Анна закрыла за собой дверь холодильника и прислонилась к ней спиной, словно пыталась физически удержать внутри то, чего там уже не было. Ещё вчера на средней полке лежали три куска сёмги. Ещё вчера в контейнере было пол-литра домашней сметаны от Марьи Петровны с рынка. Ещё вчера…
— Костя! — позвала она мужа, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Он появился на пороге кухни с телефоном в руке, даже не поднимая глаз от экрана.
— Да?
— Рыба пропала.
— Какая рыба? — Костя всё ещё не смотрел на неё.
— Сёмга. Три куска. Я её замариновала накануне. И сметана. И сыр пармезан, который я для ризотто берегла.
Муж наконец оторвался от телефона. На его лице читалось искреннее недоумение, но Анна уже научилась различать оттенки этого недоумения. Это было не «что за чертовщина?», а скорее «опять начинается».
— Ань, может, ты забыла? Может, приготовила что-то…
— Я не готовила! — Анна почувствовала, как внутри начинает подниматься та самая волна, которую она сдерживала последние месяцы. — Я точно помню. Я эту рыбу вчера видела, когда делала салат к ужину.
Костя вздохнул и потёр переносицу — жест, которым он обычно предварял попытку всё разрулить и всех успокоить.
Повисла пауза. Анна видела, как в глазах мужа мелькнуло понимание, и как он тут же постарался это понимание спрятать.
— Может быть, — начал он осторожно, слишком осторожно, — Лена заходила? Она же говорила, что может заскочить за книжкой Мишкиной…
И вот оно. Имя, которое Анна ждала и боялась услышать одновременно. Лена. Сестра Кости. Которая действительно заходила вчера, когда Анны не было дома, якобы за учебником по математике для сына.
— За книжкой, — повторила Анна. — За книжкой для Мишки.
— Ну да. Она же звонила, спрашивала…
— Костя, — Анна сделала шаг к мужу, и он инстинктивно отступил, будто почувствовал, что сейчас случится что-то важное, что-то, что уже нельзя будет отменить или сгладить. — Ты думал, что я не в курсе, что твоя сестра наш холодильник обчищает?
Тишина, которая последовала за этими словами, была похожа на вакуум. Костя смотрел на жену, открыв рот, и Анна почти физически ощущала, как в его голове лихорадочно прокручиваются варианты ответа, каждый из которых ведёт в тупик.
— Что ты… о чём ты…
— Не надо, — Анна подняла руку. — Пожалуйста, не надо. Я не дура. Я всё понимаю уже два месяца. Может, даже три.
Она прошла к столу и села на стул, внезапно почувствовав усталость. Не гнев, не обиду — просто страшную, всепоглощающую усталость.
— Сначала пропадали мелочи, — начала она, глядя в окно, за которым моросил серый октябрьский дождь. — Пара яблок. Полбатона хлеба. Я думала, показалось. Потом начали пропадать йогурты, творог, колбаса. Всегда в те дни, когда Лена «заходила на минутку». Я начала записывать. Веришь? Я начала фиксировать, что и когда куплено, что и когда исчезло.
Костя медленно опустился на стул напротив. Лицо его побелело.
— Почему… почему ты мне ничего не говорила?
— Потому что надеялась, что это я схожу с ума, — Анна горько усмехнулась. — Потому что не хотела верить, что твоя родная сестра, которую ты так любишь, которую мы пригласили на свадьбу, которой мы помогали, когда у неё с Максимом были проблемы… что она способна на такое.
Она достала из кармана халата смартфон, открыла заметки и положила телефон на стол перед мужем.
— Читай. Четырнадцатое сентября — пропал килограмм куриной грудки и упаковка масла. Лена приходила за глянцевым журналом, который я ей якобы обещала. Двадцатое сентября — батон докторской колбасы, сыр, пачка творога. Лена «зашла на чай», а я была на работе. Двадцать седьмое…
— Хватит, — хрипло сказал Костя.
— Нет, не хватит! — Анна почувствовала, как усталость сменяется чем-то другим, горячим и болезненным. — Ты знаешь, сколько я трачу времени на планирование меню? Сколько денег мы тратим на продукты? Я стою в магазине, выбираю, считаю, экономлю на себе, чтобы нам хватало! А твоя сестра просто приходит и берёт. Берёт то, что я для нас покупала, для нашего с тобой стола!
— Она… у них трудная ситуация, — пробормотал Костя, и Анна не поверила своим ушам.
— Что?! Ты это серьёзно?!
— У Максима зарплату задержали…
— Костя, его зарплату задерживают каждый месяц уже два года! Это не причина воровать у родственников!
— Она не ворует! — вспыхнул муж. — Не надо так говорить про мою сестру!
— А как мне это называть?! — Анна вскочила со стула. — Она приходит без спроса, берёт еду без разрешения и уходит! Это что, одалживает? Когда она собирается вернуть мне ту сёмгу? На следующей неделе принесёт?
Костя молчал, глядя в стол.
— Ты знал, — тихо сказала Анна, и это прозвучало не как вопрос. — Ты же знал, да? Всё это время ты знал, что она это делает.
— Я… она позвонила мне пару раз. Попросила дать ей ключи. Сказала, что зайдёт кое за чем…
— За чем?! За нашей едой!
— Она обещала, что это ненадолго! Что как только Максиму выплатят долг по зарплате, она всё компенсирует!
Анна засмеялась. Засмеялась так, что у самой мороз по коже пробежал от этого смеха.
— Компенсирует. Конечно. Как она компенсировала те пять тысяч, что я ей одолжила на Мишкины кроссовки? Это было полтора года назад. Или те три тысячи на день рождения Максима? Или…
— Это другое!
— Нет, Костя, это всё одно и то же! Твоя сестра привыкла, что мы с тобой для неё подушка безопасности. У них всегда «трудная ситуация», всегда «ещё чуть-чуть», всегда «скоро отдадим». Но они не отдают. Никогда. Потому что привыкли, что можно не отдавать.
Костя встал и подошёл к окну, засунув руки в карманы джинсов. Плечи его были напряжены.
— Она моя сестра, — сказал он, не оборачиваясь. — Единственная. Мы с ней пол-жизни вдвоём, пока родителей не было. Я не могу просто отвернуться от неё, когда ей плохо.
— Я не прошу тебя отвернуться! — в голосе Анны зазвучало отчаяние. — Я прошу тебя быть честным! Со мной, с ней, с самим собой! Если ты хочешь помогать Лене — давай обсудим, сколько мы можем выделить. Давай я буду покупать чуть больше продуктов, и раз в неделю мы будем передавать им пакет. Но не так! Не за моей спиной, не втихаря, не через вранье про книжки и журналы!
Костя обернулся. На его лице было написано столько противоречивых чувств, что Анна вдруг ясно поняла: он разрывается. Разрывается между женой и сестрой, между долгом и справедливостью, между прошлым и настоящим.
— Я думал… — начал он и запнулся. — Я думал, что так будет проще. Что ты не узнаешь, и никому не будет обидно.
— Мне обидно, Костя. Мне очень обидно. Не из-за еды, понимаешь? Я бы сама с радостью поделилась, если бы меня попросили. Обидно из-за обмана. Из-за того, что вы с сестрой сделали меня дурой, которая ничего не понимает, пока её обворовывают прямо под носом.
Она подошла к мужу и положила руку ему на плечо.
— Я люблю тебя. Я вышла за тебя замуж, потому что думала, что мы команда. Что мы вместе против всех проблем. Но команда не может существовать без доверия. А ты мне не доверял. Ты решил, что лучше знаешь, как надо, и скрыл от меня правду.
Костя накрыл её руку своей.
— Прости, — выдохнул он. — Я действительно думал… чёрт, я даже не знаю, что я думал. Мне просто было жалко Лену. У них правда трудно. Мишка растёт, ему всё нужно. Максим пьёт из-за проблем на роботе…
— Максим пил ещё до того, как у него начались проблемы на работе, — жёстко сказала Анна. — И проблемы на работе начались именно потому, что он пил. Но это не наша ответственность, Костя. Мы не можем спасти их от них самих.
— Что мне теперь делать? — он повернулся к ней, и в его глазах была настоящая растерянность. — Как мне сказать Лене?
— Просто скажи. Позвони ей и скажи правду. Что я всё знаю. Что так больше продолжаться не может. Что если им нужна помощь, они должны просить открыто, и мы обсудим, чем можем помочь.
— Она обидится.
— Пусть. Это её право. Но она должна понять границы. Мы не благотворительная организация и не склад с открытым доступом.
Костя кивнул, достал телефон и после минутного колебания набрал номер. Анна видела, как его пальцы слегка дрожат.
— Лена? Привет. Слушай, мне нужно с тобой поговорить. Нет, сейчас, по телефону… Да, это важно.
Он отошёл в комнату, и Анна слышала только обрывки разговора, интонации, паузы. Голос Кости звучал то твёрдо, то неуверенно, то почти извиняющееся. Минут через десять он вернулся на кухню с лицом человека, пережившего небольшую внутреннюю катастрофу.
— Она плакала, — сказал он, садясь за стол. — Говорила, что ей стыдно. Что она не хотела, но не было другого выхода. Что она надеялась вернуть всё, когда рассчитается с долгами.
— И?
— И я сказал, что так нельзя. Что это обман и предательство доверия. Что если им нужна помощь, мы готовы обсудить, но только честно.
Анна села рядом с мужем.
— Что она ответила?
— Попросила прощения. Сказала, что больше никогда так не сделает. Что ей правда очень стыдно.
— Ты ей веришь?
Костя задумался.
— Хочу верить. Она моя сестра, Ань. Я не могу просто взять и вычеркнуть её из своей жизни.
— Я и не прошу, — Анна взяла его за руку. — Но границы нужны. И честность. Всегда честность, особенно в семье.
Они сидели, держась за руки, и Анна чувствовала, как постепенно уходит напряжение последних месяцев. Не полностью — шрам останется, это точно. Но хотя бы появилась надежда на исцеление.
— Я предложил им помощь, — сказал Костя через минуту. — Сказал, что раз в неделю мы можем помогать им с продуктами. Когда сами закупаемся.
Анна кивнула.
— Это правильно. Но нам нужно обсудить бюджет. Посмотреть, сколько мы реально можем выделять без ущерба для себя.
— Конечно. Давай сегодня вечером сядем, всё посчитаем.
— И ещё одно, Костя, — Анна посмотрела мужу в глаза. — Больше никаких секретов. Если у тебя есть какие-то обязательства перед сестрой, родителями, друзьями — я должна знать. Мы должны решать всё вместе. Договорились?
— Договорились, — он крепко сжал её руку. — Прости меня. Правда прости. Я был полным идиотом.
— Был, — согласилась Анна с лёгкой улыбкой. — Но главное, что ты это понял.
Вечером они подсчитали доходы и расходы, вывели сумму, которую могли безболезненно тратить на помощь Лениной семье. Получилось не так много, как хотелось Косте, но Анна была непреклонна: сначала они, потом все остальные. Это не эгоизм — это здравый смысл.
В субботу Лена пришла сама. Без звонка, без предупреждения — просто позвонила в дверь около полудня. Анна открыла и застыла на пороге: сестра мужа выглядела ужасно. Красные опухшие глаза, измятая одежда, растрёпанные волосы.
— Можно войти? — спросила Лена тихо, почти шёпотом.
Анна молча отступила в сторону, пропуская её. На кухне Костя как раз заваривал кофе. Увидев сестру, он замер с туркой в руке.
— Лен…
— Я пришла извиниться, — перебила его Лена, и голос её дрожал. — Перед вами обоими. Я… я не знаю, что на меня нашло. Нет, знаю. Отчаяние нашло. Страх, что не прокормлю ребёнка. Но это не оправдание. Я поступила подло. Я предала ваше доверие, врала, пользовалась тем, что ты, Костя, никогда мне не отказывал…
Она достала из сумки конверт и положила его на стол.
— Здесь три тысячи. Это всё, что я смогла наскрести. Я знаю, что взяла продуктов больше, чем на эту сумму, но больше у меня сейчас нет. Я буду отдавать постепенно, честное слово. Каждый месяц хоть по тысяче, но буду.
Анна и Костя переглянулись.
— Лен, нам не нужны эти деньги, — начал Костя, но Лена подняла руку.
— Нужны. Мне нужно, чтобы вы их взяли. Понимаешь? Мне нужно знать, что я не просто воровка, что я способна отвечать за свои поступки. Пожалуйста.
Анна взяла конверт. Не потому, что ей были нужны эти деньги, а потому что поняла: для Лены это важно. Это способ вернуть себе самоуважение, доказать себе, что она не совсем пропала.
— Спасибо, — сказала Анна. — Но давай договоримся: ты не будешь отдавать в ущерб Мишке. Если тебе нужна помощь, ты приходишь и просишь. Открыто. И мы решаем вместе, чем можем помочь. Хорошо?
Лена кивнула, и слезы снова покатились по её щекам.
— Я так боялась, что ты меня возненавидишь, Аня. Что ты запретишь Косте со мной общаться.
— Я не в том положении, чтобы кому-то что-то запрещать, — ответила Анна. — Да и не хочу я этого. Но мне нужна честность. От тебя, от Кости, от всех членов нашей семьи. Без честности всё остальное не имеет смысла.
Лена шмыгнула носом и вытерла глаза ладонями.
— Можно я вас обниму?
— Конечно, — Анна шагнула вперёд, и они обнялись — осторожно, неуверенно, как люди, только начинающие заново строить разрушенный мост доверия.
Когда Лена ушла, Анна подошла к окну и долго смотрела на улицу, где её золовка спешила к остановке. Внутри было странное чувство — не облегчение, не радость, но что-то похожее на осторожный оптимизм. Возможно, всё действительно наладится. Возможно, из этой истории они все выйдут чуть мудрее, чуть взрослее.
— О чём думаешь? — спросил Костя, обнимая её сзади.
— О том, что правда всегда лучше лжи, — ответила Анна, прислоняясь к мужу. — Даже если она больнее. Потому что ложь разъедает изнутри. Медленно, но верно. А правда… правда даёт шанс исправить то, что сломалось.
— Ты у меня умная, — прошептал Костя ей в макушку.
— Просто опытная, — усмехнулась Анна. — Слишком опытная для своих лет.
А конверт с тремя тысячами так и остался лежать на кухонном столе — небольшой, но важный символ того, что даже самые сложные проблемы можно решить, если не прятаться от них, а смотреть правде в глаза.
