— …и я не собираюсь быть твоей персональной прислугой, Света! Я ясно выражаюсь? Чашку за собой помыть — это что, высшая математика? Или для этого нужно отдельное приглашение от королевы Англии?
Кирилл вставил ключ в замок и замер. Он узнал этот голос. Это был голос его жены Даши, но не тот, что он любил — тёплый и немного насмешливый. Это был голос, заточенный до остроты бритвы, каждый звук которого резал воздух в их маленькой прихожей. Он медленно провернул ключ, словно оттягивая неизбежное, и толкнул дверь. Картина, открывшаяся ему, была до тошноты знакомой.
Эпицентр бури находился на кухне. Даша стояла посреди комнаты, скрестив руки на груди. Её поза была воплощением жёсткости — прямая спина, напряжённые плечи, подбородок вздёрнут. Она не кричала, но её голос, ровный и металлический, заполнял собой всё пространство, вытесняя любой другой звук. Её взгляд был прикован к сестре Кирилла, Свете, которая сидела за кухонным столом.
Стол представлял собой поле битвы после поражения. Сковорода с присохшими остатками вчерашней яичницы. Россыпь хлебных крошек вокруг тарелки с недоеденным бутербродом. Кружка с тёмным ободком от кофе. Открытый пакет молока, рядом с которым уже собиралась крошечная липкая лужица. Это был памятник чужому завтраку, который никто не потрудился убрать.
Света, объект нападения, изображала вселенскую скорбь. Она не смотрела на Дашу, её взгляд был устремлён в окно, на серый городской пейзаж. Она медленно, с трагическим нажимом, протирала идеально чистый участок столешницы влажной салфеткой, словно это был единственный островок порядка в мире хаоса, и только она одна способна на этот титанический труд. Её плечи были поникшими, губы обиженно поджаты. Каждое её движение кричало: «Я жертва, я страдаю от этой несправедливой тирании».
— Я же сказала, что уберу, — проговорила Света, не поворачивая головы. Её голос был полной противоположностью голосу Даши — тихий, капризный, с нотками мученичества. — Что ты на меня набросилась с самого утра? У меня голова болит.
— У тебя голова болит с того самого дня, как ты переступила порог этой квартиры! — отчеканила Даша. — Голова у неё болит, когда нужно мусор вынести. Спина у неё ломит, когда нужно пропылесосить. А когда ты полночи треплешься по телефону с подружками и ржёшь на всю квартиру, у тебя ничего не болит?
Появление Кирилла изменило расстановку сил. Он был как катализатор, брошенный в кипящий раствор. Даша резко повернула голову, и её взгляд впился в него. Вся ярость, до этого момента направленная на Свету, мгновенно переключилась на мужа. Он был первопричиной, источником этой проблемы, ходячим компромиссом, который завёл их в этот тупик. Света тоже подняла на него глаза, и её лицо тут же исказилось, принимая выражение загнанного зверька. Вот он, её защитник, её брат, её живой щит.
Кирилл тяжело вздохнул, и его плечи, уставшие после рабочего дня, опустились ещё ниже. Он хотел мира. Он хотел тишины. Хотел просто снять ботинки, съесть ужин и посмотреть сериал. Но вместо этого он снова попал на передовую.
— Девочки… — начал он своим привычным, примирительным тоном, но Даша не дала ему договорить. Она сделала шаг ему навстречу, отрезая его от остальной квартиры. Теперь он был в ловушке между ней и входной дверью.
— Не надо вот этого твоего «девочки», Кирилл. Мы не в песочнице, и мы не игрушки делим. — Она ткнула пальцем в сторону кухни, не удостоив Свету взглядом.
— Просто я не хочу, чтобы вы…
— Твоя сестра уже полгода живёт у нас на всём готовом и даже по дому не помогает! Пусть ищет себе квартиру и валит отсюда, потому что моё терпение уже лопнуло!
Эта фраза, брошенная как камень, на мгновение оглушила Кирилла. Он ожидал чего угодно — продолжения перебранки, слёз, упрёков, — но не такого прямого, безжалостного ультиматума. Он посмотрел на жену, на её пылающее лицо, и почувствовал себя бесконечно усталым. Он только что отстоял восьмичасовую смену на ногах, ехал час в переполненном автобусе, мечтая лишь о горячем ужине и тишине, а вместо этого его встретил очередной акт нескончаемой пьесы под названием «Две женщины на одной кухне».
— Даш, ну что ты начинаешь, а? — его голос прозвучал вяло и неубедительно даже для него самого. Это была автоматическая реакция, заученная фраза-пластырь, которой он пытался заклеить зияющую рану их семейной жизни. — Мы же всё обсуждали.
Он попытался обойти её, чтобы положить сумку и разуться, но Даша не сдвинулась с места, оставаясь непреодолимой преградой. Она смотрела на него так, словно он был предателем, пособником врага.
И в этот момент подала голос Света. Услышав знакомые нотки братской защиты, она тут же перешла в активное наступление, используя своё главное оружие — показную слабость. Её плечи затряслись, она уткнулась лицом в ладони, и из-за них послышались глухие, надрывные всхлипы.
— Кирю-ю-юша… — завыла она, раскачиваясь на стуле. — Она меня выгоняет… Говорит, чтобы я валила… Куда я пойду? На улицу? Зимой?
Даша фыркнула, но ничего не сказала. Она просто продолжала сверлить мужа взглядом, ожидая его реакции. И Кирилл, как всегда, сделал именно то, чего она боялась больше всего. Он отвёл глаза. Его взгляд метнулся к плачущей сестре, и его лицо тут же смягчилось. Черты заострились от раздражения на жену, но расплылись в сочувствии к Свете.
— Даш, ну прекрати, — он всё-таки протиснулся мимо неё, бросил сумку на пол и подошёл к сестре, неловко положив руку ей на плечо. — Никто тебя не выгоняет. Успокойся. Девочки, ну давайте жить дружно. Что вы как маленькие, в самом деле?
Это было последней каплей. Фраза «давайте жить дружно», произнесённая в этой ситуации, прозвучала для Даши как самое изощрённое оскорбление. Она уравнивала её, хозяйку дома, женщину, которая тащила на себе быт и работала наравне с ним, и эту взрослую девицу, которая полгода жила на всём готовом, превратив их квартиру в бесплатный отель.
Кирилл погладил сестру по волосам и обернулся к жене с выражением усталого миротворца.
— Света скоро найдёт работу и съедет. Просто нужно ещё немного подождать. Она же ищет, правда, Свет?
Света тут же оторвала лицо от ладоней. Глаза её были сухими, но покрасневшими от усердного трения.
— Конечно, ищу! — шмыгнула она носом. — Каждый день резюме рассылаю! Просто сейчас кризис, хороших вакансий нет. Даша просто не понимает, как это тяжело…
И Даша поняла. Окончательно и бесповоротно. Она поняла, что этот день не наступит никогда. Кирилл никогда не сделает выбор. Он никогда не поставит их семью — их двоих — выше своего чувства вины или долга перед сестрой. Он всегда будет выбирать этот гнилой, фальшивый мир, где он — благородный спаситель, а она — злая, вечно недовольная мегера.
Что-то внутри неё щёлкнуло. Громко, как лопнувшая струна. Ярость, кипевшая в ней секунду назад, схлынула, оставив после себя звенящую, холодную пустоту. Она вдруг посмотрела на них двоих — на своего нерешительного, слабого мужа и его сестру-манипуляторшу — как на чужих людей. Как на участников какого-то утомительного, бездарного спектакля, в котором ей больше не хотелось играть ни одной роли.
Она молчала. Кирилл, увидев, что она больше не кричит, воспринял это как добрый знак. Он даже позволил себе слабую, ободряющую улыбку. Он решил, что буря миновала, что он, как всегда, всё уладил.
— Ну вот и хорошо, — сказал он с облегчением. — Не будем ссориться из-за ерунды.
Даша медленно подняла на него глаза. Её лицо было спокойным. Пугающе спокойным.
— Хорошо. Ты прав. Не будем ссориться.
Этот пугающе спокойный тон сработал куда эффективнее, чем самый яростный крик. Кирилл, уже готовый к новому витку уговоров и оправданий, растерянно замолчал. Он с недоверием посмотрел на жену, пытаясь уловить подвох. Света, почувствовав, что угроза миновала, медленно опустила ладони от лица и с любопытством наблюдала за развязкой. Она уже предвкушала, как после ухода Даши в комнату — переваривать обиду — она снова пожалуется брату на «эту ведьму».
Но Даша никуда не уходила. Она стояла на том же месте, и её спокойствие начинало казаться зловещим. В нём не было ни капли примирения. Это было спокойствие хирурга, который закончил осмотр и сейчас огласит диагноз и план ампутации. Она обвела взглядом кухню — грязную посуду, крошки, липкое пятно на столе — но смотрела на всё это с отстранённостью постороннего, словно оценивала чужое жильё.
— Ты прав, Кирилл. Ссориться действительно бессмысленно, — повторила она, и её голос был ровным и выверенным, как у диктора, зачитывающего новости. — Это ничего не меняет. Ты всё равно будешь её защищать, а она всё равно будет этим пользоваться.
Кирилл нахмурился, ему не понравилась эта формулировка.
— Даш, я никого не…
— Молчи, — прервала она его, но не грубо, а просто констатируя факт, что его слова больше не имеют веса. Она перевела взгляд на Свету, которая тут же инстинктивно вжала голову в плечи. — Я не могу выгнать твою сестру. Я это понимаю. Это же твой родной человек, твоя кровь. И ты притащил её в наш общий дом.
Слова «общий дом» она произнесла с едва уловимой усмешкой. Кирилл почувствовал смутную тревогу. Он не понимал, к чему она ведёт, но интуиция подсказывала, что сейчас произойдёт что-то непоправимое. Света, услышав, что её не выгоняют, немного расслабилась и даже бросила на Дашу победный, хоть и настороженный взгляд.
— Вот только есть один нюанс, — продолжила Даша, снова фокусируясь на муже. — Нюанс, о котором вы оба в вашем уютном тандеме «брат и сестра против злой жены», кажется, забыли. Эта квартира — съёмная. Мы платим за неё вместе. Каждый месяц, ровно половину ты, половину я.
Она сделала паузу, давая этой простой мысли прорасти в их сознании. Гудение холодильника вдруг показалось оглушительно громким.
— И раз ты считаешь, что мы должны жить именно так, — она обвела рукой пространство, — все вместе, дружно, одной большой и счастливой семьёй, то я не могу тебе в этом отказать. Это твоё решение. Ты глава семьи, в конце концов. Ты так решил. Но я могу перестать в этом участвовать.
Лицо Кирилла вытянулось. Он смотрел на неё, и до него медленно, со скрипом, начал доходить смысл её ледяного монолога. Он открыл рот, чтобы что-то возразить, но не нашёл слов.
— Я перестаю платить за свою половину, — закончила Даша. Каждое слово было отдельным, твёрдым камнем, который она методично выкладывала между собой и ими. — С этого дня. Считай, что я больше не являюсь спонсором этого вашего мероприятия. Аренда, коммунальные услуги, продукты — это теперь полностью твоя зона ответственности. Ты же хотел, чтобы Светочка жила с нами? Отлично. Обеспечивай ей этот комфорт сам. Из своего кармана.
Тишина, наступившая после её слов, была плотной и вязкой, как неотвердевший бетон. Она не звенела и не давила, она просто была — материальная, тяжёлая, лишающая воздуха. Кирилл смотрел на жену, и его мозг отказывался обрабатывать информацию. Он привык к её вспышкам, к эмоциональным бурям, которые заканчивались либо его уступками, либо её усталым молчанием в спальне. Но это… это было нечто иное. Это был не взрыв, а холодный, точный расчёт. Демонтаж их общей жизни, произведённый без единого лишнего движения.
Света, казалось, и вовсе не поняла. Она смотрела на Дашу с выражением детского недоумения, словно та заговорила на иностранном языке. Перестанет платить? Это как? Деньги же просто были. Они всегда были. Даша работала, Кирилл работал, они складывали их в общий котёл, из которого Света брала на свои мелкие нужды, не особо задумываясь о происхождении этих купюр.
Даша не стала дожидаться, пока до них дойдёт вся глубина её решения. Она развернулась и спокойно, неторопливой походкой прошла в прихожую. Кирилл и Света, как по команде, повернули головы ей вслед. Они услышали щелчок замка на её сумочке, тихое шуршание кожаного кошелька. Это были обыденные, бытовые звуки, но в наступившей тишине они звучали как приговор.
Она вернулась на кухню. В руке у неё было несколько мятых купюр. Её лицо не выражало ничего — ни гнева, ни злорадства, ни сожаления. Просто деловая сосредоточенность. Она подошла к столу, к тому самому грязному столу с крошками и липкой лужицей, и бросила на него деньги. Они легли неровной кучкой рядом с недоеденным бутербродом.
— Я ухожу.
Кирилл дёрнулся, словно его ударили.
— Куда? Даш, подожди, давай поговорим…
— Куда? — она посмотрела на него в упор, и в её взгляде не было ничего, кроме холодной отстранённости. — Не ваше дело. — Это «ваше» объединило его и сестру, окончательно отрезав от неё. — А вам двоим желаю удачи. Живите дружно.
Её губы тронула тень усмешки, лишённая всякого веселья. Она бросила последний взгляд на них, на деньги, на беспорядок, и сказала, уже направляясь к выходу:
— Это на еду. На пару дней. Дальше сами.
Входная дверь за ней закрылась. Не было хлопка, который мог бы выдать эмоции. Просто тихий, финальный щелчок замка. Звук, который поставил точку.
Несколько секунд Кирилл и Света стояли неподвижно, глядя на закрытую дверь. Вакуум, оставшийся после ухода Даши, начал медленно заполняться новой, удушливой реальностью. Кирилл опустил взгляд на деньги, лежащие на столе. Пять тысяч. Аренда в следующем месяце — сорок. Плюс коммунальные. Плюс еда. Его зарплаты одной на это не хватит. Или хватит, но впритык, без единой лишней копейки на что-либо ещё.
Он медленно повернул голову к сестре. Его миролюбивая маска спала, обнажив уродливую гримасу раздражения и паники. Вся та усталость, которую он принёс с работы, удесятерилась, смешалась с яростью и бессилием.
— Ты довольна? — прошипел он. Голос был чужим, низким и злым.
Света вздрогнула от его тона. Её обиженное лицо мгновенно сменилось агрессивной защитой. Щит из слёз больше не работал.
— А я тут при чём? Это твоя жена — ненормальная! Почему ты позволил ей так со мной разговаривать? Ты же мужчина, должен был её на место поставить!
— На место?! — взревел он, и это был уже не сдавленный шёпот, а полноценный рык. — Я должен был её на место поставить?! А ты не хотела бы сама встать на своё место? Найти работу, снять себе угол и перестать жить как паразит?! Полгода! Полгода я слушаю это нытьё и эти скандалы!
— Я не паразит! — взвизгнула Света, вскакивая со стула. Теперь уже не было ни следа от несчастной сиротинушки. Перед ним стояла разъярённая взрослая женщина. — Я твоя сестра! А ты выбрал её, эту гадину! Позволил ей унижать меня, а теперь сам же на меня и набросился! Тряпка! Был бы мужиком нормальным, она бы у тебя по струнке ходила!
— Ах, я тряпка?! — он шагнул к ней, и Света отступила. — А ты кто? Принцесса, которая ждёт, что все вокруг будут твои проблемы решать? Думала, так и будешь сидеть на нашей шее вечно? Всё, Света! Кончилась твоя сладкая жизнь! Денег нет! Завтра же идёшь и устраиваешься хоть дворником, хоть посудомойкой, я не знаю! Иначе через месяц мы оба окажемся на улице, про которую ты так любишь хныкать!
Они стояли друг напротив друга посреди грязной кухни. Воздух дрожал от их взаимной ненависти. Буфер в лице Даши исчез, и два положительных заряда, которые она разделяла, наконец-то столкнулись, породив взрыв. Деньги, брошенные на стол, лежали между ними как символ их общего краха. Скандал не закончился. Он просто перешёл в свою финальную, самую уродливую стадию…
