Лариса Петровна подошла к окну и отодвинула тюль, наблюдая, как её сын Дима помогает жене Кате вытащить из багажника последние коробки. Они переезжали сегодня, и квартира должна была стать их общим домом — по крайней мере, на время, пока молодые не накопят на собственное жильё.
— Мам, мы почти закончили! — крикнул Дима снизу, махнув рукой.
Лариса Петровна улыбнулась и отошла от окна. Трёхкомнатная квартира на Войковской вполне позволяла разместиться втроём. Она даже освободила большую комнату для молодожёнов, оставив себе поменьше. Это была её жертва, её вклад в их семейное счастье.
Катя поднималась по лестнице с тяжёлой сумкой, её светлые волосы растрепались, щёки зарумянились от физической нагрузки. Девушка работала в крупной IT-компании, что-то там с маркетингом, Лариса Петровна не особо вникала. Главное, что зарплата у невестки приличная — Дима как-то обмолвился, что Катя получает больше ста двадцати тысяч.
— Ларис Петровна, можно я пока сумку в прихожей оставлю? — спросила Катя, переступая порог. — Потом разберу вещи.
— Конечно, Катенька, оставляй. Располагайся как дома.
Это «как дома» прозвучало тепло, почти искренне. Лариса Петровна действительно старалась быть доброжелательной. Она понимала, что отношения с невесткой — дело тонкое, требующее дипломатии. По крайней мере, в первые месяцы.
На следующий день, когда молодые ушли на работу, Лариса Петровна встретилась с подругами во дворе. Галина Ивановна и Людмила Семёновна уже сидели на скамейке у подъезда, обсуждая последние новости.
— Ну что, теперь молодые у тебя живут, притираетесь? — спросила Галина Ивановна, хитро прищурившись.
— Да вроде нормально пока, — Лариса Петровна присела рядом. — Катя девушка неплохая, работящая. В этой их компании айтишной хорошие деньги платят.
— Сколько же она получает-то? — заинтересовалась Людмила Семёновна.
— Под сто тридцать выходит, может, больше. Плюс премии всякие. — Лариса Петровна понизила голос, хотя вокруг никого не было. — Дима говорил, что в прошлом месяце ей пятьдесят тысяч премию выписали за какой-то проект.
Подруги присвистнули.
— Везёт твоему Димке, — заметила Галина Ивановна. — А ты на пенсию семнадцать тысяч получаешь. Несправедливо как-то.
— Ну, они же молодые, им на квартиру копить надо, — Лариса Петровна пожала плечами, но в душе кольнуло.
Людмила Семёновна наклонилась ближе:
— Слушай, Лариса, а ты знаешь, что молодёжь сейчас только картами пользуется? Я вот за внучкой наблюдаю — она про наличные вообще забыла. Всё телефоном оплачивает.
— И что? — не поняла Лариса Петровна.
— А то, что если у неё в кошельке наличка лежит, она и не вспомнит, сколько там было. Неделями не считает. А то и месяцами.
Галина Ивановна хихикнула:
— Точно! Моя племянница тоже так. Получит зарплату, часть снимет наличными, засунет в сумку — и забудет. Потом удивляется: откуда деньги взялись?
Лариса Петровна задумалась. Мысль была странной, почти неприличной, но она засела в голове и не уходила. Вечером она украдкой наблюдала, как Катя, вернувшись с работы, небрежно бросила сумочку на тумбочку в прихожей — как всегда. Чёрная кожаная сумка, явно недешёвая, стояла там до утра. Катя даже не заглядывала в неё перед сном.
Ночью Лариса Петровна долго ворочалась, убеждая себя, что это глупость, что она не станет этого делать. Но любопытство и какое-то странное чувство обиды — на что? на молодость? на лёгкие деньги? — подтолкнули её к прихожей.
Сумка стояла на том же месте. Лариса Петровна оглянулась, хотя в квартире все спали, и осторожно расстегнула замочек. Внутри — обычный женский набор: помада, зеркальце, влажные салфетки, связка ключей. И кошелёк. Небольшой, розовый.
Руки дрожали, когда она открыла его. В отделении для купюр лежало несколько тысяч — пять бумажек по тысяче и три по пятьсот. Лариса Петровна вытащила одну тысячу, потом подумала и взяла ещё пятьсот. Деньги быстро переместились в карман её халата. Сердце колотилось так, будто она совершила преступление века.
За ужином Катя была обычной — весёлой, рассказывала про работу, смеялась над Диминой шуткой. Ни намёка на то, что заметила пропажу.
Через три дня Лариса Петровна повторила операцию. На этот раз взяла две тысячи. Катя по-прежнему ничего не замечала, или делала вид, что не замечает.
— Знаешь, — сказала Лариса Петровна подругам через неделю, — молодёжь действительно невнимательна к наличным. Всё в телефонах у них.
Галина Ивановна понимающе кивнула:
— Я тебе говорила! Ну что, на шубку начала копить?
Лариса Петровна мечтала о норковой шубе уже три года. Та, что висела в шкафу, была куплена ещё в девяностых, вытерлась и вышла из моды. А новая стоила около восьмидесяти тысяч — немыслимая сумма для пенсионерки. Но теперь появился шанс.
— Потихоньку, — призналась она шёпотом. — Уже двенадцать тысяч отложила.
К концу второго месяца совместной жизни Лариса Петровна осмелела. Она уже знала график молодых, знала, когда Катя перекладывает деньги из одной сумки в другую, когда идёт в банкомат. Обычно невестка снимала пять-семь тысяч наличными — «на мелкие расходы», как она объясняла Диме. И эти деньги лежали в сумке по нескольку дней.
Лариса Петровна стала забирать по две-три тысячи раз в неделю. Аккуратно, понемногу. Копилка росла. В комоде, в коробке из-под обуви, уже лежало сорок восемь тысяч рублей. До шубы оставалось меньше половины пути.
Но в начале октября что-то изменилось. Катя стала задумчивой, часто смотрела в телефон с озадаченным выражением лица. Однажды вечером Лариса Петровна услышала разговор молодых в их комнате.
— Дим, у меня какая-то ерунда с деньгами, — говорила Катя. — Я вроде семь тысяч сняла в понедельник, а в кошельке три.
— Ну ты же тратила что-то, — ответил Дима рассеянно, уткнувшись в ноутбук.
— Тратила, но не на четыре тысячи! Я записываю расходы. Кофе, обеды, такси — максимум на полторы вышло.
— Может, потеряла где? Или неправильно записала?
— Может быть, — неуверенно протянула Катя.
Лариса Петровна отошла от двери и вернулась на кухню. Тревога кольнула под рёбрами, но она отмахнулась от неё. Катя не может ничего доказать. Это просто подозрения.
Через несколько дней в прихожей появилось что-то новое. Лариса Петровна не сразу заметила — крошечная чёрная коробочка на верхней полке шкафа, полуприкрытая шарфом. Только через два дня, когда свекровь случайно задела шарф, доставая зонт, она разглядела устройство получше. Камера. Небольшая, но явно работающая — горел крошечный красный огонёк.
Кровь застыла в жилах. Камера была направлена точно на тумбочку, где Катя оставляла сумку.
Сколько дней она там висела? Что успела записать?
Лариса Петровна бросилась в свою комнату, достала коробку с деньгами. Сорок три тысячи. Надо вернуть, срочно вернуть! Но как? Просто положить обратно в сумку? Это же подозрительно. Катя точно знает, сколько у неё должно быть.
Несколько дней свекровь провела в напряжении, не прикасаясь к Катиной сумке, но и не решаясь вернуть украденное. Молодые вели себя обычно, хотя Лариса Петровна ловила на себе странные взгляды невестки — изучающие, холодные.
В конце октября Кате начислили премию. Лариса Петровна узнала об этом случайно, услышав радостный разговор за ужином.
— Представляешь, Дим, шестьдесят тысяч! — Катя светилась. — За квартал выписали. Завтра наличными заберу, половину на ремонт родителям отвезу, половину нам в заначку.
— Вот это да! Умница ты моя, — Дима обнял жену.
Лариса Петровна улыбалась вместе с ними, но внутри шевельнулась та же давняя обида. Шестьдесят тысяч — премия. А она на пенсии семнадцать получает и радуется.
На следующий вечер Катя пришла с работы с конвертом. Лариса Петровна видела, как невестка переложила деньги в сумку, пересчитав купюры. Тридцать тысяч — ровно половина премии. Они лежали там толстой пачкой, провоцируя, искушая.
«Она всё равно не вспомнит точную сумму, — подумала Лариса Петровна. — Подумает, что родителям больше дала».
Утром, когда молодые ушли, свекровь долго стояла в прихожей, борясь с собой. Камера давно не мигала красным огоньком — может, Катя решила, что ошиблась, и отключила её? Или просто батарейка села?
Лариса Петровна открыла сумку. Деньги лежали в конверте, в отдельном кармане. Она достала конверт, вытащила десять купюр по тысяче, сложила их и спрятала в карман. Потом, подумав, взяла ещё пять. Пятнадцать тысяч. До шубы оставалось совсем немного.
Вечером Катя вернулась с работы поздно, уставшая. За ужином была молчаливой. Дима пытался разговорить её, но получал односложные ответы. После еды невестка заперлась в комнате. Лариса Петровна слышала, как она разговаривает по телефону вполголоса, потом наступила тишина.
Утром следующего дня атмосфера в квартире была напряжённой. Катя и Дима встали рано, собрались на работу в полном молчании. Свекровь старалась быть незаметной, но чувствовала, что в воздухе висит что-то тяжёлое, грозовое.
Вечером, когда Дима ещё не вернулся с работы, а Лариса Петровна готовила ужин, Катя вошла на кухню. Лицо у неё было бледное, губы сжаты.
— Ларис Петровна, мне нужно с вами поговорить.
— Конечно, Катенька, слушаю тебя, — свекровь продолжала резать лук, стараясь выглядеть непринуждённо.
— Посмотрите на меня, пожалуйста.
Лариса Петровна подняла глаза. Катя стояла у стола, держа в руках планшет.
— Вы знаете, что это? — она повернула экран.
На нём чётко было видно запись с камеры. Прихожая, тумбочка, сумка. И фигура Ларисы Петровны, которая открывает сумку, достаёт кошелёк, берёт деньги. Дата и время в углу экрана. Не одна запись — целая папка с файлами, каждый с датой.
— Я… — Лариса Петровна почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Вы что думали? Что я не замечу? — голос Кати дрожал, но она держалась. — Я две недели проверяла. Записывала каждую копейку, снимала одинаковые суммы. И каждый раз деньги пропадали. А вчера вы взяли пятнадцать тысяч из моей премии. Пятнадцать тысяч!
— Катя, подожди, я могу объяснить…
— Объяснить?! — невестка повысила голос. — Что тут объяснять? Вы воровали у меня два месяца! Я посчитала по записям — вы взяли больше пятидесяти тысяч рублей!
— Я думала… ты не заметишь… — Лариса Петровна опустилась на стул, ноги не держали. — Мне так нужна была шуба, а у тебя столько денег…
— У меня?! — Катя была почти на грани слёз. — Вы знаете, сколько я работаю? Сколько переработок, сколько нервов? Эти деньги я зарабатываю! А вы просто берёте их, как будто они ничего не стоят!
В этот момент открылась дверь, и вошёл Дима. Он сразу почувствовал напряжение.
— Что происходит?
Катя молча протянула ему планшет. Дима посмотрел запись, и лицо его изменилось — сначала недоумение, потом шок, потом что-то похожее на боль.
— Мам… это правда?
Лариса Петровна молчала, уткнувшись взглядом в пол.
— Мам, я спрашиваю — это ты?
— Да, — еле слышно выдохнула она. — Я хотела на шубу… Думала, Катя не заметит, у неё ведь так много…
— Ты думаешь, я не знаю, что твоя мать у меня ворует? — голос Кати звучал устало и горько. — Я знаю уже две недели. Я надеялась, что ошибаюсь, что это не так. Каждый день смотрела эти записи и не верила. Но вчера, когда исчезла половина премии…
— Катя, прости, пожалуйста, — Дима подошёл к жене, но она отстранилась.
— Я не тебя виню, Дим. Но я не могу жить в доме, где у меня воруют. Не могу просыпаться каждый день и бояться оставить сумку в прихожей.
— Я верну деньги! — Лариса Петровна вскочила. — Всё верну, до копейки!
— Дело не в деньгах! — Катя наконец не сдержалась, и слёзы покатились по щекам. — Дело в доверии! Вы же мать Димы, мы одна семья должны быть. А вы… Как вы могли?
Повисла тяжёлая тишина. Лариса Петровна плакала, уронив голову на руки. Дима стоял посередине кухни, растерянный, не зная, к кому подойти, кого утешить.
— Мы съедем, — наконец сказала Катя. — Снимем квартиру. На ипотеку пока не хватает, но я не останусь здесь.
— Катюш, давай подумаем, — начал было Дима.
— Я уже подумала. Две недели думала. — Она вытерла слёзы. — Мне нужно собрать вещи.
Она вышла из кухни. Дима посмотрел на мать — долгим, тяжёлым взглядом, в котором читались разочарование, стыд, непонимание — и пошёл следом за женой.
Лариса Петровна осталась сидеть на кухне одна. Недорезанный лук лежал на доске, кастрюля на плите остывала. В комоде в коробке из-под обуви лежали пятьдесят восемь тысяч рублей — почти полная стоимость шубы. Но теперь эти деньги казались грязными, чужими, ненужными.
На следующий день молодые начали собирать вещи. Двигались молча, методично. Лариса Петровна пыталась заговорить с ними, извиниться ещё раз, но Катя делала вид, что не слышит, а Дима только качал головой.
Перед уходом Катя подошла к свекрови. Лицо её было усталым, глаза покрасневшими.
— Я не хочу писать заявление в полицию, — сказала она тихо. — Ради Димы. Но мы больше не вернёмся. Считайте, что вы купили себе шубу. И одиночество в придачу.
Они ушли, забрав последние коробки. Квартира опустела, стала слишком большой. Лариса Петровна ходила по комнатам, и эхо шагов отдавалось в пустоте.
В спальне молодых на столе лежала записка от Димы: «Мам, мы не просим вернуть эти деньги. Купи себе шубу. Когда остынем, позвоним».
Лариса Петровна взяла купюры и долго смотрела на них. Потом подошла к окну. Внизу молодые загружали вещи в такси. Катя обняла Диму, тот поцеловал её. Они выглядели усталыми, но вместе — единым целым против всего мира.
Машина уехала. Лариса Петровна осталась у окна, сжимая деньги в руке. На шубу хватало. Но носить её было бы некому, хвастаться не перед кем.
Подруги во дворе никогда не узнают настоящую цену этой шубы.
А она — будет помнить всегда.
