Вечер пятницы. Я стояла у зеркала, поправляя волосы. Непривычное чувство — собираться куда-то в конце недели. Последние лет пятнадцать пятницы всегда проходили одинаково: ужин, новости, может быть, фильм.
Но не сегодня.
Алексей вошёл в комнату неслышно. Я заметила его только когда он отразился в зеркале — высокий, подтянутый, с этими едва заметными морщинками в уголках глаз. Двадцать пять лет вместе, а сердце всё ещё ёкает, когда он внезапно появляется.
— Ты куда это собралась? — в его голосе звучало больше удивления, чем интереса.
— С девочками встречаемся. Я же говорила утром, — я провела рукой по волосам, закрепляя непослушную прядь.
— С какими ещё девочками? — он прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди.
— С Мариной и Светой. Мы на курсах рисования познакомились, — я улыбнулась, вспомнив, как неуклюже выглядели мои первые наброски.
Алексей нахмурился:
— Да ладно тебе, Вер. В твоём возрасте какое рисование? Тебе что, заняться нечем?
Я продолжала собираться, делая вид, что не заметила едкости в его словах. Достала из шкафа сумочку — маленькую, бежевую, которую не открывала, наверное, года два.
— Тем более пятница. Я думал, мы как обычно… — он не закончил фразу, но я и так знала продолжение. Как обычно поужинаем перед телевизором. Как обычно я буду слушать его рассказы о работе. Как обычно…
Я повернулась к нему:
— Лёш, я ненадолго. К одиннадцати вернусь.
— И часто теперь такое будет? — его брови сдвинулись к переносице — верный признак начинающегося раздражения.
— Не знаю. Может быть, — я пожала плечами, доставая из тумбочки помаду — светло-розовую, почти незаметную.
Алексей прошёл в комнату, сел на край кровати:
— Вер, ты что-то… изменилась последнее время.
Я кивнула, не отрывая взгляда от зеркала:
— Наверное.
— Тебе что, плохо со мной? — в его голосе промелькнула неуверенность, которую я редко слышала.
Я повернулась к нему:
— Лёш, мне хорошо. Просто… Знаешь, когда Максим уехал, я поняла, что целых двадцать пять лет жила для вас. Сначала для тебя, потом для сына, потом для вас обоих.
— И что в этом плохого? Так и должно быть, — он развёл руками. — Я работал, обеспечивал семью. Ты занималась домом, воспитывала Максима.
— Да. И я не жалею ни о чём. Но сейчас… — я на мгновение замолчала, подбирая слова. — Сейчас я хочу немного пожить для себя. Попробовать что-то новое. Понимаешь?
— Нет, — отрезал он. — Не понимаю. Тебе сорок восемь, какие новые пробы? Максим скоро женится, может внуки появятся… А ты — рисование, подружки.
Я вздохнула. Не хотелось начинать ссору, не сейчас.
— Давай поговорим, когда вернусь? — я взяла с туалетного столика духи — полузабытый аромат жасмина.
— А вообще ты в курсе, что у меня завтра важная встреча? — вдруг спросил Алексей. — Клиенты из Новосибирска приезжают. Я хотел, чтобы ты помогла мне подготовиться, костюм погладила…
Я замерла, флакон духов в руке.
— Лёш, а почему ты мне об этом только сейчас говоришь?
— Да я был уверен, что ты свободна. Ты же всегда свободна по вечерам! — в его голосе звучало искреннее недоумение.
Что-то внутри меня дрогнуло. Двадцать пять лет. Двадцать пять лет я была «всегда свободна», всегда доступна для его планов, его потребностей, его жизни.
— Ты можешь перенести встречу с этими твоими… девочками? — он даже попытался улыбнуться, но вышло снисходительно.
Я медленно поставила духи на место. Повернулась к нему, чувствуя, как внутри поднимается что-то — не гнев, нет, скорее спокойная решимость.
— Нет, Лёш. Не могу.
— То есть как это «не могу»? — он встал с кровати, лицо начало краснеть. — Ты же понимаешь, насколько это важно для меня! Для нас!
— Понимаю, — ответила я тихо. — Я всегда понимала. Когда мы переезжали из Краснодара, потому что тебе предложили должность здесь, и я бросила работу в школе, которую любила. Когда я отказывалась от поездок к родителям, потому что у тебя «горели» проекты. Когда я сидела ночами с Максимом, а утром готовила тебе завтрак, чтобы ты мог выспаться перед важными переговорами.
Алексей смотрел на меня так, словно видел впервые. Может быть, так оно и было.
— То есть ты мне это всё теперь припоминать будешь? — его голос стал жёстким.
— Нет, Лёш. Не буду, — я покачала головой. — Я просто говорю, что пора что-то менять. Я встречаюсь с подругами сегодня. А твой костюм висит в шкафу, рубашки выглажены ещё в среду. Ты справишься.
— С каких это пор ты решаешь такие вещи без меня? — он повысил голос. — Ты всегда советовалась!
Я посмотрела на него спокойно, но твёрдо:
— Ты думаешь, что я всю жизнь буду подстраиваться? Ошибаешься.
Тишина, повисшая в комнате, была почти осязаемой. Казалось, даже часы перестали тикать.
Я взяла сумочку, накинула лёгкое пальто.
— Будь в одиннадцать дома, — бросил он мне вслед тоном, которым обычно разговаривал с младшими сотрудниками.
Я обернулась у двери:
— Постараюсь, Лёш. Но не обещаю.
И вышла, чувствуя, как за спиной рушится привычный мир — мир, в котором я двадцать пять лет была тенью своего мужа.
Алексей остался стоять в спальне, ошеломлённый. Вера никогда — ни разу за двадцать пять лет — не говорила с ним таким тоном. В нём не было агрессии, но было что-то новое, что заставило его почувствовать себя неуверенно.
В доме было непривычно тихо. Он включил телевизор, но не мог сосредоточиться. Мысли возвращались к её словам: «Ты думаешь, что я всю жизнь буду подстраиваться?»
Конечно, он так не думал! Он просто… так сложилось. Так было удобно. Так было правильно — он работает, она занимается домом. Разве не об этом они договаривались?
На туалетном столике остался флакон духов Веры. Он открыл крышечку, вдохнул аромат. Когда она последний раз надевала духи? Для кого-то особенного?
Эта мысль кольнула остро. Может, у неё кто-то появился?
— Глупости, — сказал он вслух. — Вера не такая.
Он открыл шкаф — костюм действительно висел там, выглаженный, с аккуратно подобранным галстуком. Рубашки лежали стопкой — белоснежные, накрахмаленные. Вера всегда всё делала безупречно.
Может, он слишком многого от неё требовал? «Нет, — подумал он упрямо. — Я работал как проклятый, чтобы у неё всё было. Разве это не забота?»
Вернулась Вера в начале двенадцатого. Алексей сидел в гостиной, делая вид, что смотрит фильм.
— Привет, — сказала она. — Ты ещё не спишь?
Её щёки разрумянились, глаза блестели. От неё пахло прохладным воздухом и жасмином.
— Где ты была? — спросил он, стараясь звучать непринуждённо.
— Я же говорила — с девочками. Мы сходили в кафе, потом гуляли по набережной. Там сейчас так красиво!
— До двенадцати? — Алексей поднял бровь.
— Лёш, сейчас только начало двенадцатого, — она улыбнулась.
Алексей приготовился к ссоре, но Вера была спокойна и даже счастлива. Это сбивало с толку.
— А о чём вы говорили? — спросил он.
— О разном. О книгах, о фильмах… Света недавно из Португалии вернулась, рассказывала много интересного.
— И что, теперь ты тоже в Португалию захочешь?
Она улыбнулась:
— Может быть. А что, было бы неплохо, правда? Мы ведь давно никуда не ездили вместе.
«Вместе», — отметил Алексей. Значит, она всё-таки думает о них как о паре.
— Ты ужинал? — спросила она, поднимаясь.
— Да, разогрел, — ответил он.
— Тогда я, пожалуй, спать. Завтра рано вставать.
— Куда?
Вера обернулась:
— Я же говорила на прошлой неделе. Я устраиваюсь на работу. Завтра собеседование в художественной школе.
Алексей почувствовал волну возмущения:
— Какая ещё работа? Тебе это нужно? У нас всё есть!
Она смотрела на него спокойно:
— Это не про деньги, Лёш. Это про меня. Про то, что я хочу делать что-то своё.
— А дома ты себя ненужной чувствуешь?
— Иногда, — ответила она просто. — Особенно после того, как Максим уехал. Дом стал таким… пустым.
Алексей хотел возразить, но не нашёл слов. Он и сам замечал эту пустоту.
— Спокойной ночи, Лёш, — сказала Вера. — Удачи завтра на встрече.
Утром она встала раньше обычного. Выбрала простое тёмно-синее платье. Волосы собрала в аккуратный пучок. Снова духи — лёгкое прикосновение к запястьям, шее.
Она выглядела… красивой. И какой-то новой. Словно помолодевшей.
На кухне Алексея ждал завтрак и записка: «Встречу с клиентами перенести нельзя, но если что-то понадобится — звони. Удачи! В.»
Он смотрел на эту записку, и внутри боролись противоречивые чувства. С одной стороны — раздражение. С другой — что-то похожее на уважение. Вера не стала спорить, истерить. Она просто сделала то, что считала нужным — и при этом позаботилась о нём.
«Она знает меня, — подумал Алексей. — А я… знаю ли я её? Действительно знаю?»
Этот вопрос не давал ему покоя весь день.
Встреча с клиентами прошла успешно, но Алексей едва мог сосредоточиться. Мысли возвращались к Вере, к их вчерашнему разговору.
— Алексей Николаевич, вы в порядке? — спросил Сергей, когда клиенты ушли.
— Просто небольшая мигрень, — он потёр переносицу.
В машине он достал телефон. Позвонить Вере? Спросить, как дела? Что-то его останавливало. Гордость?
Телефон завибрировал — сообщение от Максима.
«Привет, пап! Маме не дозвонился. У меня отличные новости — приеду на следующей неделе!»
Алексей быстро ответил: «Привет, сынок! Мама на собеседовании, представляешь? Устраивается преподавать рисование».
Ответ пришёл мгновенно: «Серьёзно? Вау! Это же здорово! Она всегда так классно рисовала. Помнишь, как она мне в детстве зверей рисовала? Я до сих пор храню ту тетрадь».
Алексей нахмурился. Рисунки? Он ничего не помнил о том, чтобы Вера хорошо рисовала.
«Какую тетрадь?» — напечатал он.
«Ну ту, с животными. Мама рисовала мне разных зверей каждый вечер, а потом рассказывала про них истории».
«А что ещё я не знаю о своей жене?» — подумал он с горечью.
Дома он оказался раньше обычного. В доме пахло выпечкой. Из кухни доносились голоса и смех.
Он тихо прошёл по коридору, остановившись у приоткрытой двери.
— …и тогда директор говорит — а мы вас помним! Вы же у нас учились! — рассказывала Вера.
— И правда помнил?
— Представляешь! У них моя дипломная работа до сих пор висит.
— Ну и что решили? — спросила гостья.
— Берут! С понедельника. Три группы младшей школы.
— А твой как отреагировал?
— Ещё не говорила, — вздохнула Вера. — Просто знаю, что спокойного разговора не получится. Он считает, что моё место дома.
— И ты двадцать пять лет с этим мирилась?
— Я не заметила, как перестала быть собой.
— А сейчас что изменилось?
— Помнишь, мы рисовали автопортреты? И Михаил Сергеевич спросил — «а где же вы сами?» И я поняла, что нарисовала безликую женщину. Стандартную, правильную… но не себя. Двадцать пять лет прожить — и не быть собой.
Алексей отступил от двери, пытаясь осмыслить услышанное. Вера не была счастлива. И он этого не замечал?
— Лёша? — её голос вывел его из оцепенения. — Ты уже дома?
— Да, пришёл пораньше, — он попытался улыбнуться. — У тебя гости?
— Это Марина, она уже уходит.
За стеной кто-то попрощался, затихли шаги, стукнула дверь. Вера заглянула в комнату, на мгновение остановилась, заметив мужа, и неуверенно шагнула внутрь. Она опустилась в кресло напротив, машинально одёрнула платье.
— Как прошла встреча? — спросила она, глядя на него почти виновато.
— Нормально. А у тебя?
— Хорошо, — она помолчала, а потом сказала тихо и твёрдо: — Меня взяли на работу, Лёш. В художественную школу. Я начинаю в понедельник.
— Я не знал, что ты хорошо рисуешь, — сказал он неожиданно для себя.
— Правда? Но я же всегда рисовала. В юности даже хотела в художественное училище поступать.
— Я думал, ты хотела быть учительницей.
— Учительницей рисования, Лёш, — тихо поправила она. — У меня даже диплом есть.
Повисла пауза.
— Я слышал часть твоего разговора с Мариной, — признался он.
— Сколько именно ты слышал? — спросила она тихо.
— Достаточно. Ты правда чувствуешь, что перестала быть собой рядом со мной?
— Да, Лёш. Иногда мне кажется, что я просто растворилась в твоей жизни. Стала функцией, а не человеком.
— Но разве я заставлял тебя? Разве не так должна жить семья? Я работал для нас…
— Никто никого не заставлял, — она покачала головой. — Просто так сложилось. И я не виню тебя. Но теперь я хочу всё изменить. Не разрушить, а именно изменить, понимаешь?
— Ты всё ещё любишь меня? — спросил он внезапно.
— Конечно люблю, — сказала она мягко. — Просто я больше не хочу быть тенью. Я хочу быть партнёром. Равным партнёром.
— А если я скажу, что против? Что не хочу, чтобы ты работала?
— Тогда мне придётся выбирать, Лёш, — сказала она твёрдо. — Между нашим браком и собой. И я не хочу делать такой выбор.
— Ты изменилась. Я не узнаю тебя.
— Я стала собой, — она улыбнулась печально. — А мне где место в твоей жизни? В новой моей жизни?
Он молчал, не готовый к такому вопросу.
Вера вздохнула:
— Подумай. У нас есть время. У нас всё ещё есть «мы» — просто это «мы» должно стать другим.
Она легко коснулась его руки и вышла из комнаты, оставив Алексея наедине с мыслями.
Выходные тянулись в напряжённом молчании. Алексей и Вера обменивались лишь дежурными фразами, избегая настоящего разговора.
Однажды он увидел её за столом с альбомом рисунков — наброски животных, деревьев, домов… На листах стояли годы: 2008-й, 2010-й, 2012-й…
«Она что, все эти годы рисовала?» — Алексей почесал затылок. Когда он вообще в последний раз видел, чтобы Вера что-то рисовала? Не мог вспомнить.
Вечером он не выдержал — позвонил сыну. — Макс, а можешь сфоткать ту тетрадь с мамиными рисунками? Хочу глянуть.
Сын прислал фотки почти сразу. Алексей открыл первую и замер. Тигр. Настоящий. Глаза как живые смотрят прямо на тебя. Внизу мамина подпись: «Моему храброму тигрёнку».
Он листал дальше — лиса с хитрющей мордой, задумчивый медведь, гордый волк. Каждый рисунок — как маленькая история.
«Боже, какая же она талантливая… А я даже не знал!»
В воскресенье Алексей встал в семь. Нашёл в холодильнике яйца, сыр, помидоры. Когда Вера спустилась на кухню, он как раз разливал кофе по чашкам. Они завтракали в тишине, пока она не подняла глаза:
— Лёш, ты что-то хочешь сказать?
— Я смотрел твои рисунки. Те, что ты для Максима делала.
— И как они тебе?
— Потрясающе. Ты очень талантлива. Я и не знал…
— Ты не интересовался, — просто ответила она, без упрёка.
Он кивнул.
— Послушай, я много думал о том, что ты сказала. О том, что хочешь изменить нашу жизнь.
— И что ты решил?
— Я хочу попробовать. Не могу сказать, что мне это нравится… но я не хочу тебя терять.
Она улыбнулась — без торжества, тихо и благодарно.
— Но у меня есть одно условие, — добавил он. — Не делай резких движений, ладно? Давай… постепенно. Мне нужно время.
Вера задумалась.
— Хорошо. Я понимаю. Но и ты пойми — назад я не вернусь.
— Значит, ты не против моей работы? — спросила она осторожно.
— Не могу сказать, что я в восторге, — честно признался он. — Но я видел, как ты рисуешь. И если это то, что ты любишь… я справлюсь.
В понедельник Алексей вернулся с работы раньше. Дома никого не было. На холодильнике записка: «Буду к шести. Ужин в духовке. Целую, В.»
Проходя мимо комнаты Максима, он заметил приоткрытую дверь бывшей детской. Заглянув внутрь, увидел мольберт, краски, кисти. У стены стопкой громоздились холсты.
Один привлёк его внимание. На нём был изображён мужчина — сначала Алексей даже не понял, что это он сам. На портрете он выглядел моложе. И счастливее.
— Это ты пятнадцать лет назад, — раздался голос Веры. — Я тогда только начала снова рисовать.
Она стояла в дверях — уставшая, но счастливая.
— Как первый день? — спросил он.
— Волнительно. Дети такие непосредственные.
— Тебе понравилось?
— Очень.
Алексей подошёл ближе, взял её за руку.
— Прости меня. За то, что не замечал, как тебе тяжело. За то, что не спрашивал, чего ты хочешь.
— Мне будет непросто, — продолжил он. — Я привык, что ты всегда дома.
— Мы можем делать что-то вместе, — предложила она.
— Например?
— Ты мог бы записаться на мои курсы рисования для взрослых. По четвергам.
Он рассмеялся:
— Вера, я даже прямую линию не могу провести!
— Никто не рождается с умением рисовать. Всему можно научиться.
— Даже начать всё заново? В нашем возрасте?
— Особенно в нашем возрасте.
Алексей обнял её, что-то новое зарождалось между ними — хрупкое, но настоящее.
— Завтра Максим приезжает, — сказала Вера. — Надо комнату приготовить.
— Я помогу.
Она рассмеялась:
— Кто ты такой и что сделал с моим мужем?
— Я просто пытаюсь… быть лучше.
Вера коснулась его щеки:
— Не другим, Лёш. Просто собой. Настоящим.
Он понял, что она имеет в виду. Возможно, они оба могли бы найти себя снова. Вместе.
— Я люблю тебя, — сказал он тихо.
— Я знаю. Я тоже тебя люблю. И всегда любила. Иначе не осталась бы.
Внизу запищала духовка. Взявшись за руки, они спустились на кухню — не как прежние Алексей и Вера, но как те, кто нашёл в себе смелость меняться, оставаясь вместе.
И может быть, этого было достаточно. Для начала.
