— Мам, а ванна у нас будет? — Лиза, босая, стоит посреди кухни с пластмассовой лопаткой. Волосы прилипли ко лбу, в углу губ — размазанный йогурт.
— Когда-нибудь, — Татьяна закрывает крышку стиральной машины, та щёлкает. — Пока тазик и ковшик. Новая реальность.
Из комнаты доносится удар — Вова опять что-то уронил. За ним слышен хриплый кашель Игоря. Воздух в квартире тяжёлый, пахнет жареным хлебом, влажными полотенцами и свежей шпатлёвкой.
— Таня, чек на обои где? — Игорь в проёме, с затуманенными глазами, лицо серое. — Я в «Леруа» заскочу после склада, может, обменяют.
— В банке с макаронами. Правее. — Она кивает на полку. — Только не ту с мукой.
Он хмыкает, исчезает. За дверью хлопает ветка — окно в спальне снова не закрыли. На кухне дребезжит старый холодильник, за ним — пауза, короткая, глухая. Потом снова детский голос:
— Мам, а ванна?
Татьяна открывает шкафчик, достаёт банку с вареньем — бабушкино, 2019. Крышка поддалась с треском, и в нос ударил запах прокисших абрикосов.
Переезд — на грани фантастики: за месяц, без денег, без ремонта, на остатках бабушкиного приданого. Квартира досталась в наследство — бабушка тихо ушла весной. Всё, что осталось: диван с пружиной наружу, чайник с накипью, раковина, где вода уходит через раз. Каждый день — на износ: с утра работа, вечером ремонт. Клеили, пилили, таскали. В выходные — шкурили стены. Материалы брали в кредит, всё свободное время уходило на переделку, но кухня так и осталась полуразрушенной.
Когда у Игоря прихватило почки, всё сжалось. Больница на другом конце города. Уколы, капельницы, рецепты. Препараты требовались дорогие, без скидок, без замены. Все деньги ушли тогда на ремонт — даже кредитки опустошили подчистую. Дети по очереди с температурой. Заказчики с претензиями: «а где вариант с зелёными акцентами?». Ночью — сортировка старых вещей на продажу, днём — очереди в аптеку. Спина ноет, глаза красные, а в голове — одни цифры.
— Может займем денег, дядя Валерий? — предложил Игорь, лёжа в палате, обмотанный трубками.
— Он же пенсионер, — отмахнулась Татьяна. — Мы с ним не общались сто лет.
— Всё равно. Родня.
Они обзвонили всех. Вежливые отказы, мягкие «ну вы держитесь». Никто не перевёл ни рубля.
— Ладно, — сказала Татьяна и достала старую записную книжку. — Есть один человек, правда звонить не удобно.
Немного подумала и все же набрала номер!
Анжелика ответила сразу:
— Сколько? У меня есть, займу, как раз зарплату получила — и шум на фоне — как будто кафе.
Через десять минут деньги легли на карту. Без лишних вопросов. Только фраза напоследок: «Как время появится — заеду. Обещаю».
Игоря выписали через две недели. Пахло свободой. Пыльный балкон, вечерний чай, тишина — почти как отдых. Почти.
А через месяц был звонок:
— Танюша, привет, это Валерий! Слушай, мы тут подумали — не приютите нас на недельку? Детишек к морю вывезти, а то всё откладывали…
— У нас очень тесно, Валерий, — голос у неё ровный. — Тут и так на головах.
— Ну хоть на выходные?
Потом звонил Алексей. Потом двоюродная сестра. Потом ещё кто-то. Все вспоминали: Сочи, лето, квартира у моря.
Раздался звонок — ранним утром, когда в квартире только начинало светать. Игорь, щурясь, взял трубку, голос сонный:
— Алло…
— Привет, братишка! Ну что, встречайте!
— Что? — он с трудом сел на кровати. — Кто это?
— Я говорю — встречайте, мы уже подъезжаем! Мы в отпуск с детьми выбрались, по бесплатной путёвке. Решили сюрприз сделать!
Игорь молчал несколько секунд, потом только выдохнул:
— Таня…
— Что?
— Они едут. Уже.
— С ума сошли? — Татьяна скинула плед, встала, как обожжённая. — Куда мы их положим?
На вокзале было жарко. Чемоданы громоздкие, дети визжат, Марина щурится:
— Воздух, конечно, у вас… специфический. Но ничего. Главное — море рядом!
Доехали быстро, немного по пробкам — благо у Игоря ещё осталась его старая «Газелька», всё загрузили: вещи, чемоданы, пассажиров — и к подъезду.
В квартире вещи валятся из пакетов. Кто-то уже пьёт компот. Детский крик. Чужие полотенца на её стуле. Марина заглядывает в туалет:
— А ванны нет? Ну надо же. Мы думали, как в нормальной квартире, с удобствами.
Татьяна прикусывает губу, открывает окно. Воздух душный, с улицы — гул машин. В голове звон.
Когда чемоданы с вещами были уже в квартире, вентилятор — вручён Артёму, а дети разбежались по комнате, Татьяна присела на край табурета, сжимая телефон. На кухне уже кто-то гремел посудой. Шлёпанцы Марины стояли прямо у двери — розовые, с пупырышками.
— У вас тут, конечно, духота, — протянула Марина, заглядывая в окно. — Но ничего. Главное — море рядом. Оклемаемся.
— Комарья тьма, — добавил Артём, отлепляя майку от спины. — Надо бы москитку на окно. Или кондиционер, конечно.
Татьяна промолчала. В коридоре хлопнула дверь — Вова убежал в ванную, за ним — Лиза с полотенцем, визжа от смеха. По полу покатились пластиковые крышки от шампуня.
— Слушай, Танюх, — Марина уже рылась в пакете, — у вас, я смотрю, кухня в процессе? А микроволновка есть?
— Нет пока, — Татьяна вытерла руки о фартук. — Мы только заехали. Ещё всё не устроено.
— А-а, ну понятно, — кивнула та. — А мы думали, тут всё уже с иголочки. Сочи же, не Бирюлёво.
Игорь стоял у раковины, наливал воду в чайник.
— Давайте, может, чаю или что покрепче? — пробормотал он.
— Чаю? — Марина улыбнулась, как на съёмке. — Ну можно, если найдутся нормальные кружки. А то у вас тут, как в походе…
Она не злобно, вроде даже в шутку — но ком в горле у Татьяны стал плотнее. Вода закипела, на полке зазвенели ложки.
— А у вас холодильник всегда так громко гудит? — спросил Артём, потирая ухо. — Или это только сегодня?
— Он старый, — отозвалась Татьяна. — Пока не до нового.
— У нас в Новочеркасске техника потише. Я как сплю — мне тишина нужна. Вообще.
Вечером они ужинали вместе. На столе — макароны, тушёнка, нарезка из помидоров. Марина принесла купленные в вагоне сосиски и настойчиво предлагала «всем попробовать». Дети еле вмещались за столом, жонглировали вилками, спорили, кто сколько кетчупа выдавил. Лиза расплакалась — кто-то уронил её ложку. Вова пнул кого-то под столом.
— А у вас тут совсем постно, — Марина оглядела миски. — Мяса не покупаете? У нас дома всегда мясо — хоть в суп, хоть к гарниру. А говядину я у вас вообще ни разу не видела.
Татьяна положила ложку и вышла на балкон. В руках — стакан воды, ноги дрожали. Машины гудели внизу, из окна кухни тянуло жареным тестом от соседей.
За спиной зазвенели тарелки. Потом — голос Марины:
— Родственников, выходит, стыдитесь? Живёте тут у моря, и никого не зовёте. Даже не звоните.
Она вернулась на кухню, достала тряпку, стала вытирать стол.
— Мы только устроились, — спокойно сказала она, не глядя. — Тут не до гостей.
— Ну да, конечно. Теперь вы — местные. С квартирой. Всё по-другому стало.
Татьяна выжала тряпку и повесила на кран. Спина ломила. От усталости пульсировала шея. На стене, рядом с выключателем, кто-то уже оставил жирный отпечаток.
Утром, едва посветлело, по квартире уже топали босыми ногами. Сначала — дети, потом Артём, шаркая по полу, потом Марина: стучала зонтом, искала купальник и шляпу, что-то бубнила про крем.
— Мы на море! — прокричал кто-то из коридора. — Вернёмся только к вечеру!
Татьяна открыла глаза, не сразу поняв, где она. Солнечный прямоугольник падал на край кровати. В кухне гремели чашки, кто-то хлопнул дверцей шкафа. Потом — тишина. Слышен только гул «Газели», затихающий внизу.
Она вышла на кухню — пусто. На столе кружка с недопитым компотом, возле раковины — крошки, открытая банка с пюре, смятый чек.
Твоя родня переходит все границы, — не выдержала жена. Чтобы завтра ноги их здесь не было
— Ушли, — сказал Игорь, подходя за ней. Он был уже одет, но без обуви, собирался на работу. — Сказали, что на море — до самого вечера.
Весь день был тёплый, тихий. Дети лепили из пластилина, Татьяна жарила сырники, Игорь перебирал проводку у холодильника. В квартире пахло тестом и мылом.
Ближе к вечеру послышались шаги по лестнице, громкий смех, визг. Первым ввалился Артём, сгоревший до красноты, с полотенцем через плечо и разводами соли на футболке. Следом — дети, загорелые, взмыленные, в песке. Марина вошла последней, держа пакеты и бутылку воды.
— Обгорели все, как раки, — сообщила она. — На море ад, а не жара. Ногу не просунуть, столько народу!
Она открыла холодильник, достала банку сметаны, поставила на стол, не спрашивая. Артём плюхнулся на диван и, не раздеваясь, начал мазать плечи. Дети подбежали, схватили банку и начали растирать её по себе — один прямо сидя на диване, второй — прислонившись к стене. Сметана размазывалась по обивке и свежим обоям, оставляя жирные разводы.
— Осторожно! — крикнула Татьяна, подскочив. — Там же обои!
— Ну чего ты, протрётся, — отмахнулся Артём. — Зато хоть не печёт.
Марина поставила бутылку на стол, села на край табурета.
— У вас, конечно, всё впритык… — протянула она. — Ванны нет, кондишн не работает, еда постная. Но что ж. Родственники же. Потерпим.
Татьяна стояла в проёме, с полотенцем в руках. Она смотрела на диван, на сметану, на обгоревшие плечи, на бутылки на полу. Дышать было тяжело.
Позже, когда все улеглись, она сняла фартук, подошла к окну, приоткрыла. Вошёл вечерний воздух — сухой, пыльный, морской.
— А больше ничего уже не хочу, — сказала она. — Они всё портят. В квартире не продохнуть.
Игорь стоял, не шевелясь.
— Ну, это же ненадолго… — попытался оправдать их.
— Твоя родня переходит все границы, — она говорила спокойно, но твёрдо. — Я еле стерпела, когда они сметану голыми руками по обоям размазывали. Как будто контуженные — не видят и не слышат. Или ты не видишь? Я больше не собираюсь терпеть. К завтрашнему вечеру чтобы их ноги здесь не было. С меня хватит.
Он посмотрел на неё, потом на дверь, как будто ждал, что вот-вот кто-то снова ввалится с пляжными сумками и шумом.
Утром они рано ушли на море. Он решил позвонить, объясниться, сначала брату — короткий разговор. Потом Марине, но та не взяла трубку. В мессенджер ушло сухое сообщение: «Нам нужно уехать по делам на неделю, вам нужно найти новое жилье. Освободите завтра квартиру, пожалуйста».
Когда они вернулись с пляжа, Игорь встретил их у порога.
— Слушайте, у нас срочные дела, — сказал он, не глядя Артёму в глаза. — Завтра надо будет освободить квартиру.
— Что? — Марина нахмурилась. — А с чего вдруг?
— Просто не можем сейчас никого держать. Ни по условиям, ни по силам.
— Ну и прекрасно, — фыркнула она. — Мы и так здесь как на пороховой бочке. Ни условий, ни еды, ни приёма нормального. Хоть честно сказали, наконец.
— Вот и видно, кто тут кто, — добавил Артём, проходя в комнату за сумкой. — Только ждали, чтобы побыстрее выставить. Родня называется.
Сбор вещей был шумным. Дети капризничали, чемоданы не закрывались. С «такси» за окном кричали: «быстрей, уже маршрут ждут!». Никто не попрощался.
Когда дверь захлопнулась, Татьяна не сразу пошевелилась. Потом сняла фартук, подошла к окну, вдохнула. В квартире пахло затхлой тишиной и сырой мебелью, но это был её воздух.
Через день позвонила Анжелика.
— Я завтра заеду. У меня арбуз с рынка, домашний. Ты дома?
— Дома, — улыбнулась Татьяна.
Вечером они сидели на балконе. Внизу — шум улицы, в комнате — дети играли в карты. На столе — куски арбуза, липкие салфетки, пластиковые стаканы с компотом. Анжелика рассказывала, как в первый же сезон в Сочи отсеяла всех «понаехавших родственников».
— Мне не важно, кто что подумает, — сказала она. — Я никогда ни у кого ничего не просила — и не позволю себя использовать.
— Спасибо тебе, — сказала Татьяна. — Без тебя мы бы тогда не справились. Нам ведь никто не помог.
После её ухода Татьяна подошла к холодильнику. Достала из ящика бабушкину открытку. На обороте — выцветшими чернилами: «Мечтай по-своему. Не делись на всех сразу».
Она прикрепила её к дверце. Отступила на шаг, посмотрела.
И впервые за всё лето просто стояла. В тишине.
Она думала: как странно — столько лет казалось, что семья — это обязательство. Что если зовут, надо пускать. Если просят, надо делиться. А потом вдруг понимаешь: границы — это не про жадность. Это про уважение. И если их не ставишь сам — тебя сносят, не замечая.
Она дотронулась до открытки пальцами и прошептала:
— Спасибо, бабушка. Я поняла.
