— Так ты ему скажешь, тёть Галь? Или мне? — голос Леры был сладким, как перезрелый персик, и таким же липким. Она лениво размешивала сахар в чашке с дешёвым растворимым кофе, оставляя на блюдце коричневые круги.
— Я скажу, деточка, я, — Галина, мать Кирилла, отмахнулась от неё пухлой рукой. — Не переживай. Кирюша — мальчик понятливый. Он же видит, что у родни проблемы. Свои не бросают. Поживёте, пока на ноги не встанете. Места всем хватит.
Анатолий, отец, сидевший за столом и методично крошивший печенье в свой чай, согласно хмыкнул, не отрываясь от газеты. Его участие в семейных делах всегда ограничивалось этим глухим, одобряющим звуком, который означал полное согласие с женой и полное нежелание вникать в детали.
На кухне царила атмосфера расслабленной, почти дачной безмятежности. За окном выл ноябрьский ветер, а здесь было тепло и пахло вчерашним борщом. Лера уже чувствовала себя хозяйкой положения. Она знала, что её двоюродный брат Кирилл — человек безотказный, рабочая лошадка, на шее которой вся семья сидела давно и с большим комфортом. Он оплачивал эту огромную трёхкомнатную квартиру, купленную в ипотеку, он присылал родителям деньги, он решал их проблемы. А значит, решит и её. То, что она без предупреждения въехала в его личную комнату со своим сожителем, казалось ей не наглостью, а всего лишь небольшой семейной формальностью.
В замке входной двери дважды провернулся ключ.
— О, лёгок на помине, — Галина расплылась в довольной улыбке. — Кирюша вернулся.
Кирилл вошёл в прихожую, поставил на пол тяжёлый чемодан и сумку с ноутбуком. Две недели в разъездах по уральским заводам вымотали его до предела. Всё, чего он хотел — это принять горячий душ и рухнуть в свою кровать. Он стянул ботинки и сразу наткнулся взглядом на то, чего здесь быть не должно. У стены стояла пара разношенных мужских кроссовок сорок пятого размера, а на вешалке висела чужая болоньевая куртка с засаленным воротником.
Он молча прошёл на кухню.
— Кирюш, привет, родной! С приездом! — мать бросилась к нему, пытаясь обнять.
Он мягко отстранил её, его взгляд скользнул по Лере и остановился на матери. Он не задал ни одного вопроса. Он просто смотрел.
— А мы тут… У Леры неприятности, её с квартиры попросили, — затараторила Галина, чувствуя, как её весёлая уверенность начинает давать трещину под этим холодным, усталым взглядом. — Ну, я и подумала, комната твоя всё равно пустует большую часть времени… Они с Максимом пока у тебя поживут.
Кирилл ничего не ответил. Он развернулся и пошёл по коридору к своей комнате. Дверь была приоткрыта. Он толкнул её и замер на пороге. Воздух в комнате был спёртый, чужой. Пахло незнакомым женским парфюмом и чем-то кислым. На его кровати, под его одеялом, переплетясь телами, спали двое. Он узнал Леру. Рядом с ней лежал крупный парень с начинающей пробиваться лысиной. Его волосатая рука по-хозяйски лежала на подушке Кирилла. На стуле были навалены их вещи, на его рабочем столе стояла початая бутылка пива и тарелка с огрызками.
Кирилл смотрел на это несколько секунд. Его лицо не выражало ни гнева, ни удивления. Оно было похоже на маску из серого камня. Он тихо прикрыл дверь и так же молча вернулся на кухню.
Мать, отец и Лера смотрели на него с напряжённым ожиданием. Они ждали реакции: возмущения, криков, уговоров. Чего угодно, но не этого.
Кирилл, не говоря ни слова, прошёл к хозяйственному шкафчику в углу. Открыл его, достал рулон больших чёрных мусорных мешков на сто двадцать литров. Оторвал два. И с этими мешками снова направился в свою комнату.
— Кирюш, ты чего? — голос матери дрогнул от дурного предчувствия.
Он не ответил. Он вошёл в комнату, резко включил свет. Спящая пара на кровати недовольно заворочалась. Максим приоткрыл один глаз.
— Э, ты кто? — сонно пробормотал он.
Кирилл проигнорировал его. Он подошёл к стулу и одним движением сгрёб всю одежду в первый мешок. Джинсы, футболки, женское бельё, носки — всё полетело внутрь. Затем он подошёл к столу. Ноутбук, зарядные устройства, косметичка, бутылка пива, тарелка — всё отправилось во второй мешок. Он не разбирал, не сортировал. Он действовал быстро и методично, как санитар.
— Ты чё творишь, гад?! — Максим окончательно проснулся и сел на кровати, пытаясь прикрыться одеялом. Лера смотрела на брата расширенными от ужаса глазами.
Кирилл затянул горловины мешков. Взял по одному в каждую руку, развернулся и вышел из комнаты, оставив за спиной ошарашенную, полуголую пару. Он протащил мешки через всю квартиру, мимо застывших в коридоре родителей. Открыл входную дверь, а затем и дверь на общую лестничную клетку. И с силой вышвырнул оба мешка к лифту. Они приземлились с глухим стуком.
Он оставил дверь на площадку открытой. Вернулся на кухню. Взял со стола пачку сигарет, вытряхнул одну. И только тогда посмотрел на окаменевшие лица своих родственников. Его голос был абсолютно спокойным, без единой нотки эмоций.
— Я плачу шестьдесят тысяч в месяц за эту квартиру. Я содержу вас всех. И пока я это делаю, здесь будут мои правила.
Последние слова Кирилла упали на кухонный стол, как куски льда, мгновенно заморозив уютную атмосферу семейного чаепития. Галина смотрела на сына так, словно он заговорил на чужом, угрожающем языке. Её круглое, обычно добродушное лицо вытянулось, а в глазах застыло недоумение, быстро сменявшееся обидой.
— Что это значит — твои правила? — первой опомнилась она, её голос приобрёл визгливые, защитные нотки. — Мы — семья! Лерочка — твоя сестра, ей помощь нужна! У тебя что, сердца нет совсем? Вышвырнуть родную кровь на улицу, в ночь!
В этот момент в дверном проёме кухни материализовался Максим. В одних трениках, с голым торсом, он выглядел одновременно и сонным, и агрессивным. Он потёр заспанное лицо и уставился на Кирилла.
— Слышь, ты, герой. А ну-ка верни шмотки. Ты по какому праву их трогал?
Кирилл даже не повернул головы в его сторону. Он продолжал смотреть на мать, будто Максима не существовало в этой комнате, в этой квартире, в этой вселенной. Это полное, абсолютное игнорирование подействовало на парня сильнее, чем любая ответная угроза.
— Моя комната — это моя комната, — повторил Кирилл, чеканя каждое слово. Его спокойствие было страшнее любого крика. — Это не ночлежка и не благотворительный фонд. Особенно для тех, кто даже не счёл нужным меня предупредить.
— Но куда нам идти?! — взвизгнула Лера, вскакивая со стула. Спектакль с разыгрыванием жертвы начался. — Нас выгнали! У нас нет денег! Ты хочешь, чтобы мы на вокзале ночевали?
— Это мне интересно, — Кирилл медленно перевёл на неё свой тяжёлый взгляд. — Но, как бы тебе сказать… меня это не волнует. У тебя есть парень. Судя по всему, трудоспособный. Решайте свои проблемы сами. Не в моей спальне.
Отец, до этого молчавший, решил вмешаться. Он аккуратно сложил газету, снял очки и посмотрел на сына с видом мудрого патриарха, которым никогда не был. — Сынок, давай не будем с плеча рубить. Ну, погорячились. Девчонке помочь надо. Пусть поживут недельку, другую, а там что-нибудь придумается…
— Неделькой здесь не обойдётся, пап, — отрезал Кирилл. — И ты это прекрасно знаешь. Сначала будет неделька. Потом месяц. Потом они «найдут работу, вот-вот получат первую зарплату». Я проходил это. Хватит.
Он сделал короткую паузу, обводя взглядом всех троих. Мать, готовую разразиться праведным гневом. Отца, уже жалеющего, что ввязался. И Леру, чьё лицо исказила гримаса оскорблённой невинности.
— Правило номер один, — произнёс он холодно и отчётливо. — Моя комната — это моя территория. У вашей гостьи и её… кавалера, — он выплюнул это слово, как что-то неприятное, — есть ровно три часа, чтобы забрать свои мешки и исчезнуть из этой квартиры. Сейчас 20:17. В 23:17 их здесь быть не должно.
— Да ты с ума сошёл! — вскрикнула мать. — Ты не посмеешь! Я тебе не позволю!
— Позволишь, — взгляд Кирилла стал жёстким, как сталь. — Потому что если в 23:18 они всё ещё будут здесь, я звоню в полицию и пишу заявление о незаконном проникновении. Мне хватит выписки из банка, чтобы доказать, что это моя квартира, а вы все здесь просто живёте.
Он дал им секунду, чтобы осознать услышанное. А затем нанёс второй, решающий удар, который был направлен уже не в Леру, а в самое сердце его родителей.
— И ещё кое-что. Раз уж мы заговорили о правилах. С завтрашнего дня вы тоже начинаете платить за проживание. За аренду своих комнат. Твоя, мама, двадцать тысяч в месяц. Твоя, папа, двадцать пять — она больше. Деньги на карту, до пятого числа каждого месяца. Не будет денег — будете искать себе жильё вместе с Лерой. Я достаточно ясно выразился? Три часа пошли.
Он развернулся и вышел из кухни, оставив за собой звенящее, оглушённое молчание. Он не просто выгонял наглую родственницу. Он только что взорвал тот уютный мирок, который его семья построила за его счёт, и вручил им счёт за обломки.
Кирилл ушёл в свою комнату не для того, чтобы спрятаться. Он пошёл туда, чтобы утвердиться. Он распахнул окно настежь, впуская в спёртый, пропитанный чужим потом и дешёвым парфюмом воздух ледяные струи ноября. Ветер тут же разметал по столу какие-то рекламные листовки, оставленные Лерой. Кирилл сгрёб их и бросил в мусорное ведро. Затем он стащил с кровати скомканное постельное бельё, брезгливо держа его двумя пальцами, словно это была шкура больного животного, и швырнул его в угол. Голый матрас выглядел сиротливо и грязно.
Первой в комнату вошла мать. Она не влетела с криками, а просочилась, как ядовитый туман. Её лицо было багровым, а руки мелко подрагивали.
— Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — начала она тихим, шипящим голосом, который был страшнее любого крика. — Ты унизил нас. Свою семью. Перед этим… Максимом. Ты выставил родную мать посмешищем.
Кирилл, не глядя на неё, достал из шкафа чистое бельё.
— Я выставил в коридор вещи двух посторонних людей, которые спали в моей кровати. Больше я ничего не делал.
— Посторонних? Лерочка тебе посторонняя?! — Галина повысила голос. — Я помню, как мы с отцом последние деньги собирали, чтобы тебе на первый компьютер хватило. Как тётка твоя, мать Леркина, нам занимала, когда у отца на заводе зарплату не платили. А ты так отплатил? Чёрствостью своей? Деньги тебе глаза застили?
Он аккуратно расстелил свежую простыню, разглаживая каждую складку. Его движения были точными и спокойными, словно он был хирургом, а не участником скандала.
— Деньги, мама, не застили мне глаза. Они их открыли. Я вижу, что плачу за квартиру, в которой у меня нет даже своей комнаты. Я вижу, что содержу взрослых людей, которые считают это своей привилегией. И я вижу, что вы все решили, будто так будет всегда. Вы ошиблись.
В дверях появился отец. Он попытался изобразить авторитет, опёршись о косяк.
— Кирилл, прекрати. Мать не доводи. Мы же всё понимаем, ты устал с дороги, нервы. Давай так: ребята сегодня переночуют, а завтра мы все вместе сядем и спокойно всё обсудим. Как взрослые люди. И про деньги твои… это ты сгоряча ляпнул. Не по-людски это, с родителей за крышу над головой требовать.
— По-людски — это селить в комнату сына, который платит за эту крышу, чужого мужика? — Кирилл вставил подушку в наволочку и взбил её. — Обсуждать нечего. Мои условия вы слышали. Время идёт.
Сзади отца возникли Лера и её кавалер Максим, уже одетый в джинсы и футболку. Он явно чувствовал себя униженным и искал способ отыграться.
— Ты рамсы не попутал, хозяин? — пробасил он, делая шаг вперёд. — Думаешь, самый умный тут? Мы никуда не пойдём. Посмотрим, как ты полицию вызовешь. Они ещё разберутся, кто тут прав.
Кирилл наконец повернулся к ним. Он посмотрел сквозь Максима, прямо в глаза Лере. В его взгляде не было ненависти. Там было что-то хуже — ледяное презрение.
— То есть вы все считаете нормальным, что я плачу ипотеку за эту квартиру, а вы в моей комнате без спроса поселили мою двоюродную сестру с её парнем? Отлично! У них есть три часа, чтобы съехать! Или я вызываю полицию!
Он достал из кармана телефон, посмотрел на экран.
— Осталось два часа сорок три минуты. Можете начинать собираться. Или продолжать стоять здесь и тратить своё время. Выбор за вами.
Он прошёл мимо них, расталкивая оцепеневшую толпу родственников, как ледокол крошит лёд. Он направился в ванную, закрыл за собой дверь и пустил воду. Громкий шум душа стал для них звуком запущенного таймера, отсчитывающего последние минуты их привычной, комфортной жизни. А для него — первым глотком чистого воздуха в собственном доме.
Три часа истекли. Минута в минуту. Настенные часы на кухне, дешёвый пластиковый круг с нарисованными фруктами, показали одиннадцать часов и семнадцать минут вечера. Никто не ушёл. Лера и Максим сидели за столом с вызывающим видом. Они перетащили свои мешки с лестничной клетки в коридор и теперь ждали, что будет дальше. Они были уверены, что Кирилл блефует. Что это был просто всплеск эмоций уставшего человека, который пройдёт, стоит лишь немного надавить и переждать. Родители сидели рядом, составляя с ними молчаливый, но прочный союз. Их позы выражали укоризненное ожидание. Они ждали извинений.
Дверь ванной открылась. Кирилл вышел, одетый в чистую домашнюю футболку и штаны. Он не посмотрел на собравшихся. Прошёл на кухню, налил себе стакан воды из фильтра и выпил его медленными, размеренными глотками. Воздух на кухне был густым, заряженным невысказанными упрёками, как перед грозой.
— Ну что? — с ядовитой усмешкой спросила мать, когда он поставил стакан. — Время вышло. Где твоя полиция, командир? Или уже передумал родную кровь в участок тащить?
Кирилл посмотрел на часы. 23:18. Затем перевёл взгляд на мать.
— Я не передумал.
Он достал из кармана телефон. Все напряглись. Лера инстинктивно вжалась в стул. Максим нахмурился, готовясь к неприятному разговору с патрулём. Анатолий тяжело вздохнул, предчувствуя позор.
Кирилл пролистал контакты и нажал на вызов. Он включил громкую связь. Из динамика раздался бодрый мужской голос.
— Алло, Кир, привет! Что-то случилось?
— Привет, Серёг. Не отвлекаю? — голос Кирилла был абсолютно будничным, деловым.
— Да нет, не спим ещё. Ты как доехал?
— Нормально. Слушай, у меня к тебе дело. У меня тут две комнаты освобождаются.
На кухне повисла недоумённая тишина. Галина непонимающе посмотрела на мужа. Две?
— Ого! — удивился голос в телефоне. — Какие? Родителей выселяешь, что ли? — пошутил он.
— Именно, — без тени улыбки ответил Кирилл. В этот момент лицо его матери стало похоже на серую маску. — Да, в этой же квартире. С завтрашнего дня можно заселять жильцов. Подыщи приличных людей, платёжеспособных. Семью можно, но без детей и животных. Деньги вперёд за два месяца. Фотографии комнат я тебе сейчас скину. Всё, давай, на связи.
Он завершил вызов и положил телефон на стол. Повернулся к своим окаменевшим родственникам. Отец смотрел на него так, будто только что получил удар под дых. Лера и Максим сидели с открытыми ртами, наконец осознавая масштаб катастрофы, которую они спровоцировали.
— Я вижу, вы не поняли, — спокойно начал Кирилл, обращаясь к родителям. — Вы решили, что раз я плачу ипотеку, то это наша общая квартира. Нет. Это моя квартира. Мой актив и моё бремя. И раз вы не уважаете мои правила, значит, вы будете жить по правилам рынка. Ипотека сама себя не заплатит. Поэтому ваши комнаты с завтрашнего дня сдаются.
Он сделал паузу, давая им осознать всю глубину пропасти, в которую они летели.
— У вас есть выбор. Можете, конечно, пожить у Леры. Ей же надо помогать, она родня. Уверен, она с Максимом вас с радостью приютит. Или, — он сделал ещё одну паузу, — есть второй вариант. Моя комната. Как только Лера и её парень вынесут отсюда свои вещи, вы можете переехать туда. Вдвоём. Будете жить в одной комнате, как в молодости. Это ведь так романтично.
Он смотрел на них без злости, без сожаления. С холодным спокойствием человека, который принял окончательное решение. Он не просто выгнал племянницу. Он вычеркнул родителей из своей жизни, превратив их из хозяев дома в жалких жильцов на птичьих правах, полностью зависящих от его воли. Он не оставил им ничего — ни гордости, ни статуса, ни даже иллюзии контроля.
Не дожидаясь ответа, он развернулся и пошёл в свою комнату. Он не хлопнул дверью. Он просто тихо прикрыл её за собой. Щелчок замка прозвучал на оглушённой кухне как выстрел, оборвавший их прошлую жизнь. Там, за столом, остались сидеть четыре человека, которые только что потеряли всё, и винить в этом они могли только себя…
