!
— Я не пойду в полицию, — повторила Ирина, не сводя с него взгляда. — Но это не значит, что ты и твоя мать останетесь безнаказанными. Это значит, что я сделаю это по-другому. И это будет гораздо хуже, чем любой суд.
Сергей опустил ноги на пол. Его лицо снова побледнело. Он понял, что Ирина не отступила. Она просто изменила тактику. И это было страшно. Страшно, потому что он знал, на что способна Ирина, когда она принимает решение. И знал, что он сам, своими руками, позволил этому случиться.
Утро не принесло облегчения. Оно лишь сгустило напряжение, сделав его почти материальным. Сергей проснулся от запаха кофе, который Ирина варила на кухне. Это был привычный утренний ритуал, но сегодня в нём не было ни капли уюта. Он вышел из спальни, чувствуя себя так, словно всю ночь разгружал вагоны. Взгляд Ирины, брошенный на него через плечо, был холоден, как декабрьский ветер.
— Ира, что ты задумала? — его голос был хриплым. — Давай просто заплатим этот долг. Я найду деньги, займу у кого-нибудь, продам что-нибудь. Просто закроем эту историю.
Ирина медленно повернулась, держа в руках чашку с дымящимся напитком. Она не сделала ни шагу к нему.
— Дело не в деньгах, Сергей. Ты никак этого не поймёшь. Деньги — это бумага. Дело в том, что твоя мать — воровка, а ты — её пособник. И пока вы оба этого не осознаете, ничего не закончится.
— Но что ты хочешь сделать? — в его голосе прозвучало отчаяние. — Ты же сказала… что-то хуже полиции.
— Именно, — кивнула Ирина. Она сделала глоток кофе, её взгляд был прикован к его лицу. — Полиция — это для чужих. Это формальная процедура, протоколы, сроки. Семью так не лечат. Семью лечат правдой. Иногда очень горькой.
Она поставила чашку на стол и взяла свой телефон. Сергей с тревогой следил за её движениями. Она нашла в контактах нужный номер и показала ему экран. «Тётя Галя». Сестра Анны Степановны. Любимая тётушка Сергея, которая всегда считала его мать образцом порядочности и самопожертвования.
— Что ты… — начал он, но Ирина его прервала.
— Я сейчас позвоню тёте Гале. Расскажу ей всё. Про микрозайм, оформленный на моё имя. Про «дорогие лекарства». И про новый плазменный телевизор, купленный по акции. Пусть она знает, какая у неё сестра героиня. Пусть вся ваша дружная семья знает, на что способна Анна Степановна ради собственного комфорта.
Сергей похолодел. Это было страшнее любого заявления в полицию. Полиция — это безликая система. А тётя Галя, дядя Витя, двоюродные сёстры — это их мир. Это репутация его матери, которую она выстраивала десятилетиями. Это его собственная репутация хорошего, заботливого сына.
— Не надо! Ира, не смей! — он шагнул к ней, пытаясь выхватить телефон. — Это наше дело! Зачем впутывать других? Это же… это позор!
Ирина отступила на шаг, её глаза сверкнули сталью.
— Это перестало быть «нашим» делом, когда твоя мать втянула в него моё имя и мои финансы. Это перестало быть «нашим» делом, когда ты решил её прикрыть. Теперь это дело о порядочности. И я хочу, чтобы все знали, кто есть кто в вашей идеальной семье.
Она нажала на кнопку вызова. Сергей замер, беспомощно глядя, как она подносит телефон к уху. Он слышал её ровный, спокойный голос, который методично, без единой лишней эмоции, излагал факты. Она не жаловалась, не обвиняла, а просто рассказывала историю. Историю о доверии, предательстве и огромном телевизоре. Он видел, как менялось её лицо — оно было сосредоточенным, почти отстранённым, словно она зачитывала сводку новостей, а не разрушала жизнь его семьи.
Когда она закончила разговор, в квартире стояла такая тишина, что было слышно, как гудит холодильник. Сергей смотрел на неё, и в его взгляде смешались страх, ненависть и какое-то извращённое восхищение её жестокой решимостью.
Прошло не больше получаса, прежде чем его телефон взорвался звонком. На экране высветилось «Мама». Он знал, что этот разговор будет тяжёлым, но не представлял, насколько.
— Серёженька, как ты мог?! — голос Анны Степановны срывался на визг. — Как ты мог позволить этой… этой женщине так со мной поступить?! Мне уже Галька звонила, орала, как сумасшедшая! Она же позорит меня перед всей семьёй! Ты мой сын, ты должен был меня защитить! А ты что? Позволил ей вылить на меня эту грязь!
— Мама, она узнала правду, — устало произнёс Сергей. — Ты сама во всём виновата.
— Я виновата?! Я?! — закричала Анна Степановна. — Я, которая всю жизнь на тебя положила?! Я просто хотела немного радости на старости лет! А она… она хочет меня в гроб вогнать! И ты вместе с ней! Ты предал свою мать, Серёжа! Предал!
Он слушал этот поток обвинений, и что-то внутри него начало ломаться. Он всегда был между ними, пытался быть буфером, миротворцем. Но сейчас он оказался на линии огня, и стреляли с обеих сторон. Он положил трубку, чувствуя себя абсолютно опустошённым.
Ирина всё это время молча наблюдала за ним с порога кухни. Она не злорадствовала. Её лицо было непроницаемым. Она ждала.
Сергей, наконец, поднял на неё глаза. Его лицо было искажено гримасой боли и гнева.
— Ты довольна?! Ты своего добилась?! — закричал он, и это был первый раз, когда он повысил на неё голос за всё это время. — Теперь вся семья гудит, как растревоженный улей! Мать звонит, плачет! Тётя Галя назвала её аферисткой! Ты разрушила всё!
Ирина медленно подошла к нему. Она остановилась так близко, что он мог чувствовать холод, исходящий от неё.
— Нет, Сергей. Это не я разрушила. Это сделала твоя мать своим поступком, а ты — своим молчанием. А я всего лишь включила свет, чтобы все увидели, какой в вашей семье порядок.
Она помолчала, давая словам впитаться в него.
— Плачет? Хорошо. Пусть плачет. А теперь слушай меня внимательно, Сергей, потому что повторять я не буду. Завтра утром ты едешь к своей матери. Ты берёшь этот чёртов телевизор. Снимаешь его с тумбы, упаковываешь в коробку. И ты везёшь его обратно в магазин. Я уже узнала, по закону у вас есть две недели на возврат.
Сергей смотрел на неё, не веря своим ушам.
— А потом, — продолжила Ирина, её голос стал ещё тише и твёрже, — ты возвращаешь деньги мне. Не в МФО, я сама с ними разберусь. Ты приносишь их сюда и кладёшь на этот стол. Все до копейки. Если завтра к вечеру здесь не будет денег, можешь собирать свои вещи и ехать утешать свою мать. Можешь считать, что у тебя больше нет ни жены, ни этого дома. Выбор за тобой.
Утро следующего дня было наполнено ощущением неотвратимости. Солнце пробивалось сквозь шторы, рисуя на полу узоры, но в квартире царила тяжёлая, осязаемая тишина. Сергей проснулся рано. Он не спал всю ночь, мечась между отчаянием и яростью. Слова Ирины о выборе резали его сознание, как острые осколки. «Или телевизор и деньги, или ни жены, ни этого дома». Выбор казался ему невыносимым. С одной стороны – мать, с её манипуляциями, обвинениями и вечной жалостью к себе. С другой – Ирина, ставшая для него чужой, но такой родной и незаменимой.
Он встал, чувствуя себя разбитым. Ирина уже была на кухне, пила кофе. Она не посмотрела на него, не проронила ни слова. Её спокойствие было пугающим. Оно говорило о том, что её решение окончательно и бесповоротно.
— Я еду к маме, — сказал Сергей, его голос звучал чужим.
Ирина лишь кивнула.
— Не забудь коробку. И чтобы к вечеру деньги были здесь.
Он вышел из квартиры, ощущая себя, как преступник, идущий на казнь. Дорога до дома матери казалась бесконечной. В голове роились мысли, перебивая друг друга. Он пытался представить, как будет говорить с матерью, как заставит её вернуть телевизор, как объяснит, почему он больше не может её прикрывать. Он представлял её слёзы, её крики, её обвинения. Но ничего из этого не пугало его так сильно, как ледяное спокойствие Ирины.
Когда он подъехал к дому матери, его ждал сюрприз. Возле подъезда стояла тётя Галя, сестра его матери, а рядом с ней — двоюродный брат Коля. Оба выглядели взволнованными и встревоженными. Тётя Галя тут же кинулась к нему.
— Серёжа! Что же это такое! — она всплеснула руками. — Анька мне вчера позвонила, такая расстроенная, плачет, говорит, Ирка ей такое устроила! А я ей говорю: «Аня, а ты что, думала, так сойдёт с рук?!» Она мне начала про лекарства свои рассказывать, про болячки. А я ей: «Ну а почему ты Серёже не сказала? Почему невестку подставила?!»
Коля, который всегда был молчаливым и рассудительным, добавил:
— Мамка там вчера полночи со мной ругалась. Говорит, что Ирина её опозорила. А я ей говорю: «Мам, позор не в том, что узнали, а в том, что ты такое сделала».
Сергей почувствовал, как в нём что-то оборвалось. Всегда тихая и покорная, тётя Галя, которую его мать всегда держала в ежовых рукавицах, теперь стояла перед ним и говорила вещи, которые он никогда от неё не слышал. И Коля. Это был словно переворот мира. Ирина сделала то, что не смог сделать он сам – она показала его матери её место. И это место было не пьедесталом.
Он поднялся в квартиру матери. Звонить не стал, открыл своим ключом. В квартире было тихо. В гостиной сидела Анна Степановна, рядом с ней, на журнальном столике, стояли налитые капли, и она сидела, прижимая платок к глазам. На фоне её плача громко, но бессмысленно вещал новенький плазменный телевизор, показывая какую-то утреннюю передачу.
— Мама, — начал Сергей.
Она вздрогнула, подняла на него красные, опухшие глаза.
— Серёженька! — она бросилась к нему, пытаясь обнять. — Мой мальчик! Она нас разрушает! Она хочет, чтобы я умерла от позора!
Сергей аккуратно отстранил её.
— Мама, мы должны вернуть телевизор.
Анна Степановна опешила.
— Какой телевизор?! Ты о чём?! Это мой телевизор! Я его купила!
— На деньги, которые взяла на имя Иры, — твёрдо сказал Сергей. — Я не буду это обсуждать. У меня нет выбора.
Он подошёл к телевизору. В его глазах не было ни злости, ни упрёка, лишь холодная решимость. Он начал аккуратно снимать его с кронштейна. Анна Степановна стояла рядом, растерянная, не зная, что делать. Она пыталась плакать, угрожать, манипулировать, но её слова, казалось, отскакивали от Сергея, как от стены.
— Ты не смеешь! — она, наконец, нашла в себе силы. — Это моё! Я не отдам!
— Мама, — Сергей взглянул на неё. — У меня нет выбора. Если ты не хочешь, чтобы я забрал его сам, тогда отдай деньги. Если нет ни того, ни другого, то прощай, я уйду.
В этот момент Анна Степановна поняла, что что-то изменилось. Сергей не шутил. В его глазах не было привычной мягкости. Он был абсолютно серьёзен. И она почувствовала, что теряет его.
— Хорошо! — она бросилась к старому буфету, достала оттуда заветную шкатулку. — Вот они! Деньги! Забирай! И чтобы больше не видеть этой твоей… этой твоей женщины!
Она швырнула ему пачку купюр. Сергей взял их, не пересчитывая. Он знал, что она не посмеет обмануть. Не сейчас.
— Возвращай деньги Ире, — сказала Анна Степановна, её голос был полон горечи. — И скажи ей, что больше нас нет. У тебя есть только она. Или только я. Выбирай.
Сергей посмотрел на пачку денег, потом на мать. Он понимал, что она ставит его перед окончательным выбором. Но этот выбор был уже сделан. Не им. А Ириной. И её поступками.
— Мама, — сказал он, его голос был глухим. — Ты сделала свой выбор. Когда взяла этот займ. Когда соврала. Когда купила телевизор вместо «лекарств». И ты не оставила мне выбора.
Он вышел из квартиры, оставив мать одну. У подъезда его всё ещё ждали тётя Галя и Коля. Они молча смотрели на него. Сергей кивнул им и пошёл к своей машине.
Когда он вернулся домой, Ирина сидела на кухне. На столе перед ней лежал открытый ноутбук. Она подняла глаза, когда он вошёл.
Сергей подошёл к столу и положил пачку денег перед ней.
— Вот. Всё, как ты просила.
Ирина взяла деньги, пересчитала их, аккуратно сложила и убрала в кошелёк. Ни слова. Ни единого жеста. Её лицо было непроницаемым.
— Хорошо, — наконец, произнесла она.
Он ждал. Ждал какого-то слова, какого-то сигнала, что всё вернулось на круги своя. Что буря утихла. Но ничего не происходило.
— Ира, — он протянул к ней руку, но тут же опустил её. — Что теперь?
Ирина закрыла ноутбук. Её взгляд был прикован к его лицу.
— Теперь, Сергей, ты можешь собирать свои вещи.
Сергей замер.
— Но… но я же всё сделал! Я вернул деньги! Я…
— Ты сделал то, что должен был, — оборвала его Ирина. — Ты не сделал ничего, что могло бы искупить твоё предательство. Твоё молчание. Твою ложь. Твою слабость.
Он стоял, ошеломлённый. Он думал, что если вернёт деньги, всё наладится. Он думал, что она простит. Но Ирина не собиралась прощать.
— Я не пойду в полицию, Сергей, — сказала она, и её голос был настолько холоден, что у него по коже побежали мурашки. — Но я не могу жить с человеком, который так поступил. С человеком, который покрывает мошенничество своей матери. С человеком, который выбирает ложь вместо правды. Я больше не могу тебе доверять. И это конец.
Сергей попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он смотрел на неё, на её холодное, отрешённое лицо, и понимал, что она абсолютно серьёзна. Она не кричала, не плакала, не устраивала истерик. Она просто констатировала факт. Факт разрушенных отношений. Разрушенной семьи.
Он почувствовал, как в груди у него закипает ярость, но это была уже не та ярость, что была вчера. Это была ярость от бессилия, от понимания, что он всё потерял.
— Значит, это всё?! — выкрикнул он. — Ты просто выкидываешь меня, как ненужную вещь?!
— Ты сам себя выкинул, Сергей, — спокойно ответила Ирина. — Шаг за шагом. С каждым своим выбором. С каждым своим молчанием. А я просто фиксирую этот факт.
Она встала и вышла из кухни, оставив его одного. Он стоял посреди комнаты, окружённый тишиной и обломками своего брака. На кухонном столе лежали ключи от машины, мобильный телефон, его пустой кошелек.
В голове звучал только один голос: «Собирай свои вещи». И он понял, что больше не вернётся. Никогда. Ни к Ирине. Ни к прежней жизни. Ни к прежнему себе. Он остался один, между пеплом доверия и призраком старого телевизора…
