Алина не ответила. Она вошла в прихожую, и каждое её движение было выверенным, лишённым привычной суеты. Она не бросила сумку на пуфик, а аккуратно поставила её. Сняла лёгкий плащ и повесила на плечики, тщательно расправив воротник. Её спокойствие было неестественным, как затишье перед бурей, когда воздух становится плотным и перестают петь птицы.
Она прошла на кухню, её шаги были абсолютно бесшумными на паркете. Из кармана она достала маленькую чёрную флешку и положила её точно в центр дубового стола. Крошечный кусочек пластика на массивной деревянной поверхности выглядел как детонатор. Короткий, сухой щелчок, с которым он коснулся лакированного дерева, заставил Игоря наконец оторваться от экрана.
— И что это? — он появился в дверном проёме, в домашних штанах и футболке, в руке держал пульт. Его лицо выражало лёгкое раздражение от того, что его прервали на самом интересном месте. Он посмотрел на флешку, потом на жену. — Новый фильм скачала?
— Там видео, — голос Алины был ровным, без единой дрогнувшей ноты. Просто констатация факта. — Как твоя Катя бьёт битой мою машину. Я уже вызвала полицию.
Игорь застыл. Его расслабленная поза мгновенно стала жёсткой, словно внутри него натянули стальной трос. Но он не посмотрел на флешку. Он даже не моргнул в её сторону. Весь его взгляд, тяжёлый и уже начинающий наливаться гневом, был прикован к лицу Алины. Он не спросил «Как?», «Зачем?» или «Ты в порядке?».
— И что ты хочешь? — спросил он так, будто это она совершила что-то непоправимое. — Чтобы я её отчитал, как маленькую? Поставил в угол? Ты сама виновата.
Алина медленно подняла на него глаза. Она ожидала чего угодно: шока, злости на сестру, обещаний разобраться. Но не этого. Не мгновенного, рефлекторного обвинения в свой адрес.
— Виновата? — переспросила она, и в её голосе впервые прорезался холодный металл. — Это в чём же? В том, что купила машину, которая так понравилась твоей сестре?
— В том, что сразу побежала стучать ментам! — Игорь сделал шаг вперёд, его ноздри раздувались. Телевизор в гостиной продолжал что-то беззаботно вещать про жизнь диких животных. — Нужно было мне позвонить! Мне! Мы бы решили это в семье! Я бы с ней поговорил, она бы извинилась, я бы дал тебе денег на ремонт! Но нет! Тебе же нужно устроить шоу! Вынести сор из избы, чтобы все видели, какие мы плохие, а ты — жертва!
Он говорил быстро, напористо, выстраивая свою собственную, удобную для него реальность, в которой проблема была не в разбитом автомобиле и не в невменяемом поступке его сестры, а в том, что Алина посмела нарушить их неписаный семейный кодекс. Кодекс, по которому Кате можно было всё, а обязанностью остальных было молча убирать за ней последствия.
— Решил бы? — Алина криво усмехнулась. — Ты хочешь сказать, я должна была просто проглотить то, что твоя тридцатилетняя «девочка» взяла бейсбольную биту и вдребезги разнесла лобовое стекло, фары и капот? Потому что я отказалась дать ей ключи?
— А почему ты отказалась?! — взорвался он, и его голос наконец сорвался на крик. — Что тебе, жалко было?! Она же по-человечески попросила! У подруги девичник, хотели красиво подъехать! Это же один вечер! Один, чёрт возьми, вечер! Ты просто из принципа ей отказала, я тебя знаю! Решила характер показать! Ну что, показала?! Довольна теперь?! У Катьки теперь будут проблемы из-за твоего упрямства!
Алина смотрела на его искажённое гневом лицо и чувствовала, как внутри неё гаснет последняя искра надежды на понимание. Она сделала глубокий, медленный вдох, словно набирала воздух перед погружением в ледяную воду.
— Они были пьяные, Игорь, — сказала она. Не громко, но каждое слово прозвучало в оглушительной кухонной тишине как удар молотка по наковальне. — От твоей сестры и её подружек за версту несло дешёвым шампанским. Катя едва стояла на ногах. Она хихикала, просила ключи «прокатиться с ветерком» и называла мою машину «вишнёвой тачилой». Я должна была дать ей ключи? Чтобы она убилась сама, убила своих подруг и, может быть, ещё пару случайных прохожих? Этого ты от меня хотел?
Игорь отмахнулся от её слов, как от назойливой мухи. Логика, здравый смысл, уголовный кодекс — всё это было для него лишь досадной помехой на пути к главной цели: защите своей сестры.
— Ну и что, что выпили? — бросил он, и в его голосе звучало искреннее недоумение, как будто Алина придиралась к мелочам. — Проспались бы в машине где-нибудь на парковке и вернули бы утром! Не маленькие дети, разобрались бы! Ты думаешь, они первый раз так отдыхают? Но тебе же надо было встать в позу! Почувствовать свою власть! Отказать — потому что можешь! Ты просто не любишь её, вот и всё. Всегда не любила. Искала повод, чтобы унизить, показать, кто в доме хозяин.
Он ходил по кухне, от холодильника к окну и обратно, его шаги были тяжёлыми, продавливающими пол. Он не смотрел на жену, он обращался к какому-то невидимому судье, перед которым выстраивал свою линию защиты. Защиты Кати. И обвинения Алины.
— Семья — это когда доверяют, Алина! Когда помогают друг другу! А не когда считают, кто сколько выпил! Она попросила у тебя помощи, а ты ткнула её носом в её же слабость! Конечно, она вспылила! Любой бы на её месте вспылил! Ты её спровоцировала своим высокомерием, своей правильностью! Довела человека до ручки, а теперь стоишь тут, как святая невинность, с флешкой наперевес!
Алина смотрела на него и понимала, что они живут в разных вселенных. В её вселенной взрослые люди несли ответственность за свои поступки. В её вселенной пьяный за рулём был потенциальным убийцей. В её вселенной умышленная порча чужого имущества была преступлением. В его вселенной существовала только одна константа — Катя. И весь остальной мир должен был вращаться вокруг неё, подстраиваться под её желания и прощать ей любые капризы.
— То есть, по-твоему, её реакция адекватна? — тихо спросила Алина, чувствуя, как внутри неё всё замерзает. — Отказ дать машину пьяному человеку — это достаточное основание, чтобы взять биту и разнести эту машину вдребезги?
— Люди важнее железок! — выкрикнул он ей в лицо, наконец остановившись прямо перед ней. — Да, она погорячилась! Да, она неправа! Но её можно понять! Ты растоптала её чувства, а она сорвалась на твоей машине! Это всего лишь вещь! Её починят! А вот то, что ты сделала с ней, с её душой, — это уже не починить! Ты относишься к ней так, будто она пустое место! Будто её просьбы ничего не значат!
Он говорил о чувствах сестры, разнёсшей вдребезги чужой автомобиль, с таким надрывом, с таким неподдельным сочувствием, что Алине на мгновение показалось, будто она сходит с ума. Он не видел абсурдности своих слов. Для него всё было предельно ясно: Алина обидела Катю, а разбитая машина — это всего лишь досадное, но вполне объяснимое последствие этой обиды. Как разбитая от огорчения чашка или сорванный в гневе цветок.
Он не видел разницы в масштабах. Он видел только свою обиженную сестрёнку. И врага, стоящего перед ним. Всё, что случится с Катей теперь, все её проблемы с полицией, — это будет твоя вина. Только твоя.
— Моя вина… — повторила Алина. Слово повисло между ними, лишённое всякого смысла, как звук на иностранном языке. Она смотрела на него, на мужа, с которым прожила семь лет, и впервые видела его по-настоящему. Не того Игоря, который носил ей кофе в постель и смеялся над её шутками, а другого — фанатичного, слепого защитника своего клана. Адвоката своей сестры, для которого не существовало ни фактов, ни логики, а только одна незыблемая истина: Катя — жертва. Всегда.
— Да, твоя! — подхватил он, распаляясь ещё больше от её спокойного тона. Он воспринял это спокойствие как холодность, как ещё одно доказательство её безразличия. — Ты всегда смотрела на неё свысока! С первого дня нашего знакомства! Тебя бесило в ней всё: как она одевается, как она говорит, как она смеётся.
Ты считала её глупой, избалованной пустышкой. Ты просто искала повод, чтобы поставить её на место, доказать ей и мне, что ты лучше, умнее, правильнее! И вот, дождалась своего звёздного часа! Теперь можно уничтожить её, прикрываясь законом и своей уязвлённой гордостью за поцарапанную жестянку!
Он говорил, и с каждым его словом рушился мир, который Алина так долго и тщательно выстраивала. Мир, в котором у них была своя семья, свои правила, свои ценности. Оказалось, что это был лишь фасад. А за ним всё это время скрывалась его настоящая семья, первобытная, спаянная кровными узами, куда ей, чужачке, вход был заказан. Она была лишь временным, удобным приложением. Функцией. А Катя была константой.
Внезапно Алина почувствовала, как абсурдность происходящего достигла той критической точки, за которой уже не было ни гнева, ни обиды. Только оглушающее, ледяное изумление. Она смотрела на мужа, который всерьёз, с горящими глазами доказывал ей, что акт вандализма — это крик раненой души, а её отказ содействовать преступлению — это чёрствость и эгоизм. И эта чудовищная, перевёрнутая с ног на голову логика, которую он так яростно отстаивал, вдруг сложилась в одну простую, убийственную по своей дикости фразу.
— Подожди. Я хочу понять, — она подняла руку, останавливая его словесный поток. Её голос был на удивление спокоен, почти бесстрастен, как у следователя, уточняющего детали показаний. — Давай проясним. То есть…
— Да что тут прояснять?
— Твоя сестра разбила мне машину битой, а ты говоришь, что это я во всём виновата, потому что не дала ей покататься с её пьяными подружками?!
Она произнесла это медленно, разделяя слова, давая каждому из них прозвучать в полную силу. Она не кричала. Она просто озвучила квинтэссенцию всего его бреда. Она поднесла к его лицу зеркало, ожидая, что он ужаснётся отражению.
Но Игорь не ужаснулся. Его лицо просветлело.
— Да! — выдохнул он с облегчением, словно она наконец-то поняла простую истину. — Да! Именно так! Наконец-то до тебя дошло! Тебе вещь дороже человека! Дороже отношений! Ты предпочла кусок железа тому, чтобы сохранить мир в семье! Могла бы просто дать ей ключи, и сейчас мы бы спокойно пили чай, а не вот это всё! Ты сама создала эту проблему на пустом месте своим упрямством!
И в этот момент для Алины всё закончилось. Спор, отношения, брак. Она посмотрела на него, и пелена спала с её глаз. Она увидела не любимого мужчину, а чужого, одержимого человека, говорящего на непонятном ей языке. Языке, где понятия добра и зла, ответственности и безрассудства были искажены до неузнаваемости. Она поняла, что спорить с ним — это всё равно что пытаться объяснить законы физики члену первобытного племени, поклоняющегося идолу. А идолом в его племени была Катя.
Он продолжал что-то говорить, размахивать руками, обвинять её в жестокости, в неумении прощать, в том, что она разрушает его семью. А Алина больше его не слышала. Она смотрела сквозь него, и в её голове с холодной ясностью билась одна-единственная мысль: «Бежать. Отсюда надо бежать». Не от скандала. А от этого безумия. От этой токсичной, удушающей преданности, которая оправдывала любое преступление и требовала от неё стать соучастницей или быть объявленной врагом. И она свой выбор сделала.
— Ты прав, — произнесла Алина.
Два слова, сказанные почти шёпотом, мгновенно оборвали гневную тираду Игоря. Он замолчал на полуслове, сбитый с толку. Он ожидал чего угодно: криков, упрёков, ответных обвинений, но не этого тихого, лишённого всяких эмоций согласия. Он недоверчиво посмотрел на неё, пытаясь разгадать, что скрывается за этим внезапным смирением.
— Что, «прав»? — переспросил он настороженно.
— Ты прав, — повторила Алина, поднимая на него абсолютно пустые, холодные глаза. В них больше не было ни любви, ни обиды. Только отстранённость хирурга, констатирующего смерть. — Мне моя машина и моя жизнь действительно дороже ВАШЕЙ семьи. Ты только что открыл мне на это глаза. Спасибо.
Она развернулась, подошла к столу и взяла флешку. Её движения были плавными и точными, в них не было и тени прежней ярости или растерянности. Скандал для неё закончился. Она больше не была его участницей, она стала наблюдателем, принимающим окончательное решение.
— Что ты делаешь? Куда ты собралась? — Игорь растерянно следил за её действиями, не понимая, что происходит. Его мир, в котором он был праведным защитником, а она — упрямой эгоисткой, начал трещать по швам.
Алина не ответила. Она прошла мимо него в прихожую, взяла с полки его ключи от машины. Брелок с логотипом дорогого внедорожника — его гордости, подарка самому себе на последний день рождения — глухо звякнул в её руке. Игорь дёрнулся, инстинктивно шагнув к ней.
— Положи ключи. Это не смешно, Алина.
Она повернулась к нему. На её лице не было даже тени улыбки, только холодное, деловое выражение.
— Почему же? Ты ведь сам только что объяснил мне правила игры, — её голос был ровным и спокойным. — Проблемы нужно решать внутри семьи, без привлечения посторонних, верно? Люди важнее железок. Я всё правильно поняла?
Он молча смотрел на неё, и в его глазах наконец-то начало проступать понимание. Не раскаяние, нет. Животный, первобытный ужас человека, чьё собственное оружие развернули против него.
— Твоя сестра испортила мою вещь. Нанесла мне, члену семьи, материальный ущерб и моральную травму. Раз уж мы не выносим сор из избы и полиция — это лишнее, то я просто возьму твою машину. В качестве компенсации, — она слегка качнула ключами в руке, и брелок снова звякнул, на этот раз как похоронный колокол по их браку.
— Она, конечно, стоит дороже, но я не буду мелочиться. Будем считать, что мы квиты. Ты ведь не против, Игорь? Это же всего лишь вещь. Её починят. А вот душевные раны… ты сам знаешь.
Он оцепенел. Его мозг, привыкший работать в одной-единственной системе координат «Катя права», отказывался обрабатывать происходящее. Он смотрел на ключи в её руке, и его лицо начало медленно белеть. Его машина. Его крепость. Его символ успеха.
— Ты… ты не можешь, — прохрипел он.
— Могу. Ты сам разрешил, — отрезала она. — А ты можешь ехать к своей сестрёнке. Помогать ей с показаниями. Объяснять, как она, бедная, погорячилась и как жестоко я с ней обошлась. Можешь даже сказать ей, что за её поступок теперь расплачиваешься ты. Может, ей станет стыдно. Хотя я в этом сомневаюсь.
Она повернулась к двери, сунула флешку в карман своего плаща и начала обуваться. Каждый её жест был демонстративно спокоен. Она не спешила, не убегала. Она уходила. Навсегда.
— С этой семьёй у меня больше нет ничего общего, — сказала она уже от порога, не оборачиваясь. — Разбирайтесь со своими проблемами сами.
Дверь за ней закрылась. Щелчок замка прозвучал в оглушительной тишине квартиры как выстрел. Игорь остался стоять посреди прихожей. В гостиной по-прежнему что-то беззаботно щебетал телевизор. Он смотрел на закрытую дверь, потом на пустую полку, где только что лежали его ключи. Он защитил сестру. Он отстоял свои семейные ценности.
Он доказал свою правоту. И теперь он стоял один в пустой квартире, потеряв жену, машину и привычный мир, который только что с оглушительным треском рухнул, погребая его под своими обломками. И впервые в жизни ему предстояло заплатить за поступок Кати самому. Полную цену…
