Запах жареного лука наполнил кухню, когда я перемешивала подрумянившиеся кусочки деревянной лопаткой. День выдался тяжелым — на работе аврал, в магазине очереди, а дома ждала гора немытой посуды. Но сейчас, вдыхая ароматы готовящегося ужина, я чувствовала, как напряжение медленно отпускает.
Щелкнула входная дверь. Странно, Алексей обычно приходит позже.
— Аннушка, ты дома?
Голос свекрови заставил меня вздрогнуть. Тамара Николаевна никогда не предупреждала о своих визитах — просто появлялась, как будто имела на это полное право.
— На кухне, — отозвалась я, вытирая руки полотенцем.
Она вошла, как всегда безупречно одетая — брючный костюм, нитка жемчуга, идеально уложенные волосы. Сколько лет я ее знаю, а она никогда не позволяла себе выглядеть иначе. Даже дома у себя, наверное, в халате не ходит.
— Что готовишь? — спросила она, но не дождалась ответа. — Неважно. Нам нужно поговорить, Анна.
Ее тон не предвещал ничего хорошего. В руках она держала какие-то бумаги, которые тут же выложила на стол. Разложила аккуратно, постучала по ним наманикюренным пальцем.
— Что это? — я отложила лопатку и выключила плиту.
— Документы на передачу квартиры. Я все подготовила, тебе нужно только подписать.
Я смотрела на бумаги, не понимая, о чем она.
— Какой квартиры?
Тамара Николаевна улыбнулась. Та самая улыбка, которую я видела, когда она рассказывала, как «помогла» коллеге уволиться с работы или «объяснила» соседке, где та неправа.
— Этой, конечно. Где же еще.
Наша квартира. Та самая, что мы с Алексеем купили на общие деньги. Та, где я своими руками клеила обои, а он менял плитку в ванной.
— Не понимаю, — мой голос звучал тихо, но внутри уже закипало возмущение.
— Что тут непонятного, Аннушка? — она произнесла мое имя с той особой интонацией, которую берегла для моментов, когда хотела показать, что я глупее ее. — Моя Леночка возвращается из Германии с мужем. Им нужно жилье. А эта квартира для вас слишком большая.
— Для нас… с Алексеем?
— Конечно. Вы и в однушке прекрасно разместитесь. А Лене с Маркусом нужно пространство.
Она говорила так, будто уже все решено. Будто мое мнение — пустая формальность.
— Тамара Николаевна, но это наша квартира…
— Аннушка, — она подняла руку, останавливая меня. — Не усложняй. Я уже все обсудила с Алешей. Он согласен. Документы готовы.
Сковородка все еще шипела, но я вдруг перестала чувствовать запах еды. В горле пересохло.
— А меня вы спросить не хотели?
Свекровь посмотрела на меня с легкой досадой, как на ребенка, закатившего истерику в супермаркете.
— Аннушка, твоя квартира все равно достанется моей дочери, лучше подпиши документы сразу. — Она похлопала по бумагам. — Не делай вид, что ты не понимаешь. У Лены семья. Настоящая семья. А у вас… сколько лет вы женаты? Пять? И где дети?
Последняя фраза ударила больнее всего. Три выкидыша за пять лет. Три попытки, после которых я просыпалась в холодном поту. И каждый раз Тамара Николаевна говорила одно и то же: «Значит, не судьба».
— Убери документы и уходи.
— Не горячись, — она поджала губы. — Подумай хорошенько. Алеша уже согласился. Не будь эгоисткой.
Она собрала бумаги и пошла к выходу, но на пороге обернулась.
— Я зайду через пару дней. Надеюсь, ты примешь правильное решение.
Входная дверь хлопнула, а я так и стояла на кухне. В голове крутилась одна мысль — неужели Алексей действительно говорил с ней об этом? Неужели согласился?
Я посмотрела на остывающую сковородку. Аппетит пропал. Вместо него пришло тревожное чувство: что-то сломалось. Что-то непоправимо надломилось в моей жизни, и я даже не знала, когда именно это произошло.
Безмолвное предательство
Дождь барабанил по подоконнику, когда я накрывала на стол. Паста с креветками, салат, бокал вина — маленькие радости, которыми я старалась скрасить наш вечер. Последнюю неделю мы с Алексеем почти не разговаривали. Он приходил поздно, молча ужинал и уходил в кабинет «работать». Я пыталась делать вид, что всё нормально, но после визита свекрови внутри поселилось тревожное чувство.
Входная дверь щёлкнула ровно в семь. Раньше я могла услышать, как он насвистывает что-то в прихожей, как громко здоровается. Теперь — только звук ключа и тихие шаги.
— Привет. Ужин готов, — сказала я, выходя в коридор.
Алексей кивнул, не глядя на меня. Повесил куртку, прошёл в ванную. Я вернулась на кухню, проверяя, не остыло ли блюдо. Когда он сел за стол, я попыталась улыбнуться:
— Как прошёл день?
— Обычно.
Вот и весь разговор. Мы ели, слушая шум дождя и звон вилок по тарелкам. В какой-то момент наши взгляды встретились, и я увидела в его глазах что-то новое — холод, смешанный с нетерпением.
— Что-то случилось? — спросила я.
Он отложил вилку, будто ждал этого вопроса.
— Говорил с мамой. Она сказала, что заходила к тебе.
Значит, вот оно. Момент истины.
— Да, приходила, — я сделала глоток вина, пытаясь успокоиться. — Принесла какие-то бумаги о передаче квартиры твоей сестре. Сказала, что вы уже всё обсудили.
Алексей не отрицал. Сидел, смотрел в тарелку, постукивал пальцами по столу.
— Лена возвращается из Германии, — наконец произнёс он. — Им нужно жильё.
— И ты решил отдать наше?
— Анна, не драматизируй. Мы найдём другое.
Я поставила бокал на стол. Слишком резко — вино всколыхнулось, чуть не выплеснувшись через край.
— То есть это правда? Ты действительно решил всё за моей спиной?
Он поморщился, как от зубной боли.
— Я обсуждал возможности. Нам необязательно жить в трёхкомнатной. Вполне можем обойтись квартирой поменьше.
— Алексей, мы вместе копили на эту квартиру. Выбирали её. Ремонтировали. Это наш дом!
Он смотрел куда-то мимо меня. Как человек, который уже принял решение и теперь просто ждёт, когда наконец закончится неприятный разговор.
— У Лены ребёнок будет. Им нужно больше места.
Снова этот аргумент. Тот самый, которым его мать давила на меня годами. «У тебя нет детей, значит, тебе не нужно…» — и дальше можно подставлять что угодно: отпуск в мае, лишний выходной, большая квартира.
— А ты знаешь, сколько мы за неё заплатили? — я пыталась достучаться до его здравого смысла. — Ты всё просчитал? Лена даст нам полную стоимость?
— Мама сказала…
Я не выдержала:
— При чём здесь твоя мама? Это наша квартира, Алексей! Наша!
Он вдруг стал другим — жёстким, чужим. Встал из-за стола, ушёл в прихожую. Вернулся с папкой и бросил её на стол, смахнув на пол салфетку.
— Эти документы. Подпиши их, Анна. Это будет разумным решением.
Я смотрела на папку как на ядовитую змею.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. Мама проконсультировалась с юристом, всё законно.
— А если я не подпишу?
Он наконец посмотрел мне в глаза — тем взглядом, который я никогда не думала увидеть. Так смотрят на препятствие, которое нужно устранить.
— Подпишешь. Рано или поздно.
Когда хлопнула дверь его кабинета, я сидела, оглушённая. Мой муж, с которым мы прожили пять лет, только что открыто встал на сторону своей матери. Человек, с которым я делила постель, еду, мечты — превратился в чужака за одну неделю. Или он всегда был таким, а я не хотела замечать?
Папка лежала на столе. Я открыла её дрожащими руками. Стандартный договор дарения. Всё уже заполнено — наши данные, сведения о квартире, дата. Не хватало только моей подписи.
В голове вертелась глупая мысль: «А ведь я вчера купила новые занавески. Зачем, если квартира уже мне не принадлежит?»
Я взяла телефон и нашла номер своей подруги-юриста. Интуиция подсказывала, что это только начало битвы. А к битве нужно готовиться.
Тихое сопротивление
— К сожалению, без вашей подписи они не смогут оформить дарение, — сказала Лариса, просматривая документы через веб-камеру. — Хотя могут пойти другими путями. Например, продать вашу долю третьему лицу.
Я сидела в кафе, подальше от дома. Последнюю неделю я старалась проводить там как можно меньше времени. Дома стало неуютно — муж превратился в молчаливого надзирателя. Каждый вечер смотрел вопросительно: подписала? А я отвечала односложно: нет.
— Спасибо, что проконсультировала, — поблагодарила я подругу и отключилась.
За соседним столиком молодая пара делила пирожное, смеясь и подкармливая друг друга. Я отвернулась. Пять лет назад мы с Алексеем были такими же — счастливыми, влюбленными, строящими планы. Что произошло? Когда он превратился в марионетку своей матери?
Телефон завибрировал — сообщение от свекрови.
«Зайди ко мне сегодня. Нужно поговорить».
Я допила остывший кофе. Почему бы и нет? Может, хоть услышу правду.
Тамара Николаевна жила в старом сталинском доме недалеко от центра. Раньше я любила бывать у нее — квартира хранила очарование прошлой эпохи: лепнина на потолках, паркет, антикварная мебель. Сейчас же подниматься по мраморной лестнице было тяжело, словно я шла на допрос.
— Проходи, — она открыла дверь. — Чай будешь?
— Нет, спасибо.
Мы прошли в гостиную. Старинные часы на стене отмеряли секунды, словно отсчитывая время до неизбежного столкновения.
— Ты упрямая, Анна, — начала она без предисловий. — Я думала, ты поймешь ситуацию.
— Какую именно? Ту, где вы с сыном за моей спиной решаете забрать квартиру?
Она поморщилась, будто от зубной боли.
— Не драматизируй. Никто ничего не забирает. Мы говорим о разумном распределении ресурсов. У Лены будет ребенок, им нужно больше места.
— Тогда купите им квартиру.
— Зачем покупать, если есть готовая? Алексей — мой сын, он понимает, что правильно, а что нет.
— А я, получается, чужая.
Она пожала плечами, что можно было истолковать только как «да, ты чужая».
— Послушай, Анна, — она понизила голос, словно собиралась поделиться секретом. — У вас с Алешей нет детей. Вы не смогли создать настоящую семью…
— Знаете, мы пытались, — я перебила ее, чувствуя, как к горлу подступает ком. — Три выкидыша, Тамара Николаевна. Три попытки.
— Но факт остается фактом, — она даже не дрогнула. — У вас нет будущего как у семьи. А Лена уже беременна.
Я смотрела на эту женщину, пытаясь понять, есть ли в ней хоть капля сочувствия. Не нашла.
— Почему вы не можете просто порадоваться за дочь, не разрушая при этом мою жизнь?
— Потому что я смотрю на поколения вперед. Кому достанется квартира после вас? Никому. А у Лены будет наследник.
Абсурд ситуации вдруг ударил меня с новой силой. Эта женщина, которая, казалось, всегда недолюбливала меня, теперь открыто заявляла, что моя жизнь, мой дом — всего лишь разменная монета в ее династических планах.
Я встала, намереваясь уйти, но что-то привлекло мое внимание. На письменном столе лежал листок с цифрами. Почерк Тамары Николаевны я узнала сразу — она любила писать старомодным каллиграфическим почерком. Это были расчеты: стоимость квартиры, какие-то вычеты, распределение средств.
— Что это? — спросила я, кивнув на листок.
Свекровь попыталась загородить бумаги, но было поздно. Я уже увидела цифры и фразу «Алеша — 30%».
— Вы собираетесь продать квартиру? — догадалась я.
— Не твое дело.
— Моя квартира — не мое дело?
— Аннушка, — она вдруг стала слащавой, — не усложняй. Подпиши бумаги, возьми деньги и купи себе что-нибудь поменьше. Все останутся довольны.
Я смотрела на расчеты. Они с Алексеем уже подсчитали, сколько получат от продажи. Уже распределили доли. Все решили без меня.
— Знаете, — я собрала сумку, — теперь я точно ничего не подпишу.
— Ты пожалеешь, — спокойно сказала она. — Алеша на моей стороне. Ты одна.
Спускаясь по лестнице, я чувствовала странное опустошение. Будто все эти годы жила с чужими людьми, не замечая, какие они на самом деле. Алексей, которого я считала партнером, оказался всего лишь продолжением своей матери. А я… Я была временным приложением к их семье.
Выйдя из подъезда, я набрала номер Ларисы.
— Мне нужна консультация. Полноценная, — сказала я. — И еще я хочу узнать, как защитить себя, если муж решит действовать… нестандартно.
Впервые за эти дни я почувствовала не только страх, но и решимость. Если они объявили битву, я не собиралась сдаваться без боя.
План отчаянной женщины
— Я подпишу документы, — сказала я, ставя перед Алексеем чашку кофе.
Он замер с поднятой чашкой. Недоверие смешалось с триумфом на его лице, как будто он не верил, что его многодневная тактика молчания наконец сработала.
— Правда?
— Да, — я села напротив. — Но сначала хочу поговорить. Объясни мне сам, не словами твоей матери, зачем вам это?
Телефон лежал в кармане домашнего халата, приложение для записи включено. Мой маленький секрет, моя страховка.
Алексей поставил чашку, посмотрел на меня почти с облегчением.
— Аня, пойми, Ленка возвращается. У неё ребёнок скоро. А они с Маркусом сейчас без работы, только-только переезжают. Им нужно где-то жить.
— А мне? Мне где жить?
— Мы снимем что-нибудь. Потом купим новое.
Я отпила кофе, чтобы скрыть нервозность. Телефон тяжело лежал в кармане, словно напоминая: не торопись, дай ему высказаться.
— На какие деньги купим? Я правильно поняла, вы планируете продать квартиру?
Он дёрнулся, как от удара током.
— Откуда ты…
— Я была у твоей матери. Видела расчёты на столе.
Алексей помрачнел.
— Она не должна была…
— Что? Оставлять улики на видном месте? — я горько усмехнулась. — Так всё-таки правда? Вы хотите продать нашу квартиру?
— Да какая разница! — он вдруг стукнул по столу. — Тебе-то что? Ты же всё равно в ней не сможешь остаться.
— Интересно, почему?
— Потому что я твой муж, и я принял решение.
Вот оно. Я почувствовала, как внутри что-то оборвалось.
— Значит, моё мнение вообще не учитывается? — тихо спросила я.
— Анна, — он вздохнул, — ты же знаешь маму. Она всё равно добьётся своего. И я… я на её стороне. Нам нужно помогать семье.
— А я не семья?
— Ты… — он замялся. — Ты, конечно, семья. Но Ленка моя сестра, у неё будет ребёнок. Продолжение рода. А мы с тобой… у нас ведь ничего не получилось.
Горечь подступила к горлу. Так вот в чём дело. Те же слова, что и Тамара Николаевна. Одинаковые, словно заученные.
— И чей это был план? Твой или матери?
Алексей дёрнул плечом.
— Какая разница?
— Для меня есть.
Он встал, прошёлся по кухне, словно не находя себе места.
— Мама предложила. Я согласился. Это логично, Аня. У нас нет детей. А у Ленки будет.
Я нащупала в кармане кнопку, чтобы остановить запись, но передумала. Пусть говорит дальше.
— И что с деньгами? Я правильно поняла, ты получишь 30 процентов от продажи?
— Ты следила за мной? — его голос вдруг стал жёстким.
— Нет, просто увидела цифры у твоей матери на столе. «Алёша — 30%». Что это значит?
Он помолчал, потом выдохнул:
— Да, мы продадим квартиру. 30 процентов мне, 40 — Ленке с Маркусом, 30 — маме.
— А мне? — я чувствовала, как дрожит голос.
— Тебе? — он посмотрел с удивлением. — Тебе мы что-нибудь подберём. Может, комнату где-нибудь.
Комнату. После трёхкомнатной квартиры в центре города. После пяти лет брака.
— То есть мой вклад в покупку этой квартиры не учитывается?
— Аня, не начинай считать. Мы же семья.
— Семья? — я не выдержала и повысила голос. — Семья так не поступает!
— Хватит истерик! — он тоже сорвался. — Подпиши документы! Мама права — с тобой невозможно договориться по-хорошему!
Я смотрела на него, как на чужого человека. Где тот Алексей, с которым мы когда-то клялись друг другу в вечной любви? Где тот мужчина, который обещал оберегать меня?
— Мать тебя полностью подмяла под себя, — сказала я тихо. — Ты даже не думаешь своей головой.
— Она просто хочет как лучше для всех нас!
— Нет, Алёша. Она хочет как лучше для себя и Лены. А ты — просто инструмент.
Я встала, собираясь уйти.
— Постой, — его голос смягчился. — Ты сказала, что подпишешь.
— Я передумала.
— Аня, — он вдруг подошёл ближе, взял за руку, — не усложняй. Подпиши по-хорошему. Иначе…
— Иначе что?
— Иначе мы найдём другие способы. Юристы сказали, есть варианты.
Вот оно. Угроза. Последняя черта, которую он переступил. Я осторожно вынула руку из его пальцев и незаметно остановила запись.
— Хорошо, Алексей. Я подумаю.
С этими словами я вышла из кухни. В комнате открыла файл с записью, прослушала начало. Чётко, качественно. Каждое слово слышно.
Я не знала, что именно буду делать с этой записью. Но чувствовала — это моё единственное оружие в битве, которую я не начинала. Я позвонила Ларисе.
— У меня есть кое-что, — сказала я. — Признание в планах по отъёму квартиры. Пригодится?
— Ещё как, — ответила подруга.
Глядя в окно на вечерний город, я вдруг поняла: моя жизнь никогда не будет прежней. Что-то сломалось безвозвратно. Но вместо боли я ощущала странное спокойствие. Как хирург, который наконец увидел опухоль и теперь знает, что с ней делать.
Карты на стол
Кабинет юриста напоминал библиотеку — стены увешаны дипломами, забиты книгами, а в воздухе витал запах кофе и пыльных томов. Лариса, моя подруга с института, теперь сидела напротив меня за массивным деревянным столом. Работа превратила её из весёлой студентки в серьёзную женщину с цепким взглядом.
— Так, дай послушать, — она надела наушники и включила запись.
Я смотрела в окно на пробегающих мимо людей. Интересно, у кого из них тоже рушится жизнь? Кто ещё сегодня узнал, что близкий человек предал?
— Вот же гад, — Лариса сняла наушники. — Извини, но иначе не скажешь. Чистое признание в намерении отжать квартиру.
— И что теперь? — я крутила в руках чашку с остывшим чаем.
— Теперь мы бьём на опережение. Подаём иск о запрете отчуждения имущества без твоего согласия.
— То есть я подаю в суд на собственного мужа?
Эта мысль всё ещё казалась дикой. Я помнила, как мы с Алёшей смеялись над семьями, где невестка с свекровью воюют. «У нас такого никогда не будет», — говорил он. Как же так вышло?
— Не просто на мужа, — Лариска подалась вперёд. — На обоих. И на свекровь тоже. Только будь готова — обратной дороги не будет. Это конец твоего брака.
— А что там осталось, Лар? — я горько усмехнулась. — Ты же слышала. Для него я пустое место. Пять лет коту под хвост.
Она долго смотрела на меня, потом кивнула.
— Ладно. Но нам нужны ещё доказательства сговора. Что-нибудь, подтверждающее, что они планировали это не вчера.
Я вспомнила о записке на столе Тамары Николаевны.
— Если б я могла заполучить ту бумажку с расчётами… Там всё разложено по полочкам — кому сколько отдать после продажи.
— Было б зашибись, — Лариска уже печатала что-то в компьютере. — Но и так справимся.
Когда она протянула мне заявление на подпись, я даже не перечитывала. На душе стало легко, как после сброшенного рюкзака. Будто все мои сомнения и метания последних дней наконец оформились в решение.
Вечером я вернулась домой пораньше. Алёшки ещё не было. Вытащила из шкафа старый чемодан, тот самый, с которым мы ездили в Крым на второй год свадьбы. Побросала самое нужное — документы, пару джинсов, футболки, зубную щётку.
На кухонном столе оставила записку: «Уехала к маме. Нужно всё обдумать». Пусть думает, что я испугалась и готовлюсь сдаться.
Но вместо маминой однушки на окраине я поехала в съёмную квартиру в новостройке. Лариска помогла найти — её клиент сдавал студию с минималкой обстановки.
Квартирка оказалась маленькой и неуютной. Кровать, стол, два стула и холодильник, который подозрительно гудел. Зато на 17-м этаже и вид на весь город.
Я бросила чемодан у стены, достала телефон и выключила геолокацию. Потом набрала маму.
— Мам, если Алёшка будет искать меня у тебя, скажи, что я уехала к подруге в другой город.
— Анечка, что случилось? — мамин голос сразу стал встревоженным.
Я коротко объяснила ситуацию, стараясь не вдаваться в детали.
— Вот ведьма! — возмутилась мама. — Я всегда говорила — неспроста она так к тебе относится. Змея подколодная!
— Мам, всё будет хорошо. У меня есть план.
После разговора я плюхнулась на незнакомую кровать и уставилась в потолок. План. Да, у меня был план, но легче от этого не становилось. Сердце ныло, как старая рана перед дождём.
Телефон завибрировал — Алёшка. Я сбросила. Он перезвонил — снова сбросила. Потом пришло сообщение:
«Ты где? Почему трубку не берёшь?»
Написала коротко: «Нужно время подумать. Не звони пока».
Ответ прилетел сразу: «Ты у матери? Еду к тебе!»
«Нет. Я не у мамы. Не ищи меня, прошу».
Телефон снова зазвонил. Я вздохнула и ответила.
— Анька, что за детский сад? — Алёшкин голос звучал раздражённо. — Немедленно возвращайся!
— Нет, — сказала я спокойно. — Не вернусь, пока не решится вопрос с квартирой.
— Он уже решён! — он повысил голос. — Мы всё обсудили!
— Нет, Алёш. Вы с мамой обсудили. А я — нет.
Тишина. Потом его голос изменился, стал мягче.
— Анют, давай поговорим нормально. Скажи где ты, я приеду. Всё обсудим.
— Незачем, — я старалась говорить уверенно, хотя руки тряслись. — Я уже всё обсудила со своим адвокатом.
— С адвокатом?! — недоверие сменилось тревогой. — Ты рехнулась?
— Нет, Алёш. Я как раз в себя пришла. И не позволю вам с мамой отобрать мою квартиру.
— Никто ничего не отбирает! — он закричал. — Это ради семьи!
— Ради семьи? — внутри будто что-то оборвалось. — Или ради твоей сестрицы и мамаши? А я для тебя кто? Пустое место?
— Ань…
— Не ищи меня, Алексей. Мой адвокат сам с тобой свяжется.
Я отключила телефон и прижалась лбом к холодному стеклу. Внизу мигали огни чужого района. Незнакомые дома, незнакомые люди. И я сама вдруг стала себе незнакомой — без мужа, без дома, одна в пустой съёмной квартире.
Странно, но я не плакала. Вместо слёз внутри росла злость — холодная и твёрдая. Если они начали битву, значит, они её получат.
Свидание с правосудием
На лавке в коридоре суда я сидела уже полчаса. Время тянулось как жвачка. Каблук нервно постукивал по кафельному полу, а шею словно деревянной сделало — вроде и в сон не клонит, но глаза закрываются. Ночью так и не сомкнула их — крутила в голове все варианты, как пластинку заезженную.
Напротив — дверь с облупившейся краской и табличкой «Зал №7». За ней решится моя судьба? Смешно даже.
— Аня! Извини, опоздала! — Лариска буквально влетела в коридор, на ходу поправляя съехавший набок шарф. — Пробка на Ленинском, еле выбралась. Они уже здесь?
Я кивнула в сторону дальнего угла. Там, демонстративно не глядя в мою сторону, стояли Алексей и его мать. Рядом — какой-то лощеный тип с кожаным портфелем. Наверное, из той самой «хорошей юридической конторы», которой Тамара Николаевна вечно хвасталась.
— Надо же, — хмыкнула Лариса, — маму притащил. Смотри-ка, в бой тяжелую артиллерию бросили.
За эти три недели, что я пряталась в своей съемной норке, Алешка чуть с ног не сбился, разыскивая меня. Звонил всем подряд — маме, подругам, коллегам. Даже на работу приезжал, но там я уже взяла отпуск за свой счет. Ушла в глухую оборону, как говорится. Выходила только за хлебом да в аптеку.
Теперь, глядя на него через холодный коридор районного суда, я чувствовала странное опустошение. Будто смотрела на знакомого из детства, которого не узнала на улице. Вот эти плечи я когда-то обнимала по утрам? Эти руки гладили меня по волосам, когда снились кошмары? Чужой, совсем чужой человек.
— Дело номер 384! Котова против Котова! — раздался скрипучий голос секретарши. — Прошу в зал!
Старая дверь открылась со зловещим скрипом. Мы зашли и расселись по разные стороны, как в дешевой мелодраме — я и Лариска против Тамары Николаевны, Алешки и их адвоката. Между нами — деревянный барьер и два метра застоявшегося воздуха.
Судья — женщина лет пятидесяти с усталыми глазами и морщинкой между бровей, из тех, кто видел столько семейных разборок, что уже и не верит в хеппи-энды — быстро пролистала папку с документами.
— Значит так. Котова Анна Сергеевна просит признать незаконным любое отчуждение совместно нажитого имущества без ее согласия. Котов Алексей Павлович выдвигает встречный иск…
У меня внутри все оборвалось. Какой еще встречный иск? Я уставилась на Ларису, но та тоже явно была огорошена — поджала губы, нахмурилась.
—…о признании недействительным его согласия на покупку данной квартиры вследствие давления со стороны истицы, — закончила судья и подняла усталые глаза. — Котов, поддерживаете свой иск?
Алешка встал. Видно было, как напряглась его спина. Даже издалека я чувствовала — врать будет.
— Да, Ваша честь.
— Изложите суть.
Он обернулся к матери, словно щенок, ищущий одобрения хозяйки. Та едва заметно кивнула.
— Когда мы покупали эту квартиру… я был против. Считал слишком дорогой. Но жена… она поставила ультиматум. Сказала, что бросит меня, если не куплю.
Я чуть не рассмеялась в голос. Бред какой! Это я-то настаивала? Я, которая полгода моталась по всем районам, соглашаясь на любую дыру, лишь бы Алешеньке понравилось?
— У вас есть доказательства давления? — спросила судья тоном человека, слышавшего миллион подобных историй.
— Свидетельские показания. Моя мать подтвердит.
Ну конечно! А кто ж еще.
— Садитесь, — бросила судья. — Котова, вы хотите что-то добавить?
Я встала, чувствуя противную дрожь в коленках. Вроде взрослая баба, а как школьница у доски.
— Все обвинения моего мужа — ложь, Ваша честь. У меня есть доказательства, что именно он и его мать планировали незаконно лишить меня моей доли.
— Какие доказательства?
Лариса протянула мне папку. Там лежала распечатка нашего с Алешкой разговора и флешка с записью.
— Вот запись, где муж признается, что они с матерью хотели отобрать у меня квартиру и продать. И еще показания свидетелей, что он наврал про покупку.
Судья молча взяла папку, бегло просмотрела бумаги. Лицо — каменная маска.
— Приобщается. Ознакомлюсь с записью и определю ее ценность. А пока объясняю сторонам: дело требует подробного рассмотрения. Назначаю заседание через две недели. Котова, вы сейчас не в спорной квартире проживаете?
— Нет, Ваша честь.
— А вещи ваши там?
— Частично. Взяла только необходимое.
Кивок.
— Суд запрещает любые действия с имуществом до окончания дела. Котов, запрещается продавать, дарить или иным способом отчуждать квартиру. Также нельзя менять замки или мешать супруге забрать вещи. Все ясно?
Мы мрачно кивнули.
У выхода из зала меня вдруг схватила за локоть Тамара Николаевна. Сухие пальцы впились как когти, а в глазах плескалась такая ненависть, что хоть зонтик открывай.
— Ты еще пожалеешь, дрянь! — просипела она.
— Уже жалею, — выдернула я руку. — Жалею, что не разглядела вас обоих раньше.
Лариска утащила меня к выходу, крепко держа за плечи.
— Молодец, Анька! — сказала она, когда мы вылетели на крыльцо. — Держалась как кремень. Но они начали грязную игру с этим встречным иском.
— Да плевать, — я пожала плечами. — У них же ни одного доказательства.
— Это так. Но готовься — наверняка еще что-нибудь выкинут.
Я кивнула, разглядывая хмурое небо. Затягивало тучами, вот-вот польет. Прохожие уже раскрывали зонты, втягивали головы в плечи. Обычный промозглый день, когда у кого-то рушится жизнь, а кто-то просто боится промочить ноги.
— Слушай, Лар, — вдруг спросила я, — как думаешь, он хоть понимает, что натворил?
— Кто, Алексей? — она усмехнулась. — Еще как понимает. Просто для него мамочкина воля всегда была важнее твоих чувств. Всегда.
— И я пять лет не замечала…
— Любовь слепа, дорогая. Зато теперь прозрела.
Я улыбнулась сквозь непрошеные слезы.
— Ага. Только легче от этого не стало.
Лариска обняла меня за плечи.
— Идем, кофейку дерябнем. Отметим первый раунд. А завтра продолжим бой.
Я кивнула, чувствуя, как первые капли дождя смешиваются со слезами. Первый раунд выигран, но до победы еще далеко.
Суд да дело
Три недели тянулись как безвкусная жвачка. Моя съемная конура успела стать почти привычной — я даже повесила занавески и купила маленький кактус на подоконник.
Лариса звонила каждый день, рассказывала о подготовке к следующему заседанию. Она была уверена в победе, а я… я уже не знала, чего хочу. Отстоять квартиру — да. Но что потом? Жить одной в трех комнатах, где каждый угол напоминает о предательстве?
На работу я так и не вернулась. Отпуск закончился, но я взяла больничный. Не врала даже — ночами почти не спала, таблетки горстями пила от головной боли. Какая уж тут работа.
В день второго заседания Лариса прислала сообщение: «У меня сюрприз. Встретимся в суде».
Я приехала пораньше, села на ту же лавку, что и в прошлый раз. Алексей с матерью были уже там — стояли у окна с тем же холеным адвокатом. Свекровь увидела меня, что-то прошипела сыну, и они дружно отвернулись. Детский сад какой-то.
Лариса появилась за пять минут до начала, но не одна. С ней пришел молодой парень в очках — смутно знакомый, но я никак не могла понять, где его видела.
— Знакомься, — подмигнула Лариса. — Это Кирилл, сын риелтора, который продавал вам квартиру. Он нам поможет.
Мы зашли в зал и сели в том же порядке — я с Ларисой и Кириллом против троицы с другой стороны. Судья вошла ровно в десять.
— Продолжаем рассмотрение дела номер 384. Есть ли у сторон новые доказательства или ходатайства?
Адвокат Алексея встал первым.
— Ваша честь, мой клиент настаивает, что аудиозапись, представленная в прошлый раз, была сделана незаконно и не может быть принята как доказательство. Тайная запись нарушает право гражданина…
— Возражаю! — перебила Лариса. — Запись проводилась в общей квартире, в разговоре с участием истицы. По закону…
— Ходатайство отклоняется, — судья жестом остановила их. — Запись признана допустимым доказательством. У стороны Котова есть другие возражения?
Алексей что-то прошептал своему адвокату. Тот покачал головой, но все же встал снова.
— Да, Ваша честь. Мы настаиваем, что решение о покупке квартиры было принято под давлением истицы. У нас есть свидетель…
— И у нас есть свидетель, — Лариса улыбнулась, как кошка, дорвавшаяся до сметаны. — Кирилл Воронцов, сын риелтора, проводившего сделку. Он лично присутствовал при выборе квартиры и может подтвердить, что решение было принято по инициативе ответчика.
Я с удивлением уставилась на парня рядом со мной. Теперь я вспомнила — он помогал отцу с документами, когда мы оформляли покупку.
Судья выслушала показания обеих сторон. Свекровь, естественно, подтвердила версию сына — якобы я шантажировала его, требовала именно эту квартиру. Кирилл же рассказал, как все было на самом деле — что Алексей отверг десяток вариантов, а на этой трешке настоял сам.
— Более того, — добавил Кирилл, — у меня сохранилась переписка с вашим мужем. Он писал мне лично, спрашивая о конкретной квартире, еще до того, как вы ее посмотрели.
Лариса торжествующе положила на стол распечатки сообщений.
— Прошу приобщить к делу.
Я смотрела на Алексея. Он побледнел и что-то лихорадочно шептал адвокату. Тамара Николаевна сидела с каменным лицом, но желваки на скулах играли.
После показаний всех свидетелей судья объявила перерыв на час для «изучения материалов дела». Я вышла в коридор на подгибающихся ногах.
— Это конец, да? — спросила я Ларису. — Мы выиграли?
— Почти наверняка, — она сжала мою руку. — Их встречный иск разваливается на глазах. Судья не дура, все понимает.
В коридоре я случайно столкнулась с Алексеем. Он стоял у окна, нервно теребя галстук. Один, без матери и адвоката.
— Аня, — он шагнул ко мне, — давай поговорим.
Я отшатнулась, но Лариса удержала меня за локоть.
— Говори, — сказала она ему. — Только при свидетелях.
Он бросил на нее злой взгляд, но все же продолжил:
— Аня, это все зашло слишком далеко. Давай остановимся. Я… я готов на мировую.
— Какую еще мировую? — я почувствовала, как закипаю. — После всего, что вы с мамашей устроили?
— Анют, — его голос вдруг стал мягким, почти как раньше, — я был не прав. Мама… она на меня давила. Ты же знаешь, какая она. Но я не хочу тебя терять. Давай просто забудем все это.
Я посмотрела на бывшего мужа — именно так, бывшего, потому что в душе я уже все для себя решила. Еще пару недель назад такие слова разбили бы мне сердце. Я бы плакала, цеплялась за него, за нашу разваливающуюся семью. Но сейчас…
— Знаешь, что смешно, Алеша? — я улыбнулась через силу. — Я ведь тебя любила. Правда любила. А ты… ты предал меня по первому щелчку маминых пальцев. И сейчас ты подходишь ко мне не потому, что одумался, а потому что понял — суд вы проиграете.
— Это неправда! Я…
— Хватит, — я подняла руку, останавливая его. — Я не верю тебе больше. Ни единому слову.
В этот момент в коридоре появилась Тамара Николаевна. Увидев нас, она поджала губы и быстро подошла.
— Алексей, что ты делаешь? Отойди от нее. Адвокат тебя ищет.
— Мам, я разговариваю с женой, — огрызнулся он.
— Бывшей женой, — поправила она с мерзкой улыбкой.
— Еще нет, — холодно заметила Лариса. — Развода-то пока нет.
Судья вернулась ровно через час. Мы снова расселись по своим местам. Я заметила, что Алексей выглядит подавленным, а его адвокат листает бумаги с отсутствующим видом. Похоже, они уже смирились с поражением.
— Суд, рассмотрев все материалы дела, — начала судья, — приходит к выводу, что исковые требования гражданки Котовой Анны Сергеевны подлежат удовлетворению. Суд признает незаконным любое отчуждение спорной квартиры без согласия истицы. Встречный иск Котова Алексея Павловича оставляется без удовлетворения как необоснованный.
Я выдохнула. Победа. После стольких недель страха и неуверенности — наконец-то победа.
— Кроме того, — продолжила судья, — учитывая попытку Котова А.П. и Котовой Т.Н. — она кивнула в сторону свекрови, — незаконно лишить истицу ее законной доли имущества, суд выносит частное определение о недопустимости подобных действий. Копия определения будет направлена по месту работы ответчиков.
Я увидела, как вздрогнула Тамара Николаевна. Она работала заведующей отделением в престижной клинике. Такое определение могло серьезно подпортить ей репутацию.
Когда мы вышли из зала, Лариса обняла меня.
— Ну вот и все, подруга. Ты выиграла.
— Спасибо тебе, — я чувствовала, как к горлу подступают слезы — не от горя, а от облегчения. — Без тебя я бы не справилась.
— Справилась бы. Ты сильнее, чем думаешь.
Мы шли к выходу, когда я заметила, что Алексей смотрит на меня через весь коридор. В его взгляде было что-то похожее на раскаяние. А может, мне просто хотелось так думать.
— Знаешь, — сказала я Ларисе, глядя, как они с матерью уходят, — я ведь победила. Отстояла квартиру. Но почему-то не чувствую радости.
— Это нормально, — она пожала плечами. — Ты потеряла семью, мужа. Никакая квартира этого не компенсирует.
— Я даже не знаю, что теперь делать с этими тремя комнатами.
— Жить, — просто ответила она. — Просто жить дальше.
И я поняла — она права. Я буду жить дальше. Без предательства, без страха, без тени Тамары Николаевны над каждым моим решением. Просто жить.
Возвращение домой
Мой дом встретил меня запахом пыли и застоявшегося воздуха. Три недели никто не открывал окна, не проветривал комнаты. Я обошла квартиру, словно впервые — проверяла, все ли на месте, не пропало ли что-нибудь.
Вещи Алексея исчезли. Шкаф в спальне наполовину опустел, на полке в ванной не было его бритвы и лосьона после бритья. В кабинете остался только письменный стол и книжные полки — компьютер, кресло и документы он забрал.
Странное ощущение — будто кто-то умер, а его вещи раздали родственникам. Только умерла не материя, а чувства. Наш брак, наша семья, все то, что я считала незыблемым.
Я распахнула окна, впуская майский ветер. Скинула уличную одежду и надела старые домашние шорты и футболку. Включила музыку — громко, на всю квартиру. Раньше Алексей ворчал, что я слушаю «слишком шумно». Теперь можно было не сдерживаться.
Следующие два часа я мыла полы, протирала пыль, выбрасывала просроченные продукты из холодильника. Руки работали механически, а мысли блуждали где-то далеко. Почему-то вспомнился наш медовый месяц в Греции, смешной случай с местным котом, который украл у Алеши бутерброд. Мы тогда хохотали до слез. Неужели этого человека больше нет в моей жизни?
Вечером позвонила мама.
— Ну что, доченька? Можно уже вернуться из моей «поездки»? — в ее голосе слышалась улыбка.
— Можно, — я села на подоконник, глядя на закат. — Суд выиграла. Квартира моя.
— Слава богу! Я же говорила — правда всегда побеждает!
Мама была настроена решительно — завтра же приедет, поможет мне с генеральной уборкой, приготовит что-нибудь вкусненькое. Я слушала ее щебетание и чувствовала, как внутри медленно отпускает тот тугой узел, в который были скручены все мои нервы последние недели.
После разговора с мамой я вышла на балкон. Солнце уже село, город зажигал вечерние огни. Где-то среди этих окон живут люди, которые тоже через что-то проходят. Кто-то теряет, кто-то находит. Жизнь не останавливается, даже когда кажется, что мир рухнул.
Звонок в дверь вырвал меня из размышлений. На пороге стоял Алексей — бледный, осунувшийся, с темными кругами под глазами.
— Можно войти? — спросил он тихо. — Нужно поговорить.
Я колебалась. С одной стороны, все уже решено судом. С другой — какие-то слова должны быть сказаны, чтобы перевернуть эту страницу окончательно.
— Проходи, — я отступила в сторону.
Он вошел неуверенно, словно в чужой дом. Огляделся, заметил открытые окна, разбросанные тряпки для уборки.
— Наводишь порядок?
— Да. После вас с матерью приходится много чистить.
Он поморщился, но промолчал. Мы прошли на кухню. Я жестом предложила ему сесть, сама осталась стоять у окна.
— Зачем пришел?
Алексей положил на стол связку ключей.
— Вернуть это. И… извиниться.
— Извиниться? — я невесело усмехнулась. — За что конкретно? За то, что предал меня? Что пытался отобрать мою квартиру? Или за то, что проиграл в суде?
— Аня, я… — он запнулся, подбирая слова. — Я облажался. По-крупному. Мама давила на меня, но это не оправдание. Я должен был защитить тебя.
— Да, должен был, — я скрестила руки на груди. — И что теперь? Думаешь, одно «извини» все исправит?
— Нет, — он покачал головой. — Знаю, что не исправит. Просто хотел, чтобы ты знала — я осознаю, что натворил. И мне жаль.
Мы помолчали. За окном проехала машина с громкой музыкой, где-то залаяла собака.
— А твоя мать? — спросила я наконец. — Она тоже «осознала»?
Алексей горько усмехнулся.
— Она считает, что ты нас предала. Что это я должен был подать на тебя в суд первым. Что ты… — он замялся.
— Что? Договаривай уж.
— Что ты подстроила выкидыши, чтобы не рожать.
Я охнула, как от удара. Это было настолько жестоко, настолько за гранью… Слезы сами собой хлынули из глаз.
— Убирайся, — прошептала я. — Немедленно.
— Аня, я не верю в это! — он вскочил. — Клянусь, я сказал ей, что она сумасшедшая!
— Неважно, — я вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Просто уходи. Нам больше не о чем говорить.
Он сделал шаг ко мне, но я отшатнулась. Тогда он кивнул, словно принимая поражение, и направился к выходу. У двери остановился.
— Я буду у брата, если… если вдруг понадоблюсь.
— Не понадобишься, — отрезала я. — Никогда.
Когда за ним закрылась дверь, я медленно опустилась на пол прямо посреди прихожей и разрыдалась. Плакала долго, навзрыд, как не плакала даже после выкидышей. Выплакивала всю боль, все предательство, все рухнувшие надежды.
А потом встала, умылась холодной водой и вернулась к уборке. Жизнь продолжалась, даже если сердце было разбито.
На следующее утро приехала мама, как и обещала. Привезла пирожки, свежие продукты, новые занавески для гостиной. Мы вместе доделали уборку, а потом пили чай на кухне.
— Ты как, доченька? — спросила она, внимательно глядя на меня покрасневшие глаза.
— Жить буду, — я слабо улыбнулась. — Просто нужно время.
— Конечно, нужно, — она погладила меня по руке. — Время лечит. Помнишь, как ты в седьмом классе страдала из-за того мальчика… как его… Димы? А через месяц уже и не вспоминала.
— Это немного другое, мам, — я не удержалась от улыбки. — Пять лет брака — не школьная влюбленность.
— Суть та же, — она решительно подлила мне чаю. — Сейчас кажется, что мир рухнул. А потом поймешь, что это было к лучшему.
Может, она и права. Может, когда-нибудь я буду благодарна судьбе за то, что все случилось именно так. Что я увидела истинное лицо Алексея и его матери до того, как завела детей. До того, как стало бы еще больнее.
Вечером, когда мама уехала, я снова вышла на балкон. Тот же вид, те же огни, то же ощущение, что жизнь продолжается. Но что-то изменилось. Во мне. Я больше не была той наивной Аней, которая верила, что любовь все преодолеет. Я стала сильнее. Мудрее. Может быть, даже немного циничнее.
Но я выжила. Выстояла. И теперь точно знала — что бы ни случилось дальше, я справлюсь. Одна или с кем-то — но справлюсь.
Я закрыла окно и вернулась в квартиру. Мою квартиру. Где отныне я сама буду решать, как жить и с кем.
Освобождение
Развод прошел быстро. Алексей подписал все бумаги без возражений. Его мать, конечно, не могла успокоиться, но сын, кажется, смирился с поражением.
В день получения документов о разводе я взяла отгул. Просто бродила по городу без цели. Пила горячий шоколад в кафе. Сидела в парке, разглядывая прохожих. Странное ощущение пустоты — будто сняли тяжелый груз, но тело еще помнит его вес.
Вечером позвонила Лариса.
— Ну что, свободная женщина? Надо отметить!
— Не знаю… Как-то не до праздника.
— Именно что до праздника! Ты выиграла, Анька! Отвоевала свой дом. Это стоит бокала шампанского.
Мы встретились в нашем баре — уютном, с приглушенным светом и живой музыкой.
— За твою свободу! — Лариска подняла бокал. — За твое будущее без этих пиявок!
Я улыбнулась, пригубив шампанское. В голове постепенно прояснялось.
— До сих пор не верю, что всё закончилось, — призналась я. — Каждое утро жду звонка свекрови с очередной гадостью…
— Больше нет никакой свекрови, — Лариса усмехнулась. — Нет мужа-предателя. Ты свободна, Ань!
— Свободна, — я повторила слово, привыкая к нему. — Странно звучит. Пять лет была частью пары, а теперь… просто я.
— И это прекрасно! Сколько всего ты можешь делать, не оглядываясь!
— Например?
— Можешь завести собаку, наконец! Алешка же был против, помнишь?
Я невольно рассмеялась. Действительно, муж всегда ворчал, что животные — это грязь и лишние хлопоты. А я с детства мечтала о собаке.
— Или перекрась гостиную в розовый! Или пойди на танго! Или купи мотоцикл!
Мы захохотали. Абсурдность этих идей делала свободу осязаемой. Я действительно могла сделать всё это — и никто бы не сказал ни слова.
— А если серьезно, — Лариса посмотрела на меня, — что теперь будешь делать?
Я помолчала, глядя в бокал.
— Не знаю. Жить, наверное. День за днём. Учиться снова быть одной.
— Недолго ты будешь одна, — она подмигнула. — Такую женщину быстро заприметят.
— Не думаю, что готова к новым отношениям, — покачала я головой. — Доверие… оно как стекло. Разбитое не склеишь.
— Согласна. Но когда-нибудь ты встретишь того, кто поможет начать заново. Просто не торопись.
На следующий день я проснулась с четким планом. Взяла телефон, открыла сайт приюта для животных. Начала рассматривать фотографии собак. Одинокие глаза, грустные морды, истории предательства. Чем-то похожи на меня.
К вечеру я уже ходила между вольерами. И вдруг увидела ее — небольшую дворнягу с разноцветными глазами. Один карий, другой голубой.
— Это Найда, — сказала работница. — Хозяева бросили, когда переезжали. Сказали, что в новую квартиру с собакой нельзя.
Я присела перед клеткой. Собака подошла, осторожно обнюхала руку.
— Привет, — сказала я тихо. — Как насчет того, чтобы поехать домой?
Через час мы уже были в квартире. Найда обследовала каждый угол, а я следила за ней, чувствуя странное спокойствие. Словно что-то встало на свои места.
Вечером мы сидели на балконе — я в кресле, она у моих ног. Гладила мягкую шерсть и думала, как причудливо складывается жизнь. Месяц назад у меня была семья, но не было свободы. Теперь у меня только свобода… и этот пес с разными глазами.
— Знаешь, — сказала я Найде, — может, всё к лучшему. Что Алексей оказался предателем. Что его мать показала истинное лицо. Лучше правда сейчас, чем ложь всю жизнь.
Собака смотрела на меня разноцветными глазами — словно прошлое и будущее соединились в одном взгляде.
Я сжала в руке подвеску — маленький ключик, который всегда носила на шее. Символ дома. Только теперь он означал нечто иное — ключ от моей новой жизни. Без предательства и лжи.
Найда положила голову мне на колени, и я почувствовала, как отпускает боль. Впереди много дней — трудных, одиноких, но и счастливых тоже.
— Ну что, девочка, — погладила я собаку, — будем жить дальше?
Найда вильнула хвостом. И этот простой жест был лучшим ответом.
Новая жизнь
Прошло полгода. За окном метель укутывала город, а в квартире было тепло и уютно. Найда лежала на своей подстилке, свернувшись клубком. На столе стояла чашка горячего чая и открытый ноутбук.
Я заканчивала работу, когда в дверь позвонили. На пороге стояла Лариса с бутылкой вина и пакетом еды на вынос.
— Сюрприз! — она просияла. — Решила заехать. Ты же не против?
— Конечно, нет! — я обняла подругу. — Проходи скорее, замерзнешь.
Найда подбежала, приветствуя гостью радостным повизгиванием. Лариса, смеясь, достала из кармана собачье лакомство.
— Я так и знала, что ты меня ждешь, плутовка!
Мы расположились на кухне. Лариса разлила вино по бокалам, а я выставила китайскую еду, которую она принесла.
— Ну, рассказывай, — она устроилась поудобнее. — Как поживает моя любимая клиентка?
— Потихоньку, — я улыбнулась. — Работа, дом, Найда… ремонт затеяла.
— Да, я заметила! — она оглядела кухню. — Красиво. Особенно эти бирюзовые стены.
— Алексей бы возненавидел, — призналась я, но без горечи, скорее с удивлением.
— Именно поэтому они идеальны, — подмигнула Лариса.
Мы поболтали о работе, о ее новом романе, о последних фильмах. Потом она вдруг посерьезнела.
— Кстати, ты знаешь новости? Про Ленку с мужем?
— Откуда? — я пожала плечами. — Мы не общаемся.
— Они развелись. Через два месяца после рождения ребенка.
Я замерла с вилкой в руке.
— Серьезно? Что случилось?
— Маркус изменял ей, пока она была беременна. А когда всё вскрылось, просто собрал вещи и уехал обратно в Германию.
Я покачала головой. Не то чтобы я желала Лене зла, но что-то в этой истории было до боли знакомо.
— А Тамара Николаевна что?
— Говорят, слегла с сердечным приступом, когда узнала. Несильным, уже дома. А потом забрала дочь с ребенком к себе. Так и живут втроем.
Вот оно как. Свекровь всё-таки получила то, чего хотела — внука в своем доме, дочь под опекой.
— Знаешь, это прозвучит странно, — сказала я, крутя бокал в руках, — но я рада, что всё так вышло. Не из-за Лены, конечно. Просто… если бы мы тогда уступили, если бы я отдала квартиру…
— Ты бы осталась ни с чем, — закончила Лариса. — А твоя свекровь всё равно получила бы своё.
Я кивнула. Горькая правда жизни — некоторые люди всегда будут стремиться контролировать других, манипулировать, подчинять. И порой единственный способ сохранить себя — это сказать «нет» и отстоять свои границы.
— А Алексей? — спросила я. — Что с ним?
Лариса помедлила, словно сомневаясь, стоит ли говорить.
— Переехал в другой город. Вроде как работу там нашел. Не у сестры живет, это точно.
Я кивнула. Значит, хоть немного выпутался из семейных тенет. Хорошо для него. Может, однажды он поймет, что натворил. Хотя, скорее всего, уже понял.
После ухода Ларисы я долго стояла у окна, глядя на падающий снег. Мысли текли медленно, спокойно. Без горечи, без обиды. Просто воспоминания, которые больше не причиняли боли.
Найда подошла, ткнулась носом в ладонь. Я погладила теплую голову, почесала за ушами.
— Знаешь, что я поняла, девочка? Нельзя терять себя в отношениях. Даже ради самой большой любви.
Собака смотрела преданными разноцветными глазами.
На столе лежал свежий договор — я только сегодня его подписала. Курсы профессиональной переподготовки. Давняя мечта, которую Алексей считал блажью. «Зачем тебе это? У тебя и так хорошая работа». А я всегда хотела большего.
Теперь ничто не мешало. Ни мнение мужа, ни пренебрежительные взгляды свекрови. Только я, моя жизнь и мои решения.
Найда запрыгнула на диван, устроилась рядом. За окном мела метель, но здесь, внутри, было тепло. В бокале остатки вина, на коленях теплая собака, в сердце — покой.
Я не знала, что ждет меня впереди. Новые отношения? Возможно, когда-нибудь. Новая работа? Обязательно. Новые испытания? Наверняка. Но одно я знала точно — никогда больше не позволю никому отнять мое право решать свою судьбу.
Говорят, дом там, где твое сердце. Когда-то мое сердце было с Алексеем, и дом был там, где он. Теперь мой дом там, где я чувствую себя собой. Свободной. Настоящей. Живой.
И это, пожалуй, самая большая победа.
