— Марк, передай своей жене соусницу, — голос Светланы Анатольевны прозвучал идеально ровно, но я заметила, как дрогнул уголок её губ.
Я подняла взгляд от тарелки. На белоснежном фаянсе застыла капля свекольного сока, похожая на место преступления.
Марк, мой муж, дёрнулся и потянулся через стол, протягивая мне тяжёлый серебряный предмет. Его движения были слишком резкими, суетливыми. Он всегда так нервничал у матери.
— Спасибо, — тихо сказала я, принимая соусницу.
Я зацепила ложечкой немного сметанного соуса, украшенного унылой веточкой укропа.
Соус был слишком жидким, с комочками плохо размешанной муки. Классическая ошибка новичка, пытающегося загустить соус на скорую руку.
Я мысленно сделала пометку: никогда не делать в нашем ресторане блюда, требующие классической сметанной подливы. Слишком велик риск провала.
— Тебе не нравится, Анечка? — Светлана Анатольевна смотрела на меня в упор. — Ты почти не ешь.
Её говядина была сухой. Розмарин, который должен был придать ей аромат, сгорел до состояния горьких иголок.
Картофель, наоборот, не допекли, он неприятно похрустывал на зубах.
— Всё очень… сытно, — я подобрала самое нейтральное слово и заставила себя улыбнуться. — Я просто не очень голодна сегодня.
— Конечно, — подхватила она. — В ваших этих модных местах порции с напёрсток. Желудок, наверное, совсем отвык от нормальной домашней еды.
Марк неловко кашлянул.
— Мам, у Ани на работе очень хорошая столовая.
Я едва не усмехнулась. Столовая. Если бы он знал, как я билась за каждую позицию в меню, как ночами прорабатывала новые десерты, пока он спал.
Светлана Анатольевевна пропустила его слова мимо ушей. Она обращалась ко мне, но смотрела на сына.
— Скоро юбилей у отца. Пятьдесят пять лет. Я хочу собрать всех у нас. Будет большой стол, человек на тридцать.
Она сделала паузу, наслаждаясь моментом.
— Марк, ты помнишь мой «Наполеон»? А заливное из трёх видов мяса? Вот это будет праздник!
Марк с энтузиазмом закивал, словно маленький мальчик, которому пообещали подарок. Его лицо расслабилось, напряжение ушло.
— Конечно, мам! Твоё заливное — это что-то!
Я молча ковыряла вилкой недопечённую картофелину.
Я знала, к чему идёт этот разговор. Каждый семейный праздник превращался в сольный концерт Светланы Анатольевны у плиты.
— Я думала, может, и ты, Аня, чем-то поможешь. Ну, так, по мелочи.
Она одарила меня снисходительным взглядом, от которого у меня свело скулы.
— Например, сделаешь нарезку. Колбасу, сыр разложишь красиво. С этим ты ведь справишься?
Я ощутила, как кровь медленно начинает закипать в жилах, поднимаясь от пяток к лицу. Спокойствие. Только спокойствие. Это всего лишь слова.
Я подняла на неё глаза и спокойно ответила:
— Да, конечно. С нарезкой я справлюсь.
Мой ровный тон, кажется, разочаровал её. Она ожидала протеста, обиды, чего угодно, что можно было бы использовать против меня.
Но она не сдалась.
— Вот и отлично, — она отложила вилку и нож, сложив их идеально параллельно. — А то основные блюда я тебе доверить не могу, сама понимаешь.
Готовка — это всё-таки не твоё. Тут талант нужен, опыт. А не эти ваши рецепты из интернета.
Марк замер с куском мяса на вилке, глядя то на меня, то на мать. Он снова выглядел растерянным.
А я вдруг почувствовала странное облегчение. Словно долго сдерживаемая плотина наконец дала трещину. Маски были сброшены.
Я посмотрела на свекровь, на её уверенное, властное лицо, и впервые за долгое время улыбнулась ей совершенно искренне.
В моей голове уже рождался план. И это будет не просто ужин. Это будет представление.
За два дня до юбилея наша кухня превратилась в филиал моего ресторана. Марк заглянул вечером и замер на пороге.
— Ань, это что? — он с опаской оглядел мраморную доску, на которой я выкладывала мозаику изтигровых креветок и авокадо для террина.
Рядом остывал паштет из куриной печени с коньяком и трюфельным маслом, а в холодильнике застывал галантин из перепелов с фисташками.
— Это нарезка, милый, — я не отрывалась от работы. — Как просила твоя мама.
— Это не нарезка! — голос Марка дрогнул. — Мама имела в виду «Докторскую» и «Российский» сыр! Она… она с ума сойдёт, когда это увидит.
Я подняла на него взгляд.
— А я сойду с ума, если ещё хоть раз услышу, что я не умею готовить. Так что пусть лучше она.
Он подошёл ближе, его лицо выражало неподдельный ужас.
— Аня, прошу тебя, не надо. Это её праздник, её день. Ты всё испортишь. Она просто хотела…
— Что она хотела, Марк? — я отложила нож. — Унизить меня? Ещё раз показать тебе, что ты выбрал не ту женщину? Беспомощную, безрукую, не способную даже накормить собственного мужа?
Он отступил. Аргументов у него не было.
В день юбилея мы приехали к свёкрам. Светлана Анатольевна порхала по дому, источая аромат дорогих духов и самодовольства. Гости уже собирались, громко смеясь и восхищаясь убранством.
— Анечка, приехала! — пропела она, целуя меня в щёку. — Нарезку привезла? Давай-давай, ставь на стол, люди голодные.
Я молча прошла на кухню и начала распаковывать контейнеры. Мои руки двигались чётко и быстро.
Я достала три больших блюда из тёмного сланца, которые привезла с собой.
На первое я выложила рулет из утки с черносливом и курагой, украшенный веточками розмарина и каплями бальзамического крема.
На второе — тот самый террин из креветок и авокадо, идеально ровный, глянцевый. На третье — мозаику из паштетов и галантина, дополненную инжирным конфитюром и орехами.
Это была не просто еда. Это была декларация.
Когда я вынесла блюда в гостиную, разговоры смолкли. Тридцать пар глаз уставились на мои руки. Кто-то из гостей, дальний родственник, присвистнул.
— Ничего себе… Светлана Анатольевна, это вы такую красоту сотворили?
Свекровь, стоявшая в центре комнаты, медленно повернулась. Её улыбка застыла, а потом медленно сползла с лица.
Она смотрела на мои блюда, и в её глазах я увидела то, чего ждала — шок, смешанный с яростью.
— Это… это Аня сделала, — выдавила она, с трудом сохраняя самообладание. — Я её просила помочь с нарезкой.
Гости загудели, посыпались вопросы.
— Анечка, вы где-то учились? Это же профессиональная работа!
— А что это? А это можно попробовать?
Я с улыбкой отвечала на вопросы, объясняя, что это за блюда. Гости потянулись к столу, и через минуту раздавались только восторженные вздохи. Заливное Светланы Анатольевны и её пересушенная говядина были забыты.
Она подошла ко мне, когда я осталась на секунду одна у окна.
— Ты решила меня опозорить? — прошипела она так, чтобы никто не услышал. Её лицо было бледным, а руки сжаты в кулаки.
Я посмотрела ей прямо в глаза, уже не чувствуя ни страха, ни желания угодить.
— Я просто сделала нарезку, Светлана Анатольевна, — мой голос звучал спокойно, но твёрдо. — Просто сделала её так, как умею.
Она хотела что-то ответить, открыть рот для гневной тирады, но её прервал громкий голос свёкра, Игоря Матвеевича.
— Света, иди сюда! Посмотри, что Аня приготовила! Это же произведение искусства!
Именинник стоял у стола с кусочком утиного рулета на вилке. Его лицо сияло от искреннего удовольствия.
Он был человеком простым, далёким от интриг жены, и сейчас просто наслаждался праздником. И едой.
— Дочка, да ты у нас талант! — он подмигнул мне. — Где ты такому научилась?
Светлана Анатольевна, вынужденная подойти, скрипнула зубами.
— Игорь, это просто модные закуски. Красиво, но без души. Не то что наш домашний «Наполеон»…
Но её никто не слушал. В этот момент один из гостей, солидный мужчина в дорогом костюме, деловой партнёр свёкра, внимательно посмотрел на меня.
— Простите, — произнёс он, — ваше лицо мне очень знакомо. Вы случайно не Анна Петрова? Шеф-повар из «Вернисажа»? Мы с женой были у вас на прошлой неделе. Это было божественно.
Наступила мертвая пауза. Все взгляды обратились ко мне. Затем на Марка. Затем на Светлану Анатольевну.
Лицо моего мужа медленно вытягивалось. Он смотрел на меня так, будто видел впервые.
Его рот приоткрылся, но не издал ни звука. «Столовая», — пронеслось у меня в голове, и я едва сдержала горькую усмешку.
Лицо Светланы Анатольевны приобрело цвет её свекольного сока. Она смотрела на меня с таким выражением, будто я не просто приготовила закуски, а лично предала её.
— Шеф-повар? — переспросил кто-то из родственников. — В «Вернисаже»? Да туда же за месяц записываться надо!
Гости снова загудели, но теперь это был гул изумления и восхищения. Меня окружили, посыпались комплименты, вопросы о ресторане, о рецептах.
Я оказалась в центре внимания, которого никогда не искала, но которое сейчас ощущалось как броня.
Я видела, как Светлана Анатольевна медленно отступает в тень, к своему нетронутому заливному. Её битва была проиграна. Нокаутом.
Позже, когда мы собирались уезжать, Марк подошёл ко мне. Он молчал всю дорогу, пока мы спускались в лифте.
— Почему ты не сказала? — наконец спросил он, когда мы вышли на улицу. В его голосе не было упрёка. Только растерянность.
— А ты бы поверил? — спросила я в ответ, глядя на огни ночного города. — Или сказал бы, что это всё баловство, а главное — чтобы дома была «нормальная домашняя еда»?
Он не ответил. И это был самый честный ответ из всех возможных.
Он открыл для меня дверцу машины.
Впервые за долгое время в его глазах я увидела не снисхождение к моему «хобби», а неподдельное, почти испуганное уважение.
Я села в машину, чувствуя себя невероятно лёгкой. В этой маленькой войне я не просто отстояла своё право готовить.
Я отстояла право быть собой. И, кажется, мой муж наконец-то со мной познакомился.
— Шеф, поставщик привёз дикие спаржу и сморчки. Посмотрите? — молодой су-шеф заглянул в мой кабинет с благоговением.
Я оторвалась от счетов и кивнула.
— Да, Артур, сейчас иду. Скажи, чтобы сморчки пока замочили в холодной воде. И никаких срезанных ножек, я сама посмотрю.
— Есть, шеф!
Дверь тихо закрылась. Я улыбнулась. «Шеф». За три года я привыкла к этому слову, но оно всё ещё грело душу.
Особенно здесь, в стенах моего собственного небольшого ресторана «Анис».
Марк нашёл это помещение — старый винный погреб с кирпичными сводами.
Он вложил в него все свои сбережения, заявив, что это самая надёжная инвестиция в его жизни. «Я инвестирую в тебя», — сказал он мне тогда, и это было важнее любых денег.
Он сидел напротив, разбирая почту, и поднял на меня глаза.
— Всё в порядке?
— Более чем. Приехали сморчки. Будет новое специальное предложение.
— Отлично. Кстати, звонила мама.
Я замерла. Эти слова больше не вызывали во мне бурю эмоций, скорее — лёгкую настороженность, как при прогнозе переменчивой погоды.
— Что-то срочное?
— Просила узнать, сможем ли мы приехать в воскресенье. У отца снова юбилей. Уже пятьдесят восемь.
Я усмехнулась.
— Она собирается готовить?
Марк криво улыбнулся.
— Нет. Она заказала кейтеринг. Из «Вернисажа».
Мы помолчали секунду, а потом рассмеялись. Громко, свободно. Это был смех людей, которые прошли через что-то абсурдное и вышли победителями.
Светлана Анатольевна больше не пыталась соревноваться. Тот юбилей стал её Ватерлоо. Она не простила меня, нет.
Но она начала меня уважать. Это было холодное, вынужденное уважение проигравшего, но оно было лучше фальшивой любви.
Она больше никогда не говорила о моей готовке. Вообще. Эта тема стала в их доме табу.
Вместо этого она с какой-то отчаянной гордостью рассказывала знакомым: «А моя невестка — та самая Анна Петрова. Да, у неё свой ресторан. Очень модное место».
Это была её новая форма контроля, её способ присвоить себе частичку моего успеха. Я не возражала.
— Так что, поедем? — спросил Марк.
Я посмотрела на него. На его спокойное, уверенное лицо. В нём больше не было того мечущегося мальчика, который боялся расстроить маму. Рядом со мной сидел мой партнёр. Мой мужчина.
— Поедем, конечно, — легко согласилась я. — Только заедем в магазин. Нужно купить подарок.
— Я уже купил. Шахматы резные для отца.
— Отлично, — кивнула я. — А я куплю красивую соусницу. Серебряную. Думаю, твоей маме понравится.
Марк снова рассмеялся, на этот раз понимающе. Он подошёл и поцеловал меня в макушку.
— Ты лучшая, Ань.
Я вышла из кабинета в гул кухни. Запах свежих трав, бульона, раскалённого масла. Моя стихия. Моя жизнь.
Тот давний ужин у свекрови, её сухая говядина и снисходительный тон кажутся сейчас кадрами из чужого кино.
Но я была благодарна за тот вечер. Иногда, чтобы взлететь, нужен хороший толчок. Даже если это толчок в спину, сделанный в полной уверенности, что ты упадёшь.
