— Чёрт, да открывайся ты уже… — прохрипела Елена, пытаясь попасть дрожащим ключом в замочную скважину. Пальцы совершенно не слушались: они были красными, распухшими от холода и покрыты коркой грязного мазута, въевшегося в кожу.
Замок наконец поддался с сухим щелчком. Елена навалилась плечом на дверь, вваливаясь в прихожую. Теплый воздух квартиры ударил в лицо, но вместо облегчения он принес тошноту. Пахло не домом, не уютом, а застоявшимся перегаром, кислым запахом дешевого разливного пива и вяленой рыбой. Этот запах был плотным, осязаемым, он словно висел в воздухе тяжелой вуалью.
Елена не стала разуваться. Её ботинки, когда-то бежевые, а теперь превратившиеся в комья засохшей глины, оставляли на светлом ламинате грязные, жирные следы. Она сделала шаг, потом другой. Ноги гудели, колени подгибались. Каждое движение отдавалось тупой болью в пояснице — сказывались три часа, проведенные в скрюченной позе на водительском сиденье, когда она пыталась сохранить остатки тепла в остывающем салоне, и последующий час на обочине, когда она голосовала, глотая ледяную пыль от пролетающих фур.
В квартире было тихо, если не считать утробного, раскатистого храпа, доносившегося из гостиной.
Елена прошла по коридору, задевая плечом стены. В зеркале шкафа-купе мелькнуло отражение, от которого она сама шарахнулась бы, встреть такое на улице: лицо серое, землистое, под глазами залегли черные тени, тушь размазалась, превратив её в подобие панды, а волосы, спутанные ветром, торчали во все стороны, как сухая солома. На дорогой фирменной куртке зияла дыра — зацепилась за трос, когда случайный дальнобойщик помогал оттаскивать её мертвую машину на обочину.
Она вошла в зал.
Картина была достойна натюрморта под названием «Жизнь удалась». На журнальном столике высилась пирамида из пустых алюминиевых банок. Рядом валялся пакет с рыбными очистками — чешуя блестела на столешнице, прилипнув к полировке. На полу валялись носки, свернутые в тугие улитки.
А в центре этой композиции, на широком разложенном диване, спал Сергей.
Он лежал на спине, раскинув руки, словно распятый мученик комфорта. Одеяло сползло на пол, обнажив его живот, обтянутый растянутой футболкой с надписью «Boss». Рот был приоткрыт, и из него вырывались те самые звуки, похожие на работу неисправного трактора. Он спал глубоко, сладко, пьяно. На его лице, лоснящемся от жира, застыло выражение абсолютного, непоколебимого спокойствия.
Елена смотрела на него и чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, вместо привычной обиды или желания заплакать, начинает формироваться ледяной ком. Это было новое чувство. Оно было холоднее той ночи на трассе.
Она вспомнила, как звонила ему в девять вечера. Как кричала в трубку, перекрывая шум ветра, что машина встала, что аккумулятор садится, что вокруг лес и ни души. И вспомнила его голос — ленивый, веселый, жующий: «Ленк, ну ты чё, маленькая? У нас тут парная только разогрелась, пацаны ждут. Вызови эвакуатор, не ломай кайф». И гудки. А потом телефон погас.
Елена перевела взгляд на его телефон, лежащий на подлокотнике дивана. Дорогой смартфон, заряженный на сто процентов. Рядом стояла недопитая бутылка пива.
Она не стала его будить. Не стала трясти за плечо, кричать, выяснять отношения. В этом не было смысла. Слова были бы пустой тратой энергии, которой у неё и так почти не осталось. Для человека, который бросил её на трассе, слова были слишком роскошным подарком.
Елена развернулась и пошла в ванную комнату.
Здесь горел свет — Сергей, видимо, забыл его выключить, когда в последний раз посещал туалет. Елена подошла к раковине, но не для того, чтобы умыться. Она посмотрела на свои руки. Грязь въелась в поры так глубоко, что казалась татуировкой.
В углу, за стиральной машинкой, стояло пластиковое ведро для мытья полов. Десять литров. Синее. Елена взяла его, вытряхнула сухую тряпку на кафель и поставила ведро в ванну.
Она открыла кран с холодной водой. На полную мощность. Струя ударила в гулкое пластиковое дно. Вода была ледяной — в этом районе трубы лежали неглубоко, и весной вода шла такая, что сводило зубы.
Елена смотрела, как уровень воды поднимается. Сантиметр за сантиметром. Шум воды успокаивал. Он заглушал мысли, заглушал унижение, заглушал страх, который она пережила этой ночью, когда кто-то дергал ручку её машины в темноте, а она сидела внутри, сжав в руке баллончик, и молилась, чтобы замок выдержал.
Ведро наполнилось до краев. Елена перекрыла кран. Тяжесть ведра была приятной, отрезвляющей. Она обхватила ручку обеими руками, чувствуя, как напряглись мышцы спины. Десять килограммов холодной ярости.
Она медленно, стараясь не расплескать ни капли, вышла из ванной. Прошла по коридору, оставляя за собой мокрый след от капающей с краев воды.
Сергей по-прежнему храпел. Он даже перевернулся на другой бок, подставив под удар спину и затылок, уютно поджав ноги. Он был в тепле. Он был в безопасности. Он был дома.
Елена подошла к дивану вплотную. Она на секунду замерла, глядя на его безмятежный затылок с редкими волосами. В голове не было ни одной мысли о жалости. Ни одной мысли о том, что матрас испортится или что соседи услышат.
Она подняла ведро. Руки дрогнули, но не от слабости, а от предвкушения.
— Доброе утро, любимый, — прошептала она одними губами.
И с резким выдохом, одним широким движением перевернула ведро прямо над головой и спиной мужа.
Ледяной водопад обрушился вниз. Вода мгновенно пропитала футболку, ударила в кожу, залила уши, шею, диванные подушки. Звук удара воды о тело был глухим и тяжелым, словно пощечина великана.
Реакция была мгновенной. Храп оборвался, сменившись сдавленным бульканьем. Сергей подскочил на месте, как будто через него пропустили электрический ток. Он взмахнул руками, хватая воздух, глаза его распахнулись, полные безумного ужаса и непонимания. Он упал с дивана на пол, в лужу, запутавшись в собственных конечностях, кашляя и отфыркиваясь.
— А-а-а! Чт… Что?! Бл…! — заорал он, пытаясь встать на скользком ламинате. — Тонем?! Что случилось?!
Елена стояла над ним с пустым ведром в руках. С её волос капала грязная вода, смешиваясь с чистой лужей на полу. Она смотрела на него сверху вниз, и её взгляд был тяжелее того ведра, которое она только что опустошила.
— Просыпайся, Сережа, — сказала она голосом, в котором не было ничего живого. — Банный день закончился. Началась жизнь.
Сергей барахтался на полу, пытаясь встать, но ноги разъезжались на мокром ламинате. Он был похож на выброшенного на берег тюленя — грузного, неуклюжего и агрессивного. С его носа, с подбородка, с мокрых прядей волос стекала ледяная вода, смешиваясь на полу с пылью и ворсом от ковра.
— Ты совсем долбанулась?! — заорал он, наконец обретя равновесие и вцепившись рукой в край журнального столика. Банки с грохотом посыпались на пол, раскатываясь в разные стороны, звеня жестью. — Ты что творишь, дура психованная?! Вода ледяная! У меня сердце могло остановиться!
Он тряс головой, отфыркиваясь, и с ужасом смотрел на диван. Обивка, еще вчера светло-бежевая, теперь была темно-бурой от влаги. Вода уже начала впитываться в поролон, обещая навсегда оставить запах сырости и плесени.
— Диван! — взвыл Сергей, хватаясь за голову. — Мы за него кредит еще не закрыли! Ленка, ты больная! Он же сейчас вспухнет! Ламинат вздуется! Тряпку неси, быстро!
Он не смотрел на неё. Он смотрел на мебель. Его не интересовало, почему его жена стоит перед ним в грязной куртке, с синими губами и трясущимися руками. Его волновало имущество.
Елена разжала пальцы, и пустое пластиковое ведро с гулким стуком упало на пол. Этот звук заставил Сергея замолчать и наконец поднять на неё глаза. В его взгляде читалась смесь ярости и искреннего непонимания — за что его, кормильца и главу семьи, так жестоко разбудили в законный выходной.
— Ты оставил меня одну на трассе ночью в заглохшей машине и не приехал, потому что у тебя с пацанами баня уже оплачена! Ты даже не вызвал мне такси, хотя знал, что у меня сел телефон! Сережа, я три часа мерзла в лесу, пока ты хлестал пиво?
Сергей моргнул, слизывая воду с губ.
— Чего? — он скривился, словно от зубной боли. — Опять ты за своё? Я же сказал — вызови эвакуатор! Или такси! Что я должен был сделать? Бросить пацанов, бросить накрытый стол и переть за тридевять земель, потому что ты не умеешь за машиной следить?
— Мимо проезжали машины, но никто не останавливался. А потом остановилась фура. Два дальнобойщика.
Сергей напрягся. В его глазах мелькнуло что-то похожее на беспокойство, но не за неё, а за свою уязвленную честь собственника.
— И чё? — буркнул он, выжимая край мокрой футболки прямо на пол. — Приставали?
— Помогли, — отрезала Елена. — Оттащили машину на обочину, дали позвонить, довезли до города. Совершенно чужие мужики, от которых пахло соляркой и потом, оказались человечнее тебя, моего мужа.
— Ой, да хватит драму разводить! — Сергей махнул рукой, разбрызгивая капли. Его страх прошел, уступив место привычному раздражению. Жена дома, живая, значит, проблемы нет. Есть только мокрый диван и испорченное утро. — «Мерзла она». На улице плюс пять, не минус тридцать. Посидела бы в машине, подумала над своим поведением. Сама виновата!
Он сделал шаг к ней, наступая босыми ногами в лужу, и его лицо налилось кровью.
— Кто виноват, что ты телефон заряжать забываешь? — начал он перечислять, загибая пальцы. — Я тебе сто раз говорил: купи зарядку в прикуриватель! Купила? Нет! Кто виноват, что ты купила это ведро с гайками, а не нормальную тачку, как я говорил? Сама! А теперь ты мне предъявляешь? Я пахал всю неделю! Я имею право отдохнуть с друзьями в бане, а не срываться в ночи решать твои косяки!
Елена смотрела на него и видела не мужчину, с которым прожила пять лет, а капризного, эгоистичного подростка-переростка. Он искренне считал себя жертвой. Жертвой её безответственности, жертвой её «истерики», жертвой этого ведра воды.
— Ты даже не спросил, как я добралась, — сказала она. — Ты просто спал.
— Я спал, потому что я устал! — рявкнул Сергей. — И я был пьян, да! Имею право! А ты приперлась под утро, грязная как чушка, залила мне хату водой и стоишь тут, строишь из себя героиню войны. Знаешь что? Бери тряпку и вытирай всё это. Живо! Пока ламинат не вздыбился. И молись, чтобы диван высох без пятен, иначе ты мне новый купишь со своей зарплаты.
Он демонстративно отвернулся, стягивая с себя мокрую, прилипшую к телу футболку. Его рыхлая спина, покрытая мурашками от холода, выражала полное пренебрежение. Он был уверен, что скандал окончен. Он был уверен, что сейчас Елена, как обычно, поплачет, побубнит, но возьмет тряпку и начнет ползать у его ног, спасая ремонт.
— Сережа, — позвала она.
— Что еще? — он обернулся, держа мокрую футболку в руках. — Полотенце дай. И халат. Я замерз из-за тебя.
Елена сунула руку в карман куртки. Пальцы нащупали холодный, гладкий цилиндр перцового баллончика «Шпага». Она купила его полгода назад, после новостей о нападениях в их районе, и Сергей тогда долго ржал над ней, называя параноиком.
— Полотенца не будет, — сказала она. — И халата тоже. У тебя есть ровно одна минута, чтобы одеться и уйти из этой квартиры.
Сергей замер. Его брови поползли вверх, а рот скривился в глумливой усмешке.
— Чего? — переспросил он, будто ослышался. — Куда уйти? Ты берега не попутала, мать? Это моя квартира так же, как и твоя. Мы в браке, если ты забыла.
— Эта квартира моей бабушки, — спокойно напомнила Елена. — Ты здесь никто. Ты здесь просто прописан временно, пока мы копили на ипотеку. Которую ты успешно пропивал по баням.
Лицо Сергея потемнело. Он ненавидел, когда ему напоминали об этом факте. Это било по его больному самолюбию сильнее, чем ледяная вода.
— Слышь, ты рот закрой, — он шагнул к ней, нависая всей своей массой. От него пахнуло кислым запахом немытого тела и злостью. — Раскомандовалась тут. Я никуда не пойду. Я сейчас лягу спать на сухую половину, а ты будешь убирать этот срач. И если я услышу еще хоть слово — я тебе так втащу, что ты забудешь, как разговаривать. Поняла меня?
Он был уверен в своей безнаказанности. Он был больше, сильнее и громче. Он привык, что Елена уступает, чтобы не нагнетать. Он думал, что это просто очередной бытовой скандал, который закончится примирительным сексом или молчаливым ужином.
Но он не видел её глаз. В них не было страха.
— Время пошло, Сережа, — сказала Елена и вытащила руку из кармана.
Красный пластиковый баллончик в руке Елены казался игрушечным на фоне массивной фигуры Сергея. Но именно эта маленькая деталь изменила атмосферу в комнате мгновенно, словно кто-то выкачал весь кислород.
Сергей замер на полушаге. Его мокрая грудь тяжело вздымалась, кулаки были сжаты, готовые нанести тот самый воспитательный удар, которым он грозил секунду назад. Он посмотрел на баллончик, потом на лицо жены, и его губы растянулись в кривой, недоверчивой ухмылке.
— Ты чё, серьезно? — хохотнул он, но смех вышел нервным, лающим. — Перцовкой в мужа брызнешь? В собственной квартире? Лен, убери эту хрень, пока я тебе её… куда-нибудь не засунул. Ты же понимаешь, что если ты нажмешь, я тебя просто уничтожу?
Он сделал еще один шаг вперед. Медленный, давящий шаг хищника, уверенного, что жертва блефует.
Елена не отступила ни на сантиметр. Её рука, сжимающая баллончик, поднялась выше, на уровень его глаз. Большой палец уверенно лег на красную кнопку, сдвигая защитную пластину.
— Это «Шпага», Сережа, — сказала она голосом, лишенным всяких эмоций. Это был голос диспетчера, объявляющего об аварии. — Струйный. Бьет на три метра. В составе капсаицин такой концентрации, что глаза не просто закроются — они будут гореть огнем минимум час. Кожу на лице будет жечь так, будто ты сунул голову в духовку. Дышать ты не сможешь. Ты будешь валяться здесь, в собственной луже, сопливить и орать, пока я буду спокойно собирать твои вещи в мусорный пакет.
Сергей остановился. Подробное, клиническое описание последствий, произнесенное его тихой, обычно покладистой женой, пробило брешь в его самоуверенности. Он увидел её палец на кнопке. Костяшка пальца побелела от напряжения. Она не дрожала.
— Ты больная… — прошептал он, и в его глазах впервые промелькнуло что-то похожее на осознание реальности. — Ты реально больная сука. Я на тебя заявление напишу! Это нападение!
— Пиши, — кивнула Елена. — Но сначала ты выйдешь отсюда. У тебя осталось сорок секунд.
— Да как я выйду?! — заорал он, срываясь на визг. Его лицо пошло красными пятнами от ярости и унижения. — Я голый! Я мокрый! На улице дубак! Дай хоть штаны надеть, тварь!
Он дернулся в сторону спальни, где в шкафу лежали его сухие джинсы.
— Стоять! — рявкнула Елена.
Это был не крик истерички, это была команда. Резкая, как удар хлыста. Сергей инстинктивно замер, дернув плечом.
— Шаг в сторону спальни — и я заливаю тебе лицо, — предупредила она, слегка поводя баллончиком вслед за его движением. — Ты не понял условий, Сережа. Ты уходишь сейчас. В том, в чем стоишь. Это цена за мою ночь в лесу. Я там тоже была не в шубе. И печки у меня не было.
— Ленка, не гони, — тон Сергея резко сменился. Агрессия уступила место жалкому торгу. Он понял, что силовое решение отменяется — дистанция слишком большая, он не успеет перехватить её руку до того, как струя ударит в глаза. — Ну перегнула палку, ну отомстила. Хорош. Давай поговорим. Я замерз, реально. Зубы стучат.
Он демонстративно задрожал, обхватив себя руками за мокрые плечи. Вода с его трусов капала на ламинат, образуя вторую лужу. Он выглядел жалко: обрюзгший, посиневший мужчина в семейных трусах, которого держит на прицеле маленькая женщина в грязной куртке.
— Тридцать секунд, — ответила Елена, глядя сквозь него.
— Да ты что, смерти моей хочешь?! — взвизгнул он. — Я заболею! Я воспаление легких подхвачу! Ты же человек или кто?
— А я человек? — тихо спросила она. — Вчера, когда я звонила тебе и просила помощи, я была человеком? Или просто помехой твоему отдыху? Ты сказал «не ломай кайф». Я не ломаю. Я его продлеваю. Ты сейчас выйдешь на свежий воздух, пробежишься, согреешься. Адреналин, говорят, очень бодрит.
Сергей посмотрел на входную дверь, потом на Елену. Он лихорадочно просчитывал варианты. Кинуться на неё? Рискованно. Если она нажмет, он действительно ослепнет, и тогда она сможет сделать с ним что угодно. Вызвать полицию? Смешно. «Алло, меня жена выгоняет и угрожает баллончиком» — засмеют.
Злость, бессильная, черная злость клокотала в нем. Он не мог поверить, что это происходит. Что эта «удобная» женщина, которая всегда прощала, всегда терпела, всегда сглаживала углы, вдруг превратилась в бетонную стену.
— Ты пожалеешь, — прошипел он, сужая глаза. — Ты, сука, приползешь ко мне. Ты сдохнешь без меня. Кому ты нужна, старая, с прицепом проблем? Я уйду, но ты потом не звони. Я тебя знать не хочу.
— Двадцать секунд, — Елена сделала полшага вперед. — Я начинаю считать до трех. И на счет три я нажимаю. Раз.
Она вытянула руку полностью, прицеливаясь в переносицу.
Сергей попятился. Он увидел в её глазах то, что пугает любого мужчину больше, чем физическая сила — абсолютное безразличие к последствиям. Ей было все равно, что будет дальше. Ей было все равно, что о ней подумают. Ей было плевать на его здоровье.
— Ладно! Ладно! — он вскинул руки, отступая в коридор. — Психопатка! Я ухожу! Но ты мне за это заплатишь! Ключи от машины дай! Моя тачка внизу!
— Ключи от твоей машины в твоей куртке, — напомнила Елена. — А куртка где? Ах да, в шкафу. В спальне. Куда тебе нельзя.
— Ты издеваешься?! — взревел он. — Мне в трусах по улице идти до такси?!
— Два, — произнесла Елена. Её палец напрягся на кнопке.
Сергей понял, что времени на дебаты больше нет. Инстинкт самосохранения победил гордость. Он метнулся в прихожую. Там, на вешалке, висела его ветровка — легкая, осенняя, которую он вчера бросил, вернувшись из бани. Единственная вещь, доступная ему в этой зоне.
Он сорвал её с крючка, судорожно пытаясь попасть рукой в рукав. Ткань затрещала.
— Ботинки! — крикнул он, нагибаясь за кроссовками. — Дай хоть обуться!
— У тебя пять секунд, чтобы исчезнуть, — Елена вышла в коридор, продолжая держать его на мушке. — Я не шучу, Сережа. Я очень хочу нажать на эту кнопку. Рука сама просится. Не искушай меня.
Сергей, прыгая на одной ноге, кое-как натянул один кроссовок на мокрую ступню, второй схватил в руку. Ветровку он накинул прямо на голое мокрое тело. Молния застряла на середине пуза.
Он распахнул входную дверь. Из подъезда повеяло сквозняком.
— Тварь, — выплюнул он, оборачиваясь на пороге. Его лицо было перекошено от ненависти. — Ты мне за каждую каплю ответишь. Я тебе жизнь сломаю.
— Три, — сказала Елена и сделала резкое движение рукой вперед.
Сергей шарахнулся, как от огня, выскочил на лестничную клетку и с грохотом захлопнул за собой дверь снаружи, спасаясь от воображаемой струи газа.
Елена осталась стоять в прихожей. Щелчок замка прозвучал как выстрел. Она быстро, на автомате, провернула задвижку ночного сторожа, затем закрыла верхний замок на два оборота, затем нижний.
Тишина.
За дверью послышался топот босых ног по бетону, удаляющийся вниз, и отборный мат, эхом разлетающийся по подъезду.
Елена опустила руку с баллончиком. Пальцы свело судорогой, и ей пришлось разгибать их второй рукой. Она прислонилась спиной к двери и медленно сползла вниз, садясь на корточки. Но не заплакала. Слез не было. Было только гулкое, пустое эхо в голове и запах перца, который ей почудился, хотя она так и не нажала на кнопку.
— Всё, — сказала она в пустоту.
Но это был еще не конец. Она знала, что Сергей вернется. Не сейчас, так через час, когда замерзнет окончательно. Или начнет ломиться, или вызовет слесарей. Война только началась, но первую битву она выиграла всухую.
За дверью бушевала буря, но эта буря была уже отрезана от мира Елены четырьмя миллиметрами холоднокатаной стали. Сергей колотил в дверное полотно — глухо, тяжело, скорее всего, кулаком, потому что ноги у него были босые.
— Ленка, ты труп! — доносился его голос, искаженный толстым металлом и слоем утеплителя. — Открой, сука! Я сейчас дверь вынесу! У меня ключи от машины в кармане джинсов остались! Мне ехать не на чем!
Елена не ответила. Она даже не вздрогнула от очередного удара. Адреналин, который держал её в тонусе последние десять минут, начал отступать, оставляя после себя звенящую пустоту и свинцовую тяжесть в ногах. Но это была приятная тяжесть. Это была тяжесть человека, который сбросил с плеч мешок с цементом, который тащил пять лет.
Она медленно прошла в комнату. Там, посреди разгрома, царила тишина. Мокрый диван темнел огромным пятном, словно раненое животное. На полу расплывалась лужа, в которой плавали окурки, вымытые из опрокинутой пепельницы, и рыбья чешуя. Запах стал другим: к перегару примешалась сырость и острый, химический дух перца — баллончик всё-таки «стравил» немного газа, даже без нажатия, или это просто фантомное ощущение опасности витало в воздухе.
— Слышь, соседи ментов вызовут! — орал Сергей за дверью. Его тактика менялась каждые полминуты: от угроз он переходил к попыткам воззвать к разуму, а затем снова скатывался в истерику. — Тебя посадят, дура! Открой, я только вещи заберу! Я замерз, блядь!
Елена подошла к журнальному столику. На нём лежал смартфон мужа. Экран загорелся — пришло сообщение. Елена скосила глаза. «Вован Баня»: «Серый, ты куда пропал? Пиво стынет, мы еще леща взяли».
Уголок её рта дернулся в подобии улыбки. Она взяла телефон двумя пальцами, брезгливо, как дохлую мышь, и зажала кнопку выключения. Экран погас. Связь с внешним миром для Сергея была обрезана так же, как и доступ к теплу. Теперь он был один на один с подъездом, соседями и собственной глупостью.
Она не стала собирать его вещи. Не стала кидать их в пакеты, выставлять за дверь или выбрасывать в окно. Это было бы проявлением эмоций, истерикой, диалогом. А диалог был окончен. Вещи Сергея — его джинсы, куртки, игровые приставки, коллекция ножей — вдруг потеряли статус личных предметов. Они превратились в мусор. В часть интерьера, которая подлежит утилизации, когда у неё будет время и настроение.
Елена пошла в ванную, взяла швабру с насадкой из микрофибры и вернулась в зал.
— Лена! — голос за дверью стал жалобным. Агрессия выветривалась вместе с теплом тела. — Ну хватит цирка. Я реально всё понял. Ну перегнула и ладно. Пусти, поговорим нормально. Я же заболею, ты потом сама меня лечить будешь. Лекарства сейчас дорогие…
Елена опустила швабру в лужу. Тряпка жадно впитала грязную воду. Елена с силой нажала на ручку, проводя по ламинату, стирая следы босых ног мужа, стирая следы его падения, стирая саму память о том, что он здесь был.
Каждое движение шваброй приносило странное, почти физическое удовольствие. Она вытирала не просто воду. Она вытирала годы пренебрежения. Она вытирала его ухмылки, когда она просила помощи по дому. Вытирала его вечное «не ной», когда она болела. Вытирала ту ночь на трассе, когда она поняла, что одиночество вдвоем страшнее, чем одиночество в пустом лесу.
Она отнесла швабру в ванную и выжала грязную, черную воду в унитаз. Шум смываемой воды прозвучал как финальный аккорд.
За дверью стало тихо. Видимо, Сергей понял, что спектакль окончен, и зрителей в зале нет. Или ушел искать убежище у соседей, чтобы позвонить и вызвать такси, или спустился вниз, к своей машине, надеясь разбить стекло камнем и согреться внутри. Ей было всё равно. Его судьба больше не входила в список её обязанностей.
Елена вернулась в коридор. Она посмотрела на свои руки — грязные, в ссадинах, с обломанными ногтями. Затем посмотрела на дверь. Замки надежно хранили молчание.
Она начала расстегивать куртку. Молния заела, и Елене пришлось дернуть её с силой. Куртка упала на пол. Следом полетели грязные джинсы, пропитанные мазутом и дорожной пылью. Она стянула с себя всё, оставшись нагой посреди прихожей.
Холод квартиры коснулся кожи, но это был честный холод. В нём не было лжи.
Елена перешагнула через кучу грязной одежды и направилась в душ. Она знала, что будет делать дальше. Она будет стоять под горячей водой час, пока кожа не покраснеет. Она смоет с себя этот день, эту ночь и этого человека. Потом она заварит крепкий чай, сядет в чистое кресло и выключит свой телефон.
И если завтра Сергей придет с участковым, с мамой, с пацанами из бани или с болгаркой, чтобы спилить дверь — это будет уже совсем другая история. Это будут проблемы чужого человека, который ошибся адресом.
Она зашла в кабинку и повернула кран. Горячая вода ударила в плечи, смывая грязь. Елена закрыла глаза и впервые за последние сутки глубоко вдохнула. Воздух был чистым. В квартире больше не пахло чужим перегаром. Здесь пахло свободой. Жесткой, холодной, но абсолютно стерильной свободой…
