— Ты опять позвал своих друзей смотреть футбол и не предупредил?! А я, значит, должна им улыбаться и убирать за ними банки и чипсы?! Это квартира, а не фан-зона! — шипела Лариса на мужа, поймав его на секунду в коридоре.
Он только что вынырнул из гула гостиной, чтобы взять из холодильника очередную запотевшую упаковку пива, и её тихий, но ядовитый голос застал его врасплох. Виктор посмотрел на неё как на досадную помеху, назойливую муху, жужжащую у самого уха в самый ответственный момент матча. Из комнаты доносился рёв комментатора, взрывы мужского хохота и глухой стук, будто кто-то в ажиотаже колотил кулаком по дивану. Воздух в квартире уже загустел, пропитался запахом дешёвого пива, луковых колец и разгорячённых мужских тел.
— Лар, да расслабься, мы же тихо, — бросил он, не глядя на неё. Его взгляд был уже там, в гостиной, рядом с плазменным экраном, где разворачивалась настоящая, важная жизнь. Он подхватил упаковку и уже разворачивался, чтобы уйти.
— Тихо? Вить, они орут так, что соседи, наверное, думают, у нас тут резня. На кофейном столике уже гора из банок, а весь ковёр в крошках. Мне потом это всё убирать. Одной.
— Ну уберёшь, — он наконец удостоил её взглядом, полным снисходительного недоумения. — Что сложного-то? Ребята отдыхают, я отдыхаю. Ты тоже отдохни, посиди на кухне, почитай. Не мешай только.
Он развернулся и скрылся за дверью гостиной, оставив её одну в звенящем от несправедливости коридоре. «Не мешай». Это слово ударило её сильнее, чем крик. Она была не частью его отдыха. Она была помехой. Обслуживающим персоналом, который должен быть незаметным и эффективным. Лариса не стала спорить. Она больше не стала ничего говорить. Слова закончились. Она стояла неподвижно несколько секунд, прислушиваясь к гулу за дверью, и в её голове с ледяной ясностью созрел план. Холодный, чёткий и неотвратимый.
Она молча прошла в прихожую. Её движения были плавными и выверенными, в них не было ни грамма суеты или злости. Лишь абсолютная, хирургическая решимость. На небольшой полке для ключей лежал набор для кальяна, которым они не пользовались уже год. Она взяла длинные металлические щипцы для угля. Холодный металл приятно лёг в ладонь. Не заходя в гостиную, она подошла к стене в коридоре, где из белой пластиковой коробки выходили провода. Нашла толстый телевизионный кабель, ведущий к плазме. Щипцы идеально подошли, чтобы ухватить ребристую гайку антенного штекера. Несколько уверенных, тихих поворотов против часовой стрелки, и контакт был разорван. Она аккуратно положила штекер на плинтус, за кабель, чтобы его не было видно.
Это был первый шаг. Теперь второй, основной. Она накинула на плечи лёгкую куртку, сунула ноги в тапочки и, взяв со связки маленький ключ, вышла на лестничную клетку. Тусклый свет лампочки выхватил из полумрака серую металлическую дверцу общего электрощитка. Ключ легко вошёл в замок. Щелчок. Дверца открылась, обнажив ряды чёрных автоматических выключателей с неровными подписями. Она знала их все. Вот «Свет», вот «Плита», а вот тот, что ей нужен — «Розетки кв. 48». Её палец без колебаний лёг на нужный тумблер. Она с силой, до отчётливого щелчка, опустила его вниз.
Вернувшись в квартиру, она попала в совершенно другой мир. Из гостиной больше не доносилось ни звука. Вообще. Гнетущая, абсолютная тишина, нарушаемая лишь гулом холодильника на кухне. Она сняла куртку, прошла на кухню и поставила чайник. Она действовала как во сне, но каждый её жест был предельно осознанным. Пока закипала вода, она сидела за столом, сложив руки на коленях, и просто слушала тишину. Свою тишину.
Прошло не больше пяти минут, прежде чем из комнаты послышался сначала недоуменный гул голосов, а затем громкий, раздражённый крик одного из друзей:
— Вить, у нас кажется свет вырубили и телек не работает!
Дверь распахнулась, и в коридоре появился Виктор с телефоном в руке, экран которого служил ему фонариком.
— Лара, у нас что, пробки выбило?
Лариса сделала глоток горячего чая, наслаждаясь его ароматом. Её голос, когда она ответила, звучал громко, спокойно и даже с ноткой сочувствия. Он идеально разносился по тёмной квартире.
— Я позвонила в аварийку, как только всё погасло. Сказали, серьёзная авария на линии, где-то кабель пробило. Ремонт надолго. Наверное, до завтра. Так что ваш матч отменяется. Бывает.
— Ну, всё, мужики, кина не будет. Электричество кончилось, — с напускной бодростью провозгласил Виктор, освещая фонариком телефона растерянные лица своих друзей.
Разочарованный гул прокатился по тёмной комнате. Вечер был безвозвратно испорчен. Атмосфера футбольного азарта и мужского братства испарилась в одно мгновение, оставив после себя лишь липкий запах остывающей пиццы и горькое послевкусие недосмотренного матча. Друзья, чертыхаясь и спотыкаясь в темноте, начали неловко собираться. Они прощались вполголоса, светя себе под ноги экранами мобильников, и их уход напоминал эвакуацию с места катастрофы. Виктор провожал их до двери, хлопал по плечам, что-то обещал про «в следующий раз у меня в гараже» и пытался сохранить лицо хозяина, у которого всё под контролем.
Лариса всё это время оставалась на кухне. Она слышала шарканье ног, приглушённые прощания и, наконец, щелчок входного замка. Когда дверь закрылась, в квартире наступила новая тишина. Не та, которую она создала сама, а тяжёлая, вязкая, наполненная невысказанными обвинениями. Виктор вернулся не на кухню. Она услышала, как он прошёл в коридор и открыл дверцу внутреннего электрощитка. Щелчки автоматов, которые он проверял один за другим, прозвучали как взводимые курки.
Затем он вошёл на кухню. В руке он всё ещё держал телефон, и узкий луч фонаря выхватил её лицо из темноты. Она спокойно сидела за столом, её чашка была пуста. Он не стал кричать. Он медленно обвёл лучом кухонный гарнитур, плиту, раковину, а затем снова навёл его на неё, словно следователь, пытающийся поймать на лжи.
— Странная авария, — произнёс он медленно, и в его голосе не было ни капли сочувствия. Только холодный, въедливый металл. — Вырубило только розетки. И только у нас в квартире. У соседей свет горит.
— Наверное, коротнуло что-то, — так же спокойно ответила Лариса, не отводя глаз. Она выдержала его взгляд, пронзающий её сквозь полумрак. — Может, из-за всех этих приставок и удлинителей, что вы воткнули в одну розетку? Техника сейчас мощная.
Он молчал, продолжая буравить её взглядом. Он ничего не мог доказать. Её версия была безупречной. Он был зол не на аварию, он был в ярости от её железобетонного, непроницаемого спокойствия. Он ждал слёз, истерики, скандала — чего угодно, что дало бы ему право на ответный удар. Но она не давала ему этого права. Простояв так ещё с минуту, он молча развернулся и ушёл в спальню. В ту ночь они спали спиной друг к другу, и холод между ними был куда ощутимее, чем сквозняк из приоткрытого окна.
На следующее утро электричество «починили». Виктор, не говоря ни слова, вышел на лестничную клетку и вернулся через минуту. В квартире вспыхнул свет. Война перешла в новую, партизанскую фазу. Он не мог доказать её вину, но он знал. И он нанёс ответный удар. Вечером Лариса, предвкушая час отдыха, устроилась на диване, чтобы посмотреть новую серию своего любимого исторического сериала, который она специально записывала. Она включила телевизор, зашла в меню записей и увидела пустой экран. «Записанных программ нет». Он стёр её сериал. Просто так. Тихо, без объяснений. Это был его ответ. Мелкий, подлый укол, который невозможно было доказать, но который бил точно в цель.
Лариса смотрела на пустой экран несколько секунд. Внутри у неё ничего не дрогнуло. Она просто приняла к сведению. Ночью, когда Виктор уже спал, она встала с кровати. На цыпочках подошла к его святая святых — игровой консоли, стоявшей у телевизора. Он не просто играл в неё, он ею жил. Это был его мир, его отдушина. Лариса не стала её ломать или царапать. Она сделала тоньше. Отодвинув тяжёлую тумбу, она нащупала в пыльном клубке проводов толстый шнур питания. Она не выдернула вилку из розетки. Она аккуратно отсоединила кабель от самого блока питания, а затем вставила его обратно, но не до конца, всего на пару миллиметров. Контакта не было, но внешне всё выглядело идеально подключённым. Затем она так же тихо вернулась в постель. Она знала, что завтра он потратит минимум час, проверяя розетки, перезагружая консоль и проклиная производителей, прежде чем его осенит проверить сам штекер.
Так началось их противостояние. На следующий день у Ларисы в самый разгар важного видеозвонка по работе пропал интернет. Она зашла в спальню и увидела, что Wi-Fi роутер выключен из розетки. Виктор, читавший на кровати, поднял на неё невинные глаза: «Ой, я ногой задел, наверное, когда вставал». Через день его идеально выглаженная белая рубашка, приготовленная для важной встречи, оказалась на полу за батареей, вся в пыли и с огромной серой полосой. «Наверное, упала, когда я проходила мимо», — не моргнув глазом, сказала она. Их квартира перестала быть домом. Она превратилась в минное поле, где каждый предмет мог стать орудием, а каждое действие — актом саботажа. Они молчали, но их поступки кричали громче любого скандала.
Мелкие диверсии партизанской войны быстро исчерпали себя. Они были похожи на укусы комаров — раздражали, злили, но не наносили реального урона. К началу новой недели оба, казалось, выдохлись. Выходные прошли в оглушительном, густом молчании. Они двигались по квартире как два призрака, старательно избегая даже случайных взглядов, и это напряжение было в тысячу раз хуже открытой ссоры. Но это была не передышка. Это была перегруппировка сил перед новым, более масштабным наступлением.
Первым в атаку пошёл Виктор. В понедельник вечером он вернулся из спортзала, и вместо того, чтобы, как обычно, бросить свою спортивную сумку в прихожей, он прошёл в спальню. Лариса сидела на своей половине кровати, подложив под спину подушки, и читала книгу. Он остановился на границе их негласно поделённой территории, посмотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом и с размаху бросил свою объёмную, туго набитую сумку прямо на её прикроватный коврик. Сумка тяжело рухнула, издав глухой, влажный звук. Она лежала там, чёрная и бесформенная, как труп какого-то животного, и от неё уже начинал расползаться по комнате кислый, едкий запах пота и сырой синтетики.
— Я устал, — бросил он, даже не пытаясь изобразить случайность. Это был прямой, неприкрытый акт агрессии. Он не просто бросил вещь. Он пометил её территорию, её островок порядка и чистоты, своим запахом и своим беспорядком.
Лариса медленно опустила книгу. Она посмотрела на сумку, затем на него. Её лицо было абсолютно непроницаемым, как у игрока в покер, получившего на руки смертельную комбинацию. Она не сказала ни слова. Она просто кивнула, будто принимая условия новой игры. Он ждал крика, но не дождался. Не получив желаемой реакции, он хмыкнул и пошёл в душ.
На следующий день, когда Виктор вернулся с работы, его встретил новый, совершенно чуждый их дому аромат. Он витал в воздухе плотным, всепроникающим облаком. Это был запах варёной рыбы и брокколи. Сильный, специфический, больничный. Он зашёл на кухню. Лариса стояла у плиты и помешивала что-то в кастрюле, из которой валил густой пар. На столе стояла тарелка, на которой лежали бледный кусок трески и несколько соцветий разваренной капусты. Она готовила ужин. Только для себя.
— Что это за вонь? — не выдержал он, сморщив нос. — Ты же знаешь, я ненавижу варёную рыбу.
— А я люблю, — просто ответила она, не поворачиваясь. — И это очень полезно. Я решила сесть на диету.
Он понял. Это была не диета. Это была химическая атака. Этот запах проникал везде. Он въедался в обивку дивана, в его одежду, висел в спальне, делая пребывание в квартире физически невыносимым. Он ушёл в гостиную, хлопнув дверью, и заказал пиццу. Но даже острый аромат пепперони не мог перебить это удушливое облако здорового питания.
Битва за территорию перешла в активную фазу. Утром Лариса обнаружила, что ванная комната превратилась в филиал его личного хлева. Зеркало было забрызгано мелкими белыми точками зубной пасты, в раковине валялись комки пены для бритья, смешанные с тёмной щетиной, а на её белоснежном, пушистом коврике было брошено его мокрое, скомканное полотенце. Он не просто забыл убрать. Он демонстративно оставил следы своего присутствия, превратив общее пространство в свою личную помойку.
Она молча убрала всё. Вымыла раковину, протёрла зеркало, брезгливо, двумя пальцами, подняла его полотенце и повесила на крючок. А вечером, когда он, измотанный запахом рыбы и рабочим днём, рухнул на диван в надежде посмотреть спортивные новости, квартира наполнилась звуками. Из колонок на её рабочем столе полилась музыка. Мощный, надрывный женский вокал, сплетающийся со сложными, меланхоличными аранжировками. Музыка была не просто громкой. Она была всеобъемлющей. Она заполняла собой каждый кубический сантиметр воздуха, лезла в уши, давила на мозг своей тоскливой, тягучей красотой, которую он органически не переваривал.
— Ты можешь сделать потише? — крикнул он из гостиной.
— Я не слышу! — так же громко донеслось с кухни.
Он попытался спастись, воткнув в уши наушники, но это была лишь иллюзия. Вибрации басов отдавались в полу и диване, а сама атмосфера квартиры была пропитана чуждой ему мелодией. Он был в своём доме, но чувствовал себя оккупантом на вражеской территории. Их дом перестал быть крепостью. Он стал полем боя, где каждый сантиметр пространства и каждая минута тишины отвоёвывались с боем, который они оба были намерены вести до конца.
Наступило затишье. Оно было обманчивым и неестественным, как тишина в окопах перед рассветной атакой. Неделю они почти не пересекались. Лариса уходила на работу раньше, возвращалась позже, находя предлоги задержаться в городе. Виктор пропадал в гараже или уезжал на рыбалку. Аромат брокколи выветрился, музыка больше не гремела. Их молчание стало густым и осязаемым, оно заполнило квартиру, как ядовитый газ. Это была не капитуляция. Это была подготовка к решающему сражению.
В понедельник вечером, когда они случайно столкнулись на кухне, Лариса нарушила молчание. Её голос был ровным, почти деловым.
— В эту субботу к нам придут моя сестра с мужем. Я их давно не видела. Мы посидим, поужинаем. Я всё приготовлю.
Виктор, наливавший себе воду из фильтра, замер на секунду. Он медленно повернул голову и посмотрел на неё. В его взгляде не было ни злости, ни удивления. Только холодная, оценивающая пустота. Он будто прикидывал что-то в уме, просчитывал ходы.
— Хорошо, — просто сказал он и вышел из кухни.
Всю неделю Лариса готовилась. Она провела генеральную уборку, вычистив каждый угол, словно изгоняя из квартиры самих духов их молчаливой войны. Она купила новую скатерть, дорогие свечи. Она хотела не просто устроить ужин, она хотела на несколько часов вернуть себе иллюзию нормальной жизни, где в доме пахнет не злобой, а запечённой курицей, и где люди разговаривают, а не обмениваются ударами. Это была её отчаянная попытка доказать самой себе, что не всё ещё потеряно.
Субботний вечер начинался идеально. Сестра Марина и её муж Игорь приехали вовремя. Квартира сияла чистотой. Из духовки доносился умопомрачительный аромат курицы с травами, на столе, сервированном с непривычной для их дома тщательностью, стояли салаты и закуски. Разговор за столом тек робко, но вполне дружелюбно. Игорь рассказывал о новой машине, Марина делилась планами на отпуск. Виктор был на удивление любезен. Он улыбался, поддерживал беседу, даже пошутил пару раз. Лариса на мгновение расслабилась, позволив себе поверить, что перемирие возможно.
И в этот самый момент раздался звонок в дверь. Громкий, требовательный, повторяющийся.
Виктор встал из-за стола с такой готовностью, будто только этого и ждал.
— Это, наверное, ко мне, — бросил он с кривой усмешкой.
Он открыл дверь, и в квартиру хлынула волна шума, запаха пива и уличного холода. На пороге стояли трое его друзей. Те самые. Шумные, бесцеремонные, в спортивных костюмах, с пакетами, из которых торчали горлышки пивных бутылок.
— Витёк, здорово! Мы тут мимо шли, решили заскочить, пивка попить! О, а вы тут празднуете что-то?
Они ввалились в прихожую, а затем и в гостиную, не обращая никакого внимания на ошеломлённых гостей и накрытый стол. Они принесли с собой ту самую атмосферу фан-зоны, с которой всё началось. Разговоры за столом разом смолкли. Вилка в руке Игоря замерла на полпути ко рту. Марина смотрела то на Ларису, то на незваных гостей с откровенным ужасом. Шумные друзья Виктора впервые за вечер замолчали, растерянно переглядываясь, наконец почувствовав неладное. Виктор стоял посреди комнаты, торжествуя. Это был его шах и мат. Он не просто испортил ей вечер. Он публично, на глазах у её семьи, растоптал её попытку создать мир, показав, кто здесь настоящий хозяин.
Лариса не закричала. Она не заплакала. Она медленно поднялась из-за стола. Её лицо было спокойным, почти безмятежным.
— Прошу прощения, одну минуту, — сказала она тихим, но твёрдым голосом, который заставил замолчать абсолютно всех.
Она не посмотрела на мужа. Её взгляд был устремлён в угол комнаты, где на специальном постаменте, под стеклянным колпаком, стояла его гордость. Огромный, собранный им лично макет парусника «Чёрная жемчужина». Он потратил на него полгода жизни. Каждая дощечка палубы, каждый крошечный узелок на канатах были сделаны его руками. Он сдувал с него пылинки и никому не позволял к нему прикасаться.
Лариса подошла к нему. Её движения были плавными и смертельно точными. Она сняла тяжёлый стеклянный колпак и аккуратно поставила его на пол. Затем двумя руками взяла хрупкий, произведение искусства. В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как гудит холодильник на кухне. Она развернулась и, не глядя ни на кого, прошла через всю комнату к распахнутому для проветривания окну. Виктор смотрел на неё, и на его лице самодовольная ухмылка медленно сменялась недоумением, а затем и зарождающимся страхом.
Она не сказала ни слова. Она просто вытянула руки и разжала пальцы.
Парусник не полетел, он просто исчез в тёмном проёме окна. На секунду воцарилась абсолютная тишина, а затем снизу, с тротуара, донёсся звук. Не громкий, не оглушительный, а сухой, взрывной треск сотен ломающихся деревянных деталей, рвущихся нитей и разлетающихся вдребезги крошечных частей. Звук окончательной и бесповоротной смерти.
Лариса осталась стоять у окна, спиной ко всем. Виктор смотрел на то место, где только что стоял его корабль, с абсолютно белым, опустошённым лицом. Его друзья замерли с открытыми ртами. Марина в ужасе прижала ладонь ко рту, а Игорь медленно опускал на стол свою вилку. Война окончена. Все проиграли…
