— Смирнов сегодня совсем с катушек слетел, опять совещание на два часа затянул, даже пообедать толком не дал, — Олег тяжело вздохнул, вешая пиджак на спинку стула.
Он по привычке размял шею, демонстративно хрустнув позвонками, и устало опустился на табурет. Весь его вид выражал вселенскую скорбь офисного сотрудника, измотанного корпоративной машиной. Галстук был слегка ослаблен, верхняя пуговица рубашки расстегнута, а на лице застыла маска мученичества, которую он носил каждый вечер последние несколько недель.
Катя сидела напротив, положив руки на клеенчатую скатерть. Перед ней стояла чашка с давно остывшим чаем, но она к ней не прикасалась. В кухне гудел холодильник, и этот монотонный звук казался единственным, что связывало реальность с тем театром абсурда, который разыгрывался перед ней.
— Прямо на два часа? — переспросила она ровным, ничего не выражающим голосом. — И что обсуждали? Опять логистику или новые KPI?
Олег потянулся к графину с водой, не замечая, как неестественно напряжена спина жены. Он был слишком увлечен своей ролью.
— Да всё подряд. Бюджет режут, требуют оптимизации. Сказал, что премии в этом месяце можно не ждать, мол, рынок просел. Я ему пытался объяснить, что мы и так на пределе работаем, но ты же знаешь Смирнова. Ему плевать на людей, главное — цифры в отчетах. — Олег жадно выпил стакан воды и поставил его на стол с глухим стуком. — А ты чего так рано? Вроде говорила, что к маме заскочишь после работы.
— Совещание отменили, — коротко бросила Катя. — И к маме я не поехала. Решила дома прибраться. В документах порядок навести.
Олег замер на секунду. Его рука, потянувшаяся было к пустому пластиковому контейнеру из-под обеда, зависла в воздухе. В слове «документы» прозвучало что-то металлическое, тяжелое, не предвещающее ничего хорошего. Но он быстро отогнал от себя дурное предчувствие. Катя никогда не лезла в его бумаги, считая это скучной бюрократией.
— Молодец, хозяйственная ты у меня, — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. — А что на ужин? Я бы слона съел. В столовой сегодня давали какую-то бурду, я даже брать не стал, решил сэкономить. Сам знаешь, копейка рубль бережет, нам еще на страховку для новой машины откладывать.
Катя медленно подняла руку и отодвинула в сторону стопку рекламных буклетов из супермаркета, лежавшую на середине стола. Под яркими бумажками с акциями на куриное филе и стиральный порошок лежал маленький серый документ. Потрепанная книжица с надписью «Трудовая книжка».
Глаза Олега округлились. Он узнал её мгновенно. Он сам бросил её сюда утром, когда судорожно искал старый договор на интернет, и в спешке просто накрыл рекламой, собираясь убрать вечером. Расслабился. Потерял бдительность. Решил, что жена никогда не смотрит в эту кучу макулатуры.
— Ты что, уволился два месяца назад и всё это время врал мне, что ходишь на работу, проедая наши сбережения на машину? А я-то думаю, почему ты стал экономить на еде!
Жена глядела ему прямо в переносицу. Её голос не дрожал, он был сухим и жестким, как удар хлыста.
Олег дернулся, словно его ударили током. Он попытался накрыть трудовую книжку ладонью, но Катя оказалась быстрее. Она резко прижала документ пальцами к столу, открывая его на последней странице.
— «Трудовой договор расторгнут по инициативе работника», — прочитала она вслух, чеканя каждое слово. — Дата: двенадцатое августа. Сегодня октябрь, Олег. Два месяца. Ты два месяца ходишь в костюме неизвестно куда.
Мужчина отдернул руку. Лицо его пошло красными пятнами. Сценарий вечера рушился с катастрофической скоростью, и он не успевал придумать новый текст.
— Кать, ты не так поняла, — забормотал он, бегая глазами по кухне, словно ища подсказку на стенах. — Это… это формальность. Меня переводили в другой отдел, там сложная схема с оформлением через аутсорс. Я просто не хотел тебя грузить этими деталями. Я работаю! Честно!
— Не ври, — Катя захлопнула книжку. Звук был тихим, но в тишине кухни он прозвучал как выстрел. — Я позвонила в твой офис час назад. Секретарша Леночка очень удивилась. Сказала, что ты ушел со скандалом, хлопнул дверью и кричал, что ноги твоей там больше не будет. Что ты «перерос эту шарашкину контору».
Олег сглотнул. Кадык на его шее дернулся. Врать про перевод было бесполезно.
— Ну хорошо! Да! Ушел! — он вдруг перешел в атаку, голос стал визгливым и неприятным. — Смирнов меня довел! Ты не представляешь, что там творилось! Он меня унижал, штрафовал за каждое опоздание на пять минут. Я что, должен терпеть это? Я себя уважаю! Я искал нормальное место, достойное.
— И где ты его искал? — Катя кивнула на пустой контейнер для еды, который он принес обратно. — В парке Горького? Или в торговом центре на фудкорте? Ты каждое утро брал котлеты, которые я жарила, надевал галстук и шел… куда? Играть в «три в ряд» на лавочке?
— Я ходил по собеседованиям! — соврал Олег, но глаза его предательски скользнули в сторону. — Я мониторил рынок. Встречался с хедхантерами. Нельзя же соглашаться на первое попавшееся предложение. Я выбирал лучшее для нас!
— Для нас? — Катя усмехнулась, и эта усмешка была страшнее крика. — Ты два месяца врал мне в лицо. Каждый вечер ты рассказывал сказки про Смирнова, про отчеты, про усталость. Ты приходил домой и ложился на диван, требуя тишины, потому что ты «пахал». А я ходила на цыпочках, чтобы не мешать кормильцу отдыхать.
— Я не хотел тебя расстраивать! — выпалил он. — Ты бы начала паниковать, пилить меня. «Олег, как же ипотека, Олег, как же машина». Я хотел найти работу и сказать уже по факту: «Смотри, дорогая, я сменил место на лучшее». Я оберегал твои нервы!
— Ты оберегал свою задницу от ответственности, — холодно поправила его Катя. — Если бы ты искал работу, ты бы нашел её за две недели. С твоим-то опытом. Но ты не искал. Ты просто наслаждался каникулами.
Она встала из-за стола, подошла к шкафчику, где лежал их общий планшет, и взяла его в руки. Олег напрягся. Он прекрасно знал, что там установлено банковское приложение.
— Положи на место, — сказал он, и в его голосе прорезались угрожающие нотки. — Это личное.
— Это общий счет, Олег. На который мы откладывали два года. Там лежали деньги на первый взнос за кроссовер, который ты так хотел. — Она разблокировала экран. — Ты сказал, что Смирнов не дал премию. Ты сказал, что зарплату задержали на неделю из-за смены банка. А потом ты принес деньги наличкой и сказал, что снял в банкомате. Откуда ты их взял, Олег?
Мужчина вскочил со стула, опрокинув пустой стакан. Он сделал шаг к жене, пытаясь выхватить планшет, но Катя не отступила. Она смотрела на экран, и её лицо каменело с каждой секундой.
— Открой приложение, — потребовала она, не поднимая глаз. — Я хочу видеть историю операций. Прямо сейчас.
— Не смей меня контролировать! — заорал он. — Я мужик! Я решаю финансовые вопросы! Я всё верну, как только устроюсь!
— Значит, возвращать есть что? — она наконец посмотрела на него. В её взгляде было столько презрения, что Олег невольно отшатнулся. — Ты не просто проедал котлеты в парке. Ты два месяца платил за свою трусость нашими деньгами.
Олег молчал, тяжело дыша. Его красивая легенда о тяжелой работе и злом начальнике рассыпалась в прах, оставив после себя только липкий страх и грязную правду.
Олег сделал резкий выпад, пытаясь выхватить планшет из рук жены, но Катя, словно предугадав его движение, отступила на шаг назад, к подоконнику. Её пальцы быстро забегали по экрану, вводя код доступа. Четыре цифры, которые она знала наизусть — год их свадьбы. Какая ирония, подумала она, набирая комбинацию, которая должна была открывать доступ к их общему будущему, а теперь открывала дверь в подвал его лжи.
— Катя, не надо! — голос Олега сорвался на фальцет. Он остановился посреди кухни, тяжело дыша, и его лицо приобрело землистый оттенок. — Там… там сбой в системе. Я вчера заходил, приложение глючило. Не смотри, расстроишься зря! Давай я завтра сам в банк схожу, разберусь, принесу выписку с печатью.
— Сбой в системе у тебя в голове, Олег, — тихо ответила она, глядя, как на экране крутится колесико загрузки.
Через секунду цифры прогрузились. Катя моргнула. Ей показалось, что она действительно видит ошибку. Она приблизила экран к лицу, надеясь, что просто не разглядела ноль или запятую. Но цифры были четкими, безжалостными, черными на белом фоне.
Семнадцать тысяч четыреста рублей.
— Где миллион двести? — спросила она шепотом, который прозвучал громче любого крика. — Олег, где деньги на машину? Мы копили три года. Мы отказывали себе в отпуске. Я хожу в зимних сапогах, которые купила еще до свадьбы. Где деньги?
Олег прислонился спиной к холодильнику и сполз вниз, словно у него перерезали сухожилия. Он закрыл лицо руками.
— Я их… я их брал, — глухо произнес он сквозь ладони. — На жизнь.
— На жизнь? — Катя открыла историю операций. Её глаза бегали по списку транзакций, и с каждой строчкой внутри неё закипала холодная, ядовитая ярость. — «Старбакс» — триста восемьдесят рублей. Ежедневно. «Киномакс, VIP-зал» — полторы тысячи. Обед в стейк-хаусе — три тысячи. Магазин электроники — сорок тысяч. Это что, новый телефон? Тот самый, который ты, по твоим словам, «выбил» у Смирнова как рабочий бонус?
Олег молчал. Его плечи вздрагивали.
— А вот это самое интересное, — продолжила Катя, прокручивая список вниз. — Перевод на твою карту. Пятьдесят тысяч. Еще пятьдесят. Еще шестьдесят. Даты совпадают с днями твоей «зарплаты». Ты снимал наши сбережения, переводил их себе, а потом приносил их домой и с гордым видом клал на тумбочку, говоря: «Вот, дорогая, заработал». Ты имитировал доход деньгами, которые мы уже заработали вместе!
— А что мне оставалось?! — Олег вдруг убрал руки от лица. Его глаза были красными, но в них больше не было страха. Там плескалась злость загнанной крысы. — Прийти и сказать, что я безработный неудачник? Чтобы ты смотрела на меня вот так, как сейчас смотришь? Как на пустое место? Я хотел сохранить лицо! Я хотел, чтобы ты чувствовала себя спокойно!
— Ты кормил меня моими же деньгами, Олег! — Катя швырнула планшет на диванчик. Гаджет мягко пружинил. — Ты воровал у нашей семьи, чтобы играть в успешного мужчину. Ты жрал стейки, пока я искала акции на макароны в «Пятерочке». Ты покупал билеты в VIP-зал, чтобы поспать в мягком кресле, пока я на работе выслушивала истерики клиентов. Это ты называешь «сохранить лицо»?
— Я имел право! — заорал он, поднимаясь с корточек. — Это и мои деньги тоже! Я туда вкладывал не меньше твоего! Я два года пахал на эту чертову машину! Имею я право взять паузу? Имею я право пожить как человек, а не как тягловая лошадь? Ну проели немного, подумаешь! Заработаю я еще, верну!
— Немного? — Катя нервно рассмеялась. — Там пусто, Олег! Там ноль! Ты за два месяца спустил всё, что мы собирали годами. Ты не просто взял паузу, ты уничтожил наш резерв. А если бы завтра кто-то заболел? Если бы что-то случилось? Мы голые, Олег. У нас ничего нет, кроме твоих понтов и долгов по коммуналке, которые, я уверена, ты тоже «забыл» оплатить.
— Ты меркантильная, — выплюнул он, кривясь. — Тебя только бабки волнуют. Нет бы мужа поддержать, спросить: «Олежек, как ты себя чувствуешь? Может, ты выгорел? Может, у тебя депрессия?» Нет, ты сразу в кошелек лезешь. Цифры считаешь. Да я, может, на грани был! Может, мне эти походы в кино жизнь спасали, чтобы в петлю не полезть от тоски!
Катя смотрела на него и не узнавала. Перед ней стоял не тот мужчина, за которого она выходила замуж. Тот был надежным, спокойным, рассудительным. А этот — жалкий, изворачивающийся подросток в теле взрослого мужика, который оправдывает своё воровство выдуманной депрессией.
— Не смей прикрываться выгоранием, — жестко сказала она. — Люди с депрессией лежат зубами к стенке, а не жрут бургеры в торговых центрах и не покупают игровые консоли. Я видела транзакцию в «М.Видео». Игровая приставка, да? Где она? В багажнике машины прячешь?
Олег дернулся, выдав себя с головой.
— Она мне нужна была для разгрузки мозга! — рявкнул он. — Ты не понимаешь, какое это давление — каждый день изображать, что всё нормально.
— Давление? — Катя подошла к нему вплотную. Она была ниже его на голову, но сейчас казалось, что она нависает над ним скалой. — Давление — это когда ты думаешь, что у тебя есть тыл, а оказывается, что за спиной пропасть, которую вырыл самый близкий человек. Ты не просто потратил деньги, Олег. Ты украл у меня два месяца жизни. Я жила в иллюзии. Я строила планы, исходя из ложных данных. Ты лишил меня права выбора. Если бы ты сказал сразу, мы бы ужались. Мы бы придумали что-то. Но ты решил за нас обоих. Ты решил, что твоя гордость важнее нашей безопасности.
— Да какой безопасности! — он махнул рукой, задев люстру. Плафон жалобно звякнул. — Не умерли же с голоду! Квартира есть, еда есть. Что ты драматизируешь? Ну, не купим мы сейчас эту иномарку, купим через год. Велика трагедия! Зато я отдохнул, пришел в себя. Я теперь готов горы свернуть!
— Ты не готов горы сворачивать, — Катя покачала головой. В её голосе исчезла злость, осталась только брезгливость. — Ты готов только врать и паразитировать. Ты даже сейчас, когда тебя поймали за руку, не просишь прощения. Ты нападаешь. Ты пытаешься сделать виноватой меня.
— Потому что ты и виновата! — Олег ткнул в неё пальцем. — Если бы ты не была такой зацикленной на успехе, на этом «надо купить машину», «надо соответствовать», я бы не боялся тебе сказать! Это ты создала атмосферу, в которой страшно признаться в ошибке! Ты душишь своим перфекционизмом!
Катя молча смотрела на его палец, направленный ей в грудь. Внутри что-то окончательно оборвалось. Тонкая нить, на которой держалось её терпение, лопнула с едва слышным звоном.
— Ах, значит, это я виновата, что ты врал? — тихо переспросила она. — Я заставляла тебя сидеть в парке? Я заставляла тебя снимать деньги тайком? Хорошо, Олег. Если я такой тиран и душитель, то тебе нечего делать рядом со мной.
Она развернулась и пошла в спальню.
— Эй, ты куда? — крикнул он ей в спину, почувствовав неладное в её спокойствии. — Мы не договорили! Я требую понимания!
Катя не ответила. Она открыла шкаф, где на нижней полке лежала упаковка плотных черных мусорных пакетов на 120 литров. Она купила их для дачи, для строительного мусора, но сейчас они идеально подходили для другой цели.
— Ты что удумала? — Олег стоял в дверях спальни, наблюдая, как она резким движением разрывает бумажную этикетку на рулоне.
— Я избавляю тебя от давления, — сказала Катя, расправляя первый пакет. Черный полиэтилен зашуршал, заполняя собой пространство комнаты. — И от необходимости врать.
— Ты что, рехнулась? Это же шерсть! Итальянская шерсть! — взвизгнул Олег, когда первый костюм, вместе с вешалкой, полетел в черное жерло мусорного пакета. — Ты хоть понимаешь, сколько он стоит? Я в нем на переговоры ходил!
Катя не ответила. Она действовала с пугающей методичностью робота. Открыла шкаф, схватила охапку рубашек — тех самых, которые она наглаживала каждое воскресенье, чтобы муж выглядел достойно, — и одним движением сгребла их в пакет. Пластик шуршал, проглатывая ткань, пуговицы, воротнички.
— Тебе они больше не понадобятся, — наконец произнесла она, не поворачивая головы. — Для того, чтобы сидеть на скамейке в парке и кормить голубей, костюм-тройка не нужен. Там дресс-код свободный. А переговоры ты теперь будешь вести только со своей совестью, если она у тебя вообще осталась.
Олег подскочил к ней и попытался вырвать пакет, но Катя резко дернула его на себя. Мешок был тяжелым, набитым вещами, как брюхо сытого удава.
— Прекрати этот цирк! — заорал он, брызгая слюной. — Ты ведешь себя как истеричка! Да, я потратил деньги! Да, я не работал! Но я не просто бездельничал, пойми ты, дура! Я искал себя!
Катя замерла. Она медленно выпрямилась, держа в руках скомканный галстук.
— Ты искал себя? — переспросила она тихо. — В VIP-зале кинотеатра? В меню бургерной? На дне нашего накопительного счета? И как, Олег? Нашел? Кто ты? Успешный инвестор в пустоту?
— Ты всё утрируешь! — Олег начал мерить шагами комнату, размахивая руками, словно дирижер безумного оркестра. — Я был в кризисе! Мне нужно было время на переосмысление! Я задыхался в этом офисе, я задыхался в этой гонке за деньгами, которую ты устроила! «Надо машину, надо ремонт, надо соответствовать». Я чувствовал себя белкой в колесе. Мне нужно было просто выдохнуть, остановиться, понять, куда двигаться дальше!
— И чтобы «выдохнуть», ты решил украсть у своей семьи подушку безопасности? — Катя бросила галстук в пакет. — Знаешь, Олег, люди, которые ищут себя, обычно делают это за свой счет. Они уходят в аскезу, едут волонтерами, читают книги. А не покупают игровые приставки за сорок тысяч рублей, чтобы убивать время, пока жена работает. Кстати, где она?
Она подошла к комоду, выдвинула нижний ящик, где муж хранил «зимние вещи». Под свитером, как она и ожидала, лежала новенькая коробка с консолью. Еще нераспечатанная игра валялась рядом.
— Не трогай! — Олег бросился к ней, закрывая комод телом. — Это моя вещь! Я ее купил!
— На мои деньги, — отрезала Катя. — На деньги, которые я откладывала, отказывая себе в нормальном отдыхе.
— Да подавись ты этими деньгами! — рявкнул он, лицо его исказилось злобой. — Вот поэтому я тебе и не сказал! Вот поэтому я врал! Потому что знал: ты не поймешь. Ты бы меня запилила! Ты бы начала выносить мозг с первого же дня! «Олег, ищи работу, Олег, деньги тают». Ты бы не дала мне ни дня покоя! Ты — контролер, Катя! Ты душная! С тобой невозможно быть честным, потому что ты не принимаешь слабости!
Катя смотрела на него, и ей казалось, что она видит перед собой незнакомца. Этот человек, с перекошенным от ненависти лицом, обвинял её в том, что она заставила его врать. В его искаженной реальности он был жертвой её «тирании», а его воровство и ложь были лишь формой самозащиты.
— То есть, ты врал мне два месяца, спустил полтора миллиона, потому что боялся, что я буду тебя ругать? — медленно проговорила она. — Тебе тридцать пять лет, Олег. Ты не школьник, который разбил вазу и боится мамы. Ты взрослый мужик. Но ведешь себя как трусливый паразит.
— Я не паразит! — взревел он. — Я глава семьи! Я просто оступился! А ты вместо поддержки выкидываешь меня на помойку как старый хлам!
— Ты сам превратил себя в хлам, — Катя вернулась к шкафу.
Она достала с полки его джинсы, футболки, домашние треники. Всё летело в черный полиэтилен. Олег стоял рядом, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки, но тронуть её не решался. В её спокойствии было что-то такое, что пугало его больше любой истерики. Это была не эмоциональная вспышка. Это была зачистка территории.
— Ты пожалеешь, — прошипел он, меняя тактику. Угроза сменила оправдания. — Ты одна не вытянешь эту квартиру. Коммуналка, продукты… Ты привыкла жить на две зарплаты. Приползешь еще, будешь просить вернуться. А я не вернусь. Я найду ту, которая будет меня ценить, а не считать каждую копейку в моем кармане.
— Ты прав, — кивнула Катя, завязывая узел на первом пакете. Пластик натянулся, скрипнув. — Я буду считать копейки. Свои копейки. И знаешь, что самое приятное? Они будут оставаться на счету. Их никто не будет красть, пока я сплю.
Она пнула наполненный мешок в сторону двери. Тот тяжело перевалился через порог спальни.
— Собирай свои гаджеты, Олег. Зарядки, наушники, свою драгоценную приставку. У тебя пять минут. Всё, что не окажется в пакете через пять минут, полетит в мусоропровод россыпью.
— Ты не имеешь права меня выгонять! — Олег уперся руками в бока, пытаясь вернуть себе доминантную позу. — Я здесь прописан! Это и мой дом!
— Квартира моя, — напомнила Катя ледяным тоном. — Куплена до брака. Твоя тут только прописка, и завтра я подам заявление на выписку. А сегодня ты уйдешь. Потому что я не собираюсь ночевать под одной крышей с вором.
— Я не вор! — заорал он так, что на шее вздулись вены. — Я твой муж!
— Был, — коротко бросила она, расправляя второй пакет. — Пока не решил, что «искать себя» важнее, чем быть человеком.
Олег смотрел на чёрный зев пакета, который она держала перед собой. Впервые за весь вечер до него начало доходить: это не воспитательная мера. Это не попытка напугать. Это конец. Его уютный мир, построенный на лжи и чужих деньгах, рушился прямо сейчас, под шуршание мусорных мешков.
— Кать, ну подожди, — голос его вдруг дрогнул и стал жалобным, просящим. Маятник качнулся обратно. — Ну давай поговорим нормально. Ну сорвался я, ну дурак. Давай я кредит возьму? Верну всё. Зачем сразу так жестко? Мы же столько лет вместе…
Катя даже не притормозила. Она сгребла с тумбочки его часы, парфюм и горсть мелочи, швырнув всё это в пакет поверх свитеров.
— Ты не искал себя, Олег, — сказала она, глядя сквозь него. — Ты воровал наше будущее и врал мне в глаза. Ищи себя где-нибудь в другом месте. Время вышло.
Шуршание плотного полиэтилена в коридоре звучало неестественно громко, заглушая даже шум проезжающих машин за окном. Три черных, раздутых мешка стояли у входной двери, похожие на уродливых, бесформенных стражей. В них поместилась вся жизнь Олега за последние пять лет: от фирменных кроссовок до зубной щетки.
Олег стоял в прихожей, прижимая к груди коробку с игровой приставкой, как утопающий хватается за обломок мачты. Он всё ещё был в одних носках, растерянный, но в его глазах растерянность стремительно уступала место злобной решимости. Он понимал, что спектакль окончен, занавес упал, и зрителей в зале не осталось. Осталась только хозяйка квартиры, которая с ледяным спокойствием открывала входную дверь.
— Ты хоть понимаешь, что на улице ночь? — процедил он сквозь зубы, не двигаясь с места. — Ты меня выгоняешь на улицу в одиннадцать вечера. Это даже по закону нельзя. Дай мне хотя бы до утра перекантоваться. Я утром уйду.
— Гостиницы работают круглосуточно, — Катя не обернулась, удерживая тяжелую металлическую дверь открытой. Из подъезда потянуло холодом и запахом сырости. — А для закона ты здесь никто. Просто гость, который загостился и забыл правила приличия. Обувайся.
— Я не пойду, — Олег демонстративно сел на пуфик, поставив коробку на колени. — Вызывай кого хочешь. Я с места не сдвинусь, пока мы не обсудим компенсацию.
Катя медленно повернула голову. В свете галогеновых ламп прихожей её лицо казалось высеченным из камня. Ни тени сомнения, ни намека на жалость.
— Компенсацию? — переспросила она ровным тоном. — Ты хочешь обсудить компенсацию? Отлично. Давай обсудим. Полтора миллиона рублей. Плюс проценты за пользование чужими денежными средствами. Плюс моя доля за коммунальные услуги за два месяца. Ты готов внести эту сумму прямо сейчас? Или мне вычесть её из стоимости твоей приставки?
Олег скривился, словно проглотил лимон. Он понимал, что крыть ему нечем, но признать поражение значило потерять последние крохи самоуважения.
— Ты мелочная стерва, — выплюнул он. — Я всегда знал, что ты такая. Холодная, расчетливая рыба. Тебе не мужик нужен, тебе нужен банкомат с функцией вибратора. Вот и живи со своими деньгами. Сдохнешь в одиночестве на своей куче купюр, и никто тебе стакан воды не подаст.
— Лучше умереть в одиночестве, чем жить с паразитом, который жрет твою жизнь, — парировала Катя. Она подошла к первому мешку и пнула его ногой в сторону лестничной клетки. Пакет тяжело перевалился через порог и замер на грязном кафеле подъезда. — Вставай, Олег. Или я помогу тебе так же, как помогла твоему гардеробу.
Мужчина медленно, с неохотой начал натягивать ботинки. Он шнуровал их долго, намеренно затягивая время, пытаясь придумать хоть какой-то аргумент, хоть какую-то гадость, которая могла бы пробить её броню. Но слова застревали в горле. Он видел перед собой не жену, а стену.
Когда он наконец выпрямился, в его взгляде промелькнуло что-то похожее на панику. Реальность накрывала его с головой: идти ему было некуда. Друзья, с которыми он раньше хвастался «успешной жизнью», вряд ли обрадуются ночному визиту с мешками мусора. Родители жили в другом городе. Денег на карте, той самой, на которую он переводил ворованные суммы, почти не осталось — последние крохи ушли сегодня на обед в ресторане.
— Дай мне денег, — глухо сказал он, стоя уже в дверях. Это была не просьба, а требование. — У меня на такси нет. И на хостел. Ты обязана мне помочь. По-человечески.
Катя посмотрела на него с искренним удивлением.
— По-человечески? — она усмехнулась, и эта усмешка была страшнее любой пощечины. — Олег, человеческое отношение закончилось ровно в тот момент, когда ты первый раз сунул руку в наш общий карман и промолчал. Ты два месяца жил как король за мой счет. Считай, что это был твой «золотой парашют». Он закончился.
— Ты тварь, — прошипел он, хватая первый пакет. — Я тебя ненавижу. Ты мне всю жизнь испортила своим контролем.
— Я тебя тоже не держу, — спокойно ответила она, выставляя за дверь оставшиеся два мешка. — Ищи себя, Олег. Теперь у тебя для этого масса времени и полная свобода. Никакого контроля. Никаких отчетов. Только ты и твои возможности.
Олег стоял на лестничной площадке, окруженный черными пакетами, сжимая в руках коробку с приставкой. Он выглядел нелепо и жалко в своем дорогом, но помятом костюме, среди мусорных мешков, под мигающей лампочкой подъезда. Он открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, возможно, проклясть её или снова попытаться надавить на жалость, но не успел.
Катя взялась за ручку двери.
— Прощай, — коротко бросила она.
Дверь захлопнулась. Сухой щелчок замка прозвучал как выстрел, ставящий точку в длинном и бессмысленном предложении. Катя дважды повернула вертушку ночной задвижки, отрезая внешний мир окончательно.
Она прислонилась лбом к прохладному металлу двери. С той стороны послышался глухой удар — видимо, Олег пнул дверь ногой — и поток грязной брани. Потом послышалось шуршание пакетов, шарканье ног и звук вызываемого лифта.
Катя не сдвинулась с места, пока лифт не загудел, увозя её прошлое вниз, на первый этаж, в холодную осеннюю ночь.
В квартире повисла тишина. Не та тягостная, звенящая тишина, которая бывает после скандалов, а другая — пустая, чистая, стерильная. Тишина освободившегося пространства. Катя прошла на кухню. На столе всё так же лежала трудовая книжка — маленький серый документ, разрушивший её иллюзии.
Она взяла её двумя пальцами, словно ядовитое насекомое, и бросила в мусорное ведро под раковиной. Потом села на табурет, на то самое место, где ещё час назад сидел её муж, изображая усталость.
Она обвела взглядом кухню. Пустой стол. Пустой холодильник. Пустой банковский счет.
— Зато без лжеца, — сказала она вслух.
Голос её был твердым. Руки не дрожали. Она встала, налила себе стакан воды и выпила его залпом. Завтра будет новый день. Завтра надо будет менять замки, подавать на развод и начинать копить всё с нуля. Но это будет завтра. А сегодня она просто выключила свет и пошла спать в пустую, но честную постель…
