— Маш, пацаны сегодня к нам подтянутся, футбол смотреть. Часиков в восемь будут.
Нож, методично рубивший морковь на идеально ровные кубики, замер на полпути. На кухне, наполненной тёплым запахом жарящегося лука, наступила оглушительная пауза, нарушаемая лишь шипением масла на сковороде. Маша не повернулась.
Она продолжала смотреть на доску, на оранжевые брызги моркови, но видела перед собой совершенно другую картину: гостиная, заставленная пустыми бутылками, диван, пропитанный запахом пива и пота, гора грязной посуды в раковине и липкие пятна на журнальном столике. Картина прошлого вторника. И пятницы перед ним.
— Что, прости? — её голос прозвучал ровно, почти безразлично, но в этой ледяной ровности таилось больше угрозы, чем в самом громком крике. — Говорю, ребята придут. Матч важный, финал почти, — Денис, развалившийся на диване в гостиной с телефоном в руках, даже не счёл нужным поднять голову. Для него это было не предложением, не просьбой, а констатацией факта. Как сообщение о прогнозе погоды. Сегодня вечером в вашей квартире ожидаются осадки в виде пива и нашествие шумных тел.
Маша медленно положила нож на столешницу. Звук металла, ударившегося о камень, получился резким и неприятным. Она выключила плиту, вытерла руки о полотенце и, наконец, повернулась к нему. Денис всё так же лежал, лениво водя пальцем по экрану. Он не видел её лица, не видел, как сузились её глаза и как плотно сжались губы. Он вообще перестал её видеть в последнее время. Она стала для него функцией. Приложением «жена», которое должно обеспечивать уют, готовить еду и молча убирать за ним и его друзьями.
— То есть, я правильно понимаю. Я сейчас, после своего рабочего дня, готовлю ужин на двоих. Потом приходят твои друзья. Я должна буду носиться между кухней и гостиной, как официантка, поднося им закуски и убирая пустые бутылки. Потом я буду слушать их пьяные вопли до полуночи, а когда вы соизволите разойтись, я останусь один на один с горой посуды и засранной квартирой. Всё верно?
Денис наконец оторвался от телефона и недовольно посмотрел на неё.
— Ну что ты опять начинаешь? Не преувеличивай. Нормально же всегда сидели. Я имею право расслабиться в собственном доме с друзьями или нет? Что в этом такого?
Его искреннее недоумение было самым отвратительным. Он действительно не понимал. Не видел в этом никакой проблемы. В его мире всё было просто и логично: он работает, он устаёт, он отдыхает. А её усталость, её время, её силы — это были какие-то абстрактные, несущественные величины, которые можно было не брать в расчёт.
— Имеешь, — неожиданно спокойно согласилась Маша. Она сделала несколько шагов в его сторону, и в её взгляде появилось что-то новое, хищное и расчётливое. — Конечно, имеешь, дорогой. Только вот это не просто дом. Это ещё и сервис. И любой сервис должен оплачиваться.
Денис непонимающе нахмурился.
— Ты о чём вообще?
— Я о справедливости.
— Чего? Какой ещё справедливости?
— Твои друзья снова будут сидеть у нас до ночи, пить пиво и орать, глядя в телевизор?! Нет, дорогой! Сегодня я ввожу в нашем доме плату за каждого твоего друга! За каждого! Хочешь пивной бар — плати как в баре!
На секунду Денису показалось, что он ослышался. Он даже усмехнулся, ожидая, что она сейчас тоже рассмеётся, признав абсурдность своего заявления. Но Маша не смеялась. Она смотрела на него абсолютно серьёзно, и этот холодный, деловой взгляд заставил его почувствовать себя неуютно.
— Ты что, с ума сошла? Какой ещё бар? Какие деньги? Прекрати этот концерт.
— Я не устраиваю концерт, — отчеканила она, разворачиваясь и направляясь к шкафу в прихожей. — Я выставляю счёт за свои услуги. Ты же любишь говорить, что любой труд должен быть оплачен? Вот я и собираюсь последовать твоему совету.
Денис лежал на диване, наблюдая, как она роется в высоком хозяйственном шкафу в коридоре. Его раздражение смешивалось с лёгким недоумением. Он ожидал продолжения скандала: криков, упрёков, возможно, даже демонстративного ухода в спальню. Но это спокойное, целенаправленное движение было чем-то новым и непонятным.
Он видел в этом лишь очередной акт домашнего спектакля, более изощрённый, чем обычно, но всё равно не заслуживающий серьёзного внимания. Он был уверен, что через пару минут она устанет играть в эту игру, и всё вернётся на круги своя.
— Ты закончила? Может, вернёшься к плите? Ужин сам себя не приготовит, — бросил он ей в спину, вкладывая в голос максимум снисходительности.
Маша не ответила. Она извлекла из недр шкафа то, что искала: небольшую белую маркерную доску, которую они когда-то покупали, чтобы оставлять друг другу записки, но так ни разу и не использовали. Вместе с ней она достала толстый чёрный маркер. С этими трофеями она вернулась на кухню. Её походка была ровной, движения — выверенными. В ней не было ни капли суеты. Она подошла к большому серебристому холодильнику и с сухим щелчком прилепила доску на дверцу, прямо над диспенсером для воды. Идеально по центру.
Денис с интересом приподнялся на локте. Это становилось даже забавным.
— Ты серьёзно? Это что за детский сад? Решила мне записку написать?
Маша сняла колпачок с маркера. Резкий химический запах ударил в нос. Она не ответила. Вместо этого она аккуратным, почти каллиграфическим почерком вывела вверху доски заголовок: «ПРАЙС-ЛИСТ. Вечерний досуг». Буквы получились ровными, уверенными, без единой дрогнувшей линии. Денис перестал улыбаться. Что-то в её методичности, в этом ледяном спокойствии заставило его почувствовать смутную тревогу.
Ниже, пункт за пунктом, начал появляться список. Каждый щелчок маркера по доске отдавался в напряжённой тишине кухни.
Просмотр футбола (базовая услуга) — 500 руб./чел.
Пиво из нашего холодильника (1 бут.) — 300 руб.
Чипсы/сухарики (1 пачка) — 200 руб.
Уборка после мероприятия (комплексная) — 2000 руб.
Она писала медленно, давая ему возможность прочесть каждую строчку. Это не было похоже на женскую истерику. Это было похоже на коммерческое предложение, выверенное и безжалостное. Когда последний ноль в сумме «2000» был выведен с особой тщательностью, она отступила на шаг, любуясь своей работой, словно художник, закончивший картину. Затем она обвела всю сумму жирной рамкой и внизу добавила приписку: «Оплата на входе. Возможен перевод по номеру телефона».
Денис вскочил с дивана. Маска ленивого благодушия слетела с его лица, обнажив злость и растерянность.
— Ты что творишь?! А ну, сотри это немедленно! Не позорь меня!
— Я не позорю тебя. Я оцениваю свой труд, — её голос оставался таким же бесцветным. — Это мой дом. И здесь действуют мои правила.
— Это и мой дом! И я не позволю тебе устраивать этот цирк! Мои друзья придут, и ты будешь вести себя нормально!
Он сделал шаг к холодильнику, намереваясь стереть унизительный список рукавом своей толстовки, но Маша опередила его. Она не пыталась его остановить. Она просто достала из кармана телефон. Раздался тихий, отчётливый щелчок затвора камеры. Один раз. Второй. Она проверила снимок — всё было чётко видно.
— Что ты делаешь? — его голос прозвучал уже не так уверенно.
Она подняла на него глаза. В них не было ни гнева, ни обиды. Только холодная сталь.
— Отправляю приглашения. Чтобы ребята заранее ознакомились с условиями и могли подготовиться финансово.
Её пальцы быстро забегали по экрану. Она нашла в мессенджере чат под названием «Пацаны», в который её когда-то добавили и из которого она никогда не выходила, молча наблюдая за их перепиской. Она прикрепила фотографию. И добавила короткий текст: «Ребята, ждём вас сегодня. Оплата на входе, можно переводом». И нажала «отправить». Зелёная галочка подтвердила, что сообщение доставлено. Ультиматум вступил в силу.
Минуту ничего не происходило. Воздух в квартире загустел, стал плотным, как вода. Денис стоял посреди комнаты, глядя то на жену, то на её телефон, который она небрежно положила на кухонный стол. Он всё ещё не мог поверить, что она это сделала. Что она вынесла их внутренний конфликт за пределы квартиры, превратив его в публичное унижение.
В его голове это было предательством высшей пробы, ударом ниже пояса. Он ждал, что её телефон сейчас разорвётся от возмущённых звонков его друзей, что они начнут писать ей, какой цирк она устроила. Он ждал подкрепления.
Но первым завибрировал его телефон, лежавший на подлокотнике дивана.
Короткое, настойчивое жужжание пронзило тишину. Денис медленно повернулся, словно боялся увидеть то, что его ждёт на экране. Маша, напротив, сохраняла олимпийское спокойствие. Она взяла губку и принялась методично стирать со столешницы невидимые крошки, её движения были плавными и отстранёнными, будто всё происходящее её совершенно не касалось.
Денис взял в руки холодный стеклянный прямоугольник. На экране светилось сообщение от Вадика. «Ден, слушай, у Ленки мигрень жуткая, просила в аптеку сгонять, потом за малым. Не получится сегодня, сорян».
Он перечитал сообщение дважды. Ленка и мигрень. Самый старый и избитый предлог в арсенале женатого мужчины. Он поднял глаза на Машу. Она продолжала протирать идеально чистую поверхность. Не успел он открыть рот, чтобы выплеснуть первую волну гнева, как телефон снова завибрировал. На этот раз Лёха. «Блин, шеф срочно набрал, какой-то отчёт горит. Придётся в офисе торчать. В другой раз, бро».
Отчёт. В восемь вечера. В пятницу. Денис почувствовал, как к шее приливает горячая волна. Его пальцы побелели, так сильно он сжал телефон. Он не успел даже выругаться, как пришло третье сообщение. От Серёги. Оно было самым коротким и самым честным в своей трусости. «Ден, мы сегодня пас. Давай как-нибудь потом».
Всё. Конец. Вечер был отменён. Его друзья, его «братва», с которой он прошёл огонь и воду, слились при виде первого же прайс-листа. Не позвонили, не возмутились, не поддержали его. Они просто тихо исчезли, оставив его одного разбираться с последствиями. Унижение было полным. И виновница этого унижения стояла в двух метрах от него и выжимала губку в раковину.
— Ты довольна? — прошипел он. Голос сорвался, превратившись в ядовитый шёпот. — Опозорила меня перед всеми!
Маша медленно повернулась. Она вытерла руки и посмотрела на него в упор. Её спокойствие выводило из себя сильнее любого крика.
— Я никого не позорила. Я выставила счёт за услугу. Они не захотели платить. Это просто бизнес, ничего личного. Их право отказаться.
Эта фраза — «ничего личного» — стала последней каплей.
— Бизнес?! Ты называешь это бизнесом?! Ты выставила моих друзей на посмешище! Ты выставила меня клоуном! Я теперь с ними встретиться не могу из-за тебя! Что я им скажу?!
— Скажи им правду, — её тон был ровным и холодным, как сталь. — Скажи, что твоя жена больше не работает бесплатной прислугой. Скажи, что за комфорт и сервис нужно платить. Взрослые мужчины, я думаю, поймут.
Он задохнулся от ярости. Её логика была безупречной и оттого ещё более оскорбительной. Она била по самым больным точкам, обнажая всю нелепость его претензий. Он потерял контроль над ситуацией, и всё, что ему оставалось — это перейти на личности, расширить поле боя, превратить этот конкретный провал в тотальную войну.
— Тебе вечно всё не так! Вечно ты недовольна! Что бы я ни сделал, тебе всё не нравится! Тебе просто нужен был повод, чтобы всё испортить! Ты мне испортила вечер! Ты испортила мне отношения с друзьями! Да ты мне всю жизнь испортила!
Он выпалил последнюю фразу на одном дыхании, вложив в неё всю свою обиду, всю свою злость, всю свою мужскую уязвлённость. Он обвинил её не в испорченном футбольном матче, а в крахе всей его жизни. Это было тотальное обвинение, после которого уже не могло быть пути назад. И он увидел, как что-то изменилось в её глазах. Спокойствие ушло, но на его место пришла не ярость и не обида. На его место пришла холодная, звенящая пустота. Она услышала его. И вынесла свой приговор.
Фраза «Ты мне всю жизнь испортила» повисла в воздухе. Она была тяжёлой, объёмной, и казалось, вытеснила из комнаты весь кислород. Денис ожидал ответной реакции: взрыва, крика, потока взаимных обвинений. Он был готов к этому, он этого хотел. Он хотел, чтобы она кричала, потому что её крик сделал бы их равными в этом скандале. Но Маша молчала. Она смотрела на него так, словно видела впервые. Не как на мужа, не как на близкого человека, а как на посторонний предмет, случайно оказавшийся в её пространстве и мешающий пройти. Холодная пустота в её глазах разрасталась, поглощая последние остатки тепла.
— Ты прав, — произнесла она наконец. Голос её был тихим, но прозвучал в оглушительной тишине, как удар молотка по стеклу.
Денис опешил. Это было совсем не то, чего он ждал. Он готовился к обороне, к нападению, но никак не к капитуляции.
— Что? — переспросил он растерянно.
— Ты прав, — повторила она, делая небольшой шаг в его сторону. На её лице не дрогнул ни один мускул. — Я действительно испортила тебе жизнь. Я лишила тебя возможности расслабляться с друзьями так, как ты хочешь. Я заставила тебя чувствовать себя униженным. Я — причина твоего несчастья.
Она говорила это так спокойно и рассудительно, будто зачитывала медицинское заключение. В её словах не было ни сарказма, ни обиды. Только сухая, безжалостная констатация. И эта бесстрастная логика пугала Дениса гораздо сильнее, чем любая истерика. Он почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. Он хотел скандала, а получил приговор.
— И раз уж я — источник всех твоих проблем, то самое логичное, что ты можешь сделать — это устранить этот источник из своей жизни, — продолжила она тем же ровным тоном. — Тебе нужно уйти. Прямо сейчас.
Денис неверяще уставился на неё. Он моргнул, пытаясь осознать услышанное. Уйти? Из собственного дома? Гнев снова начал закипать в нём, вытесняя растерянность.
— Да ты совсем с катушек съехала! Куда я пойду?! Это мой дом! Я никуда отсюда не уйду!
— Нет, — так же спокойно возразила Маша. Она смотрела ему прямо в глаза, и её взгляд был твёрд, как гранит. — Ты ошибаешься. Это не твой дом.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в его сознание. На кухне было слышно только гудение холодильника, на дверце которого всё ещё висел злополучный прайс-лист.
— Эта квартира — моя, — отчеканила она каждое слово. — Мне её подарили родители на свадьбу. В договоре дарения указана только моя фамилия. Твоё имя не фигурирует ни в одном документе на эту собственность. Ты здесь жил, потому что я это позволяла. Ты был моим гостем. Но твоё гостеприимство закончилось.
Это был удар, от которого нельзя было защититься. Не эмоциональный выпад, а сухой, неоспоримый факт. Вся его уверенность, вся его мужская спесь, основанная на ощущении себя хозяином в этом доме, рассыпалась в прах. Он вдруг осознал, что у него нет никаких прав. Что стены, которые он считал своими, ему не принадлежат. Что диван, на котором он лежал полчаса назад, ему чужой. Он был никем.
Маша, не дожидаясь его ответа, развернулась и молча пошла в прихожую. Денис, как в тумане, последовал за ней. Он смотрел на её прямую спину и понимал, что это конец. Не очередной скандал, после которого они помирятся. А именно конец. Она подошла к входной двери и повернула ключ в замке.
Щелчок механизма прозвучал громко и окончательно. Затем она открыла дверь и встала рядом, придерживая её. Она не смотрела на него. Она смотрела в пустоту лестничной клетки. Она просто держала для него дверь. Как швейцар в отеле, провожающий постояльца, чей срок пребывания истёк.
Денис стоял на пороге. Он хотел что-то сказать, крикнуть, оскорбить её, но слова застряли в горле. Любое слово сейчас прозвучало бы жалко и неуместно. Он посмотрел на её лицо — оно было абсолютно непроницаемым.
Он был для неё пустым местом. Медленно, как во сне, он перешагнул порог. Маша не стала дожидаться, пока он развернётся. Как только его ноги оказались на лестничной площадке, она плавно, без хлопка, закрыла дверь. Раздался второй, финальный щелчок замка…
