— Что ты сказала? — Вадим замер в дверном проёме, сжимая в руке телефон так, что пальцы впивались.
Эмма стояла у окна. Её силуэт, подсвеченный серым петербургским небом, казался хрупким и одновременно несгибаемым. Она медленно повернулась, глядя на мужа взглядом, в котором читалось всё — усталость, разочарование и какая-то новая, пугающая решимость.
— Я сказала, что твоя мать не будет мне указывать, как жить. И я больше не буду девочкой на побегушках. Ни для тебя, ни для неё, — голос Эммы звучал тихо, но каждое слово било, как молоток по наковальне.
Вадим провёл рукой по лицу, словно стирая невидимую паутину.
— Господи, Эмма. Она просто предложила нам помощь с ремонтом. Что в этом такого?
— Помощь? — Эмма невесело рассмеялась. — Ты называешь помощью то, что она выбросила всю мою коллекцию фарфоровых статуэток? То, что она перекрасила стены в моём кабинете, даже не спросив? То, что она перебрала весь мой гардероб и половину вещей сложила в коробки для благотворительности, потому что они, видите ли, «не соответствуют статусу жены успешного мужчины»?
В комнате повисла тяжёлая тишина. За окном проехала машина, разбрызгивая лужи, и её мокрый шелест на мгновение заполнил пространство между супругами.
— Эмма, ты преувеличиваешь. Мама хотела как лучше…
— Как лучше? — Эмма шагнула вперёд, и Вадим невольно отступил. — А может, мне рассказать, как твоя мать «лучше» хотела, когда подложила мне противозачаточные таблетки в чай? Я чуть с ума не сошла, пытаясь понять, почему не могу забеременеть!
Глаза Вадима расширились.
— Что за бред? Она бы никогда…
— Она сама мне призналась. С улыбкой. Сказала, что я ещё «недостаточно созрела для материнства» и что она «оберегает своего мальчика от непродуманных решений», — Эмма сделала паузу, глубоко вдохнула, словно собирая силы. — Вадим, я ухожу.
Валентина Георгиевна Соколова, мать Вадима, занимала двухэтажный особняк в элитном посёлке под Петербургом. Овдовев десять лет назад, она сконцентрировала всю свою неуёмную энергию на единственном сыне. Когда Вадим привёл в дом Эмму — тихую библиотекаршу с копной рыжих волос и странной привычкой говорить вслух, когда читает, — Валентина Георгиевна скривилась, но промолчала. Пока что.
— Вадик, душа моя! — она распахнула дверь, не дав сыну даже позвонить. — Я чувствовала, что ты приедешь!
Вадим стоял на пороге, осунувшийся, с красными глазами. Три дня с момента ухода Эммы превратили его в тень самого себя.
— Мам, нам надо поговорить.
Валентина Георгиевна отступила, пропуская сына в дом. В воздухе витал запах свежей выпечки — она всегда пекла пирог с яблоками, когда чувствовала, что сын расстроен.
— Конечно, сынок. Что случилось? У тебя проблемы на работе? Или эта… твоя жена опять капризничает?
Вадим молча прошёл в гостиную и тяжело опустился в кресло. Это кресло помнило ещё его отца — массивное, с потёртыми подлокотниками и выцветшей обивкой. Валентина Георгиевна не меняла в доме ничего после смерти мужа.
— Эмма ушла от меня.
Валентина замерла на полпути к креслу, а затем медленно опустилась напротив сына.
— Ушла? — её голос звучал почти радостно, но она быстро справилась с собой. — Боже мой, какая трагедия. И куда же она ушла? К родителям в их коммуналку?
— Не знаю, — Вадим покачал головой. — Она сказала, что ты… — он запнулся, — что ты подсыпала ей противозачаточные. Это правда?
Валентина Георгиевна рассмеялась, но смех прозвучал фальшиво даже для неё самой.
— Вадик, это же абсурд! С чего бы мне…
— Мама, — Вадим поднял глаза, и Валентина вдруг увидела в них что-то новое, что-то пугающе взрослое. — Я спрашиваю тебя прямо. Это правда?
Валентина выпрямилась, расправила плечи. Её лицо, всё ещё красивое несмотря на возраст, застыло маской уверенности.
— Да, — она произнесла это слово с такой лёгкостью, словно речь шла о погоде. — И я сделала это для твоего же блага. Эта девочка не годится тебе в жёны, а уж матерью твоих детей и подавно быть не может. Ты же знаешь, какая у неё семья! Отец-алкоголик, мать с тремя классами образования. Как она воспитает наследников Соколовых?
Вадим слушал, не перебивая. Когда Валентина закончила, он молча встал.
— Знаешь, мама, я всегда думал, что ты делаешь всё из любви ко мне. Теперь я понимаю, что это не любовь. Это одержимость.
— Вадик!
— Нет, помолчи. Всю жизнь ты решала за меня. Куда поступать, где работать, с кем дружить. Я думал, что твои советы — это забота. А это был контроль. И я позволял тебе это. Но больше — нет.
Он направился к двери.
— Куда ты? — в голосе Валентины Георгиевны впервые послышался страх.
— Искать свою жену. И молиться, чтобы она меня простила.
Эмма сидела в крошечной квартире Кати, своей коллеги по библиотеке, и бездумно листала книгу. Строчки расплывались перед глазами.
— Эй, — Катя присела рядом, протягивая чашку горячего чая. — Ты же знаешь, что можешь оставаться здесь, сколько нужно?
Эмма кивнула, благодарно принимая чай.
— Спасибо. Я найду что-то своё через пару недель. Не хочу тебя стеснять.
— Брось, — Катя махнула рукой. — После развода я полгода жила у тебя, помнишь? Теперь мой черёд отплатить.
Эмма слабо улыбнулась. Они с Катей были не просто коллегами — Катя была единственным человеком, кто видел, как постепенно меняется Эмма после замужества. Как она становится всё тише, всё осторожнее. Как уходит блеск из её глаз.
— Он звонил опять, — Эмма поставила чашку на столик. — Пятнадцать пропущенных за сегодня.
— И что ты собираешься делать?
Эмма пожала плечами.
— Не знаю. Я люблю его, Кать. Правда люблю. Но я не могу так больше. Эта женщина… она не остановится, пока не уничтожит меня.
Катя задумчиво накручивала на палец прядь своих коротких волос.
— А если… если бы Вадим выбрал тебя? Если бы он поставил мать на место?
— Он никогда этого не сделает, — Эмма покачала головой. — Для него мать — это святое. Он скорее потеряет меня, чем пойдёт против неё.
— Не будь так уверена, — Катя кивнула на окно. — Кажется, у тебя посетитель.
Эмма подошла к окну и замерла. У подъезда стоял Вадим, промокший под дождём, с огромным букетом полевых цветов — её любимых.
— Откуда он узнал, что я здесь?
— Прости, — виновато пробормотала Катя. — Он звонил в библиотеку, спрашивал. Я не сказала, но… похоже, он просто перебирает всех твоих знакомых.
Эмма смотрела на мужа через стекло. Он выглядел потерянным, как ребёнок. Её сердце сжалось.
— Не спускайся, — Катя положила руку ей на плечо. — Если ты сейчас к нему выйдешь, всё начнётся заново.
— Я знаю, — прошептала Эмма. — Я знаю.
Но через минуту она уже набрасывала куртку.
— Ты промок, — сказала Эмма вместо приветствия, выйдя из подъезда.
Вадим стоял под дождём, не пытаясь укрыться. Вода стекала по его лицу, и было непонятно — может, это и не дождь вовсе.
— Я был у матери, — сказал он.
Эмма почувствовала, как внутри всё сжалось.
— И что же?
— Ты была права. Насчёт таблеток. Насчёт всего, — он протянул ей букет. — Эмма, я всё испортил. Я позволил ей вмешиваться в нашу жизнь. Я не защищал тебя. Я…
— Перестань, — Эмма не взяла цветы. — Всё это — просто слова. Через неделю твоя мать опять начнёт. И ты опять будешь молчать.
— Нет, — он покачал головой. — Я сказал ей, что если она не прекратит, я перестану с ней общаться. Совсем. И я серьёзно, Эм.
— Ты правда думаешь, что она отступит? Что будет держаться подальше от нашей жизни?
— Нет, — честно признался Вадим. — Я думаю, она будет бороться. Но я больше не позволю ей вмешиваться. Клянусь тебе.
Эмма смотрела на него долгим взглядом. Затем медленно выдохнула.
— Я не вернусь домой, Вадим. Не сейчас. Мне нужно время. И пространство.
— Я понимаю, — кивнул он. — Может… может, мы могли бы начать заново? Свидания, разговоры. Как будто мы только познакомились.
— Может быть, — Эмма наконец взяла цветы. — Но ничего не обещаю.
Валентина Георгиевна не могла поверить своим ушам, когда Вадим сообщил, что они с Эммой снова встречаются.
— Что значит «встречаетесь»? Вы женаты уже три года! — она поджала губы, наблюдая, как сын собирается на очередное свидание.
— Мы начинаем заново, мама, — Вадим поправил галстук. — И я прошу тебя уважать это решение.
— И где же вы живёте? Ты — в нашей квартире, а она — где?
— Она снимает жильё. Небольшую студию на Васильевском.
Валентина Георгиевна фыркнула.
— Прекрасно! Она бросила тебя, ушла из дома, а ты ещё и платишь за её квартиру?
— Вообще-то, она платит сама, — спокойно ответил Вадим. — Эмма всегда работала, ты же знаешь.
— Работала! — Валентина театрально всплеснула руками. — Библиотекарша за копейки — это, по-твоему, работа? Да моя домработница получает больше!
Вадим застыл, глядя на мать с каким-то новым выражением.
— Знаешь, мам, я всегда удивлялся, почему ты так не любишь Эмму. Теперь я начинаю понимать. Дело не в ней. Дело в тебе. Ты не уважаешь никого, кто не вписывается в твой узкий мирок. Бедность для тебя — порок. Скромность — недостаток. А верность, доброта, ум — это вообще не в счёт, да?
— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! — Валентина побледнела. — Я твоя мать!
— Да, ты моя мать. И я люблю тебя. Но я люблю и Эмму. И я выбираю её. Если ты не можешь это принять — это твой выбор.
С этими словами он вышел из дома, оставив Валентину Георгиевну в оглушительной тишине.
Прошло три месяца. Эмма и Вадим встречались дважды в неделю — ходили в кино, гуляли по набережной, разговаривали часами в маленьких кафе. Вадим рассказывал о своей работе в архитектурном бюро, о новых проектах. Эмма — о книгах, о смешных посетителях библиотеки, о своих мечтах.
— Знаешь, — сказал однажды Вадим, когда они сидели на скамейке у Финского залива, — я только сейчас понял, что почти ничего не знаю о твоих мечтах. Три года вместе, а я даже не спрашивал.
Эмма улыбнулась, глядя на тёмную воду.
— Я хотела открыть книжный магазин. Маленький, уютный, с чаем и креслами. Чтобы люди могли приходить, читать, общаться.
— Почему не сделала этого?
— Ты знаешь, почему, — Эмма пожала плечами. — Твоя мать сказала, что это глупая затея, которая только опозорит семью Соколовых. А ты…
— А я промолчал, — закончил за неё Вадим. — Прости.
Они сидели в тишине, наблюдая, как солнце садится за горизонт.
— Я хочу, чтобы ты открыла свой магазин, — вдруг сказал Вадим. — У меня есть сбережения. Мы могли бы найти помещение, сделать ремонт…
Эмма повернулась к нему, в её глазах читалось удивление.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно, — он взял её за руку. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, Эм. И если книжный магазин — это твоя мечта, то я сделаю всё, чтобы она сбылась.
В эту минуту Эмма почувствовала, что впервые за долгое время может свободно дышать.
Валентина Георгиевна не собиралась сдаваться так просто. Если её сын не понимает, что эта выскочка разрушит его жизнь, она должна действовать сама.
Она выяснила адрес квартиры, которую снимала Эмма, и однажды утром появилась на пороге.
— Здравствуй, Эммочка, — улыбнулась она, когда ошеломлённая Эмма открыла дверь. — Можно войти? Нам нужно поговорить.
Эмма хотела захлопнуть дверь, но что-то в глазах свекрови — какая-то отчаянная решимость — остановило её.
— Входите, — она отступила, пропуская Валентину Георгиевну в крошечную студию.
Валентина огляделась с плохо скрываемым презрением. Книжные полки вдоль стен, старенький диван, маленький столик, заваленный бумагами и книгами.
— Значит, здесь ты живёшь теперь. Вместо прекрасной квартиры, которую мой сын обеспечил тебе.
— Чего вы хотите, Валентина Георгиевна? — Эмма скрестила руки на груди.
— Прекрати эту игру, — Валентина перешла сразу к делу. — Ты думаешь, я не вижу, что происходит? Ты манипулируешь моим сыном. Заставляешь его чувствовать себя виноватым, чтобы получить то, что хочешь.
— И что же я хочу, по-вашему?
— Деньги, конечно, — Валентина снисходительно улыбнулась. — Вадим рассказал мне о вашем… книжном магазине. Очень удобно, не правда ли? Получить от него деньги, а потом снова исчезнуть.
Эмма глубоко вдохнула, стараясь сохранять спокойствие.
— Вы ничего не знаете обо мне.
— О, я знаю достаточно, — Валентина достала из сумочки конверт и положила его на стол. — Здесь чек. На сумму, которая позволит тебе начать новую жизнь. Где-нибудь подальше от нас. Санкт-Петербург большой, но недостаточно большой для нас обеих.
Эмма посмотрела на конверт, затем на Валентину. И вдруг рассмеялась — звонко, искренне.
— Вы что, насмотрелись мелодрам? Думаете, я возьму ваши деньги и уйду? Боже, как же вы не понимаете…
— Чего я не понимаю? — Валентина прищурилась.
— Я люблю вашего сына. Не его деньги, не его положение — его самого. И если бы вы хоть раз попытались узнать меня, вы бы это поняли.
— Любовь, — Валентина произнесла это слово так, словно оно было ругательством. — Любовь проходит, девочка. А знаешь, что остаётся? Статус. Деньги. Положение в обществе. Всего этого у тебя никогда не будет.
— И слава богу, — тихо сказала Эмма. — Если это значит стать такой, как вы.
Валентина побледнела.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что не хочу быть такой, как вы. Одинокой, озлобленной женщиной, которая цепляется за своего сына, потому что больше в её жизни ничего нет. Вы так боитесь потерять контроль над Вадимом, что готовы разрушить его счастье. Это не любовь, Валентина Георгиевна. Это эгоизм.
— Как ты смеешь! — Валентина вскочила, её лицо исказилось от гнева. — Да ты знаешь, сколько я сделала для него? Сколько пожертвовала?
— Знаю, — кивнула Эмма. — И он тоже знает. И благодарен вам. Но Вадим — взрослый мужчина. Он имеет право на собственную жизнь. На собственные решения. На собственную семью.
— С тобой? — Валентина презрительно фыркнула. — Не будет у вас семьи. Вадим одумается, рано или поздно. Он поймёт, что я была права.
— Может быть, — Эмма пожала плечами. — Но это будет его решение. Не ваше.
Валентина молча смотрела на неё несколько секунд, затем резко развернулась и направилась к выходу. У двери она остановилась.
— Ты пожалеешь об этом разговоре, — бросила она через плечо.
— Нет, — спокойно ответила Эмма. — Не пожалею.
Книжный магазин «Страница» открылся в октябре, когда Петербург уже окутывали туманы и моросящие дожди. Маленькое помещение на Большом проспекте Петроградской стороны, с огромными окнами и скрипучим деревянным полом, превратилось в уютное пространство, наполненное книгами, запахом свежего кофе и тихой музыкой.
Эмма стояла за прилавком, нервно поправляя вывеску с часами работы. Через час должно было состояться официальное открытие.
— Всё готово? — Вадим появился из подсобки, неся коробку с новыми книгами.
— Почти, — Эмма оглядела магазин. — Не могу поверить, что это происходит на самом деле.
Вадим поставил коробку и обнял её сзади, положив подбородок ей на плечо.
— Поверь. Ты заслужила это.
Эмма повернулась к нему.
— Спасибо, что поверил в меня.
— Всегда, — он нежно поцеловал её. — Кстати, я пригласил маму на открытие.
Эмма замерла.
— Зачем?
— Я не приглашал, — твёрдо ответил Вадим. — Я решил, что нам лучше строить свою жизнь без её вмешательства.
Эмма внимательно посмотрела на мужа.
— Ты уверен? Всё-таки она твоя мать.
— Уверен, — Вадим подошёл ближе. — Знаешь, все эти месяцы я много думал. О нас, о ней, о себе. И понял, что всю жизнь пытался соответствовать её ожиданиям. А сейчас… сейчас я хочу соответствовать своим собственным.
Эмма мягко улыбнулась.
— И каковы они, твои ожидания?
— Быть счастливым, — просто ответил он. — С тобой. Строить что-то настоящее, а не то, что одобрит моя мать.
В этот момент дверь магазина распахнулась. На пороге стояла Валентина Георгиевна — безупречно одетая, с прямой спиной и холодным взглядом.
— Значит, вот как, — произнесла она, окидывая взглядом помещение. — Открытие без приглашения матери. Очень показательно.
Вадим выпрямился.
— Мама, как ты узнала?
— Об этом пишут в районной газете, — Валентина вошла внутрь, цокая каблуками по деревянному полу. — «Новый книжный магазин открывается на Большом проспекте». С фотографией. Очень мило.
Эмма и Вадим переглянулись. Интервью местной газете было идеей Эммы — способ привлечь внимание к новому месту.
— Что ж, раз я здесь, — Валентина огляделась с плохо скрываемым презрением, — позвольте осмотреться. Так вот на что пошли деньги Соколовых.
— Мама, — голос Вадима звучал предупреждающе.
— Ну что «мама»? Я просто констатирую факт. Всё это, — она обвела рукой помещение, — оплачено деньгами, которые зарабатывал твой отец. Которые должны были пойти на расширение семейного бизнеса, а не на… книжки.
Эмма глубоко вдохнула, стараясь сохранять спокойствие.
— Валентина Георгиевна, это не ваши деньги. Это деньги Вадима, которые он заработал сам.
— Ошибаешься, дорогая, — Валентина улыбнулась той самой улыбкой, которую Эмма так ненавидела — снисходительной, холодной. — Всё, что есть у Вадима, он получил благодаря мне и его отцу. Образование, связи, положение в обществе.
— Довольно, — Вадим встал между ними. — Мама, я просил тебя не вмешиваться в нашу жизнь. Я говорил это серьёзно.
— А я говорила серьёзно, когда предупреждала, что эта… особа испортит тебе жизнь, — парировала Валентина. — Посмотри на себя! Успешный архитектор, а вкладываешь деньги в какую-то лавочку с подержанными книгами!
— Это моё решение, — твёрдо сказал Вадим. — И я прошу тебя уйти.
Валентина замерла, явно не ожидав такого отпора.
— Что ты сказал?
— Я сказал: уходи, — повторил Вадим. — Сейчас же.
— Ты выбираешь её вместо собственной матери? — в голосе Валентины звучало неверие.
— Я выбираю свою жизнь, — ответил Вадим. — Свою собственную жизнь. Без твоего контроля.
Валентина повернулась к Эмме, её глаза сузились.
— Ты добилась своего. Отняла у меня сына.
— Нет, Валентина Георгиевна, — Эмма покачала головой. — Вы сами его потеряли. Своей одержимостью контролировать каждый его шаг.
Валентина поджала губы, окинула обоих презрительным взглядом и направилась к выходу. У двери она остановилась.
— Ты ещё пожалеешь об этом, Вадим. Когда твои деньги закончатся, когда этот… эксперимент провалится. Не приходи ко мне.
— Не волнуйся, — спокойно ответил Вадим. — Не приду.
Дверь за Валентиной Георгиевной закрылась с громким звоном колокольчика.
Эмма подошла к Вадиму, взяла его за руку.
— Ты в порядке?
Вадим глубоко вздохнул.
— Да. Впервые за долгое время — да.
Полгода спустя «Страница» превратилась в популярное место на Петроградской стороне. Эмма наняла помощницу — студентку филфака — и теперь могла иногда позволить себе выходные. В один из таких дней они с Вадимом шли по набережной, наслаждаясь редким для Петербурга солнечным днём.
— Я получил письмо от матери, — вдруг сказал Вадим.
Эмма вздрогнула.
— И что в нём?
— Она требует, чтобы я вернул деньги, которые вложил в магазин. Говорит, что это было необдуманное решение, и я должен исправить ошибку.
— И что ты ответишь?
Вадим остановился, повернувшись к Эмме.
— Ничего. Я не буду отвечать. Это моя жизнь, и я не должен отчитываться перед ней за каждое решение.
Эмма внимательно посмотрела на мужа.
— Не жалеешь?
— О чём?
— О том, что всё так вышло. С твоей матерью.
Вадим задумался.
— Жалею, что не сделал этого раньше. Знаешь, все эти годы я думал, что должен ей… всем. Своими успехами, своим положением. Но теперь я понимаю: это не так. Да, она многое мне дала. Но цена была слишком высокой.
Эмма взяла его за руку.
— И какой теперь будет твоя цена?
— Быть собой, — Вадим улыбнулся. — Наконец-то просто быть собой.
Они продолжили путь в тишине. Впереди расстилался Финский залив — серый, бескрайний, как их будущее. Неизвестное, но принадлежащее только им…
