Телефон зазвонил, когда я поливала герань на подоконнике. Любимый цветок, который когда-то подарил Петя, мой покойный муж. Тринадцать лет прошло, а я всё помню его улыбку, когда он вручал мне этот горшочек: «Валюша, пусть цветёт, как наша любовь».
Я вздрогнула от резкого звука и чуть не уронила лейку. На экране высветилось имя сына. Олег звонил редко — обычно, когда ему что-то требовалось.
— Мам, привет, — его голос звучал устало и напряжённо. — Как ты там?
— Здравствуй, сынок. Да всё по-старому. Вот герань поливаю, — ответила я, присаживаясь в своё любимое кресло у окна. — А ты как? Что-то случилось?
Он помолчал, а потом выдохнул:
— Да, случилось. Мне нужно с тобой поговорить. Серьёзно. Я приеду вечером, хорошо?
Что-то в его голосе заставило моё сердце сжаться. За тридцать восемь лет материнства я научилась чувствовать беду. И сейчас интуиция кричала: быть беде.
— Конечно, приезжай. Я пирог испеку, — машинально сказала я.
— Не надо ничего печь, — оборвал он. — Просто жди.
Весь день я не находила себе места. Перебрала все возможные варианты — от увольнения с работы до развода с Аллой. Они поженились всего три года назад, но отношения у них были… сложные. Олег никогда не умел строить отношения — ни с женщинами, ни с начальством, ни с деньгами.
Я долго смотрела на фотографию, где мы с Петей держим пятилетнего Олежку на руках. Счастливые, улыбающиеся. Кто бы мог подумать, что через год Пети не станет, и я останусь одна с маленьким сыном и огромной пустотой в сердце.
Когда в дверь позвонили, на часах было почти восемь вечера. Я открыла и замерла — Олег выглядел ужасно. Осунувшееся лицо, мешки под глазами, какая-то нервная дёрганность во всех движениях.
— Проходи, раздевайся, — засуетилась я. — Ты ел? Я суп сварила…
— Не хочу есть, — он прошёл на кухню и тяжело опустился на стул. — Налей мне лучше чего-нибудь покрепче.
— У меня только настойка на рябине…
— Давай хоть её.
Я достала бутылку, которую берегла для особых случаев, налила ему рюмку. Он выпил залпом и поморщился.
— Мама, у меня беда, — наконец выдавил он. — Я по уши в долгах. Бизнес прогорел. Кредиторы грозятся подать в суд. Я… я не знаю, что делать.
Я медленно опустилась на стул напротив. Внутри всё оборвалось. Опять. Сколько раз за эти годы я слышала подобные слова? Сначала его «великая идея» с автомойкой, потом неудачный опыт в такси, затем какая-то сетевая компания…
— Сколько? — только и спросила я.
Он назвал сумму, от которой у меня закружилась голова. Моей пенсии не хватило бы расплатиться и за десятую часть.
— Где же ты возьмёшь такие деньги? — прошептала я.
Олег поднял на меня глаза. В них читалась решимость, которая мне совсем не понравилась.
— Мама, у тебя есть эта квартира.
Я не сразу поняла, к чему он клонит.
— И что?
— Ты могла бы её продать. Или… — он запнулся, — переписать на меня. Я бы взял кредит под залог и расплатился с долгами.
— А я? — тихо спросила я. — Где буду жить я?
Он пожал плечами, словно это был пустяк.
— Снимем тебе комнату. Или однушку в Новоивановском. Там дешевле. А когда я встану на ноги, всё верну.
Я смотрела на своего сына и не узнавала его. Этот взрослый мужчина с залысинами на лбу — неужели это тот самый мальчик, которого я качала на руках ночами? Тот, ради которого я отказывалась от отпусков и новых платьев? Тот, для кого откладывала каждую копейку, чтобы он мог учиться в хорошем институте?
— Ты правда решил, что я просто уйду и оставлю тебе свою квартиру? — с вызовом сказала я, сама удивляясь твёрдости в своём голосе.
Его глаза расширились от удивления. Он не ожидал отпора.
— Мама, ты не понимаешь! Мне грозит тюрьма! Ты хочешь, чтобы твой сын сидел в тюрьме?!
— Не драматизируй, — я встала и подошла к окну. За стеклом мерцали огни вечернего города. — Тебе не грозит тюрьма за долги. Максимум — банкротство. Но это не конец света.
— Ты бросаешь меня в беде, — в его голосе звучала обида. — После всего, что я для тебя сделал!
Я повернулась к нему:
— А что ты для меня сделал, Олег? — спросила я спокойно. — Когда я болела в прошлом году, кто приезжал? Соседка Нина Петровна. Когда нужно было поменять кран на кухне? Сантехник Василий, которому я заплатила из своей пенсии. Когда мне было одиноко по вечерам? Никто не приезжал. Даже на мой день рождения ты прислал смс.
— У меня работа, семья! — вскинулся он. — Я не могу разорваться!
— А я тридцать лет разрывалась, — тихо ответила я. — Между работой в больнице, домом и тобой. И никогда, ни разу не попросила тебя чем-то пожертвовать ради меня.
Он вскочил, нервно заходил по кухне.
— Мам, ты не представляешь, что такое долги! Это как петля на шее! Я не могу спать, не могу есть! Алла грозится уйти, если я не решу проблему!
— И твоё решение — выселить мать из её квартиры? — я покачала головой. — Знаешь, сколько лет я копила на неё? Двадцать семь. Каждый месяц откладывала. Отказывала себе во всём. И когда твой отец умер, я продолжала работать на две ставки, чтобы у тебя было всё необходимое.
— Но я же не навсегда! — воскликнул он. — Как только расплачусь с долгами, сразу верну!
Я горько усмехнулась.
— Олег, мне шестьдесят три. «Как только» может не наступить при моей жизни.
Он замолчал, плюхнулся обратно на стул и закрыл лицо руками.
— Что мне делать, мам? — глухо спросил он. — Я в тупике.
Я подошла и положила руку ему на плечо.
— Найди работу. Хорошую, стабильную. Договорись с кредиторами о рассрочке. Продай машину, в конце концов. Но решай свои проблемы сам, как взрослый человек.
— Мама… — он поднял на меня полные слёз глаза. — Ты же не бросишь меня? Не оставишь в беде?
И я почувствовала, как внутри что-то надломилось. Старая, привычная боль — чувство вины. Когда умер Петя, я часто корила себя: если бы настояла, чтобы он пошёл к врачу раньше… если бы заметила симптомы… если бы не была так занята на работе… Эта вина стала моим постоянным спутником.
А потом к ней прибавилась вина перед сыном — за то, что растила его без отца, за то, что часто была на работе, за то, что не могла дать ему всего, что давали другим детям обеспеченные родители.
— Нет, не брошу, — вздохнула я. — Но и квартиру не отдам. Могу предложить другое: поживи пока здесь, со мной. Найди работу. Я помогу, чем смогу.
Его лицо исказилось.
— Жить здесь? С тобой? В свои тридцать восемь? — он издал нервный смешок. — Ты шутишь?
— Нет, не шучу, — твёрдо ответила я. — Это лучшее, что я могу предложить.
Он резко встал.
— Спасибо, но нет, — процедил он сквозь зубы. — Я как-нибудь сам.
И ушёл, громко хлопнув дверью.
Прошла неделя. Олег не звонил, не писал. Я пару раз набирала его номер, но он сбрасывал. На третий раз я услышала механический голос: «Абонент временно недоступен».
Моя подруга Тамара, узнав о ситуации, всплеснула руками:
— Валя, ты что! Как ты могла отказать родному сыну?! Он же в беде!
— А я должна остаться без крыши над головой? — спросила я.
— Но ведь он обещал всё вернуть…
Я только покачала головой. Тамара не знала Олега так, как знала его я. Не знала, сколько раз он давал обещания и не выполнял их.
Через две недели раздался звонок в дверь. На пороге стояла Алла, жена Олега. Молодая, красивая, с большими испуганными глазами.
— Здравствуйте, Валентина Сергеевна, — сказала она тихо. — Можно к вам?
Я впустила её, предложила чай. Она села за стол, нервно теребя край скатерти.
— Олег совсем плох, — наконец произнесла она. — Пьёт каждый день. Говорит, что ему конец. Что даже родная мать от него отвернулась.
Я вздохнула.
— Я не отворачивалась. Я предложила ему помощь. Но не такую, какую он хотел.
— Валентина Сергеевна, — Алла подняла на меня глаза, полные слёз. — Я беременна. Уже четвёртый месяц. И я боюсь… боюсь, что если так будет продолжаться, я потеряю ребёнка от стресса.
Я застыла с чашкой в руке. Беременна? У меня будет внук или внучка?
— Почему Олег не сказал мне?
— Он хотел сделать сюрприз, когда решит свои проблемы, — она шмыгнула носом. — Валентина Сергеевна, помогите нам, пожалуйста. Ради будущего ребёнка.
И она заплакала, закрыв лицо руками.
Я смотрела на неё и чувствовала, как внутри нарастает глухое раздражение. Они пытаются манипулировать мной. Сначала Олег с его «ты бросаешь меня в беде», теперь Алла с беременностью. Они знают, что надавить, чтобы я сдалась.
— Алла, — я осторожно положила руку ей на плечо. — Я очень рада, что у вас будет ребёнок. Правда рада. И я помогу вам, чем смогу. Но не ценой своей квартиры. Я могу предложить вам обоим пожить здесь, пока Олег не найдёт работу. Могу помогать с будущим малышом. Но я не оставлю себя без жилья.
Она подняла заплаканное лицо.
— Но как же нам быть? Кредиторы уже описывают имущество! Скоро нам негде будет жить!
— У вас квартира в ипотеке, я знаю. Если нечем платить, можно продать её и купить что-то поменьше, — рассудительно сказала я. — Или сдать в аренду и самим снимать жильё подешевле. Вариантов много, если подумать.
— Вы… вы просто не любите своего сына, — вдруг с обвинением произнесла она. — Если бы любили, не раздумывали бы ни минуты!
Я почувствовала, как у меня задрожали руки.
— Не смей говорить мне о любви к моему сыну, — тихо, но твёрдо сказала я. — Ты понятия не имеешь, через что я прошла, чтобы поднять его одна. А теперь, пожалуйста, уходи. Моё предложение остаётся в силе: вы можете пожить здесь, пока не встанете на ноги. Но квартиру я не продам и не перепишу.
Она встала, бросив на меня взгляд, полный презрения.
— Вы ещё пожалеете об этом, — бросила она и вышла.
Вечером того же дня позвонила моя сестра Нина.
— Валюш, что у вас там происходит? — обеспокоенно спросила она. — Олег звонил, плакал в трубку. Говорит, ты отказываешься помогать ему в трудную минуту.
Я рассказала ей всё как есть. Нина слушала, не перебивая.
— Сестрёнка, — наконец произнесла она, — ты уверена, что поступаешь правильно? Он же всё-таки твой сын, твоя кровь. И у них ребёнок на подходе…
— Нин, а кто обо мне подумает? — устало спросила я. — Мне шестьдесят три. Куда я пойду? Кто меня возьмёт на работу? На что я буду жить?
— Но ведь он обещает вернуть…
— Олег многое обещал, — горько усмехнулась я. — Помнишь, как он обещал позаботиться о маме перед смертью? А в итоге даже на похороны опоздал.
Нина вздохнула.
— Не знаю, Валя. Тебе виднее. Но подумай хорошенько. Ты не молодеешь. Кто о тебе позаботится в старости, если не сын?
Этот вопрос эхом отдавался в моей голове весь вечер. Кто позаботится? А кто заботился все эти годы? Когда я лежала с воспалением лёгких прошлой зимой, кто приносил мне лекарства? Соседка. Кто звонил каждый день узнать о здоровье? Подруги с работы. А сын? «Мам, извини, занят, перезвоню позже». И не перезванивал.
Утром я решилась проконсультироваться со специалистом. Нина Петровна, соседка с третьего этажа, подсказала адрес небольшой юридической конторы — всего в двух остановках от нашего дома.
За скромным столом сидел седой мужчина в очках. Он внимательно слушал мой сбивчивый рассказ, иногда кивая, но не проронив ни слова, пока я не закончила.
— Понимаете, Валентина Сергеевна, — сказал он, сняв очки и протирая их платком, — закон здесь абсолютно на вашей стороне. Квартира — ваша собственность. Никто, даже родной сын, не вправе требовать её передачи. А учитывая его финансовое положение… — адвокат помолчал, подбирая слова, — вы рискуете в итоге остаться просто на улице.
Я сжала в руках потертую сумочку.
— А если с ним что-то случится? Если он от отчаяния… — я не смогла договорить, к горлу подкатил ком.
Юрист посмотрел на меня с сочувствием, которое, видимо, выработалось за годы работы с отчаявшимися людьми.
— Такой способ давления, угроза самоубийством — классическая манипуляция, — сказал он мягко. — Если ваш сын действительно в опасности, ему нужен психолог, а не ваша недвижимость.
Я вышла из конторы с тяжестью на сердце, но внутренне окрепшая. Эта квартира — всё, что у меня есть. Результат многолетнего труда и экономии. Последнее, что осталось после стольких потерь. Нет, я не могу просто взять и отдать её.
— А если он в отчаянии сделает что-то с собой? — тихо спросила я. — Я этого не испытал.
Адвокат посмотрел на меня с сочувствием.
— Шантаж инструктором — это, к сожалению, распространённая манипуляция. Если у вашего сына действительно есть такие мысли, ему нужна помощь специалиста, а не ваша квартира.
Я вышел из офиса с тяжёлым сердцем, но с окрепшей решимостью. Моя квартира — это результат труда всей моей жизни. Я не имею такого права просто от ее победы.
Вечером раздался звонок в дверь. На пороге стоял Олег — небритый, осунувшийся, от него пахло алкоголиком.
— Пустишь? — хрипло спросил он.
Я молча отступила, впуская его.
Он прошёл в комнату, тяжело опустился в кресло.
— Алла сказала, что приходила к тебе. И что ты отказалась от помощи.
— Сынок, я не отказываю тебе в помощи, — я старалась говорить мягко, хотя внутри всё дрожало от напряжения. — Просто помочь могу не так, как ты хочешь. Мой дом открыт для вас обоих. Поживите здесь, пока не решите свои проблемы.
Олег вскочил так резко, что кресло отъехало назад. Его кулак с грохотом обрушился на журнальный столик.
— Ты не понимаешь! — в его голосе звенело отчаяние. — Какой смысл в твоих предложениях? Нам не нужна крыша над головой, нам нужны живые деньги! Коллекторы не станут ждать, пока я «встану на ноги»!
— Это не жалость, Олег. Это помощь — такая, какую я могу предложить.
Он вскочил, заметался по комнате.
— Ты не понимаешь! Они угрожают мне! Говорят, что если я не верну долг в течение месяца, мне конец!
— Кто угрожает? — встревожилась я. — Ты занял у каких-то бандитов?
— Не важно, у кого я занял! — огрызнулся он. — Важно, что мне нужно срочно вернуть деньги!
— Олег, если тебе угрожают, нужно обратиться в полицию…
— В полицию?! — он расхохотался истерично. — Чтобы меня потом нашли в канаве? Нет уж, спасибо!
Я похолодела. Во что он ввязался?
— Сынок, давай всё обсудим спокойно. Может, есть другие выходы…
— Нет никаких других выходов! — он повысил голос. — Есть только один выход — продать эту чёртову квартиру! Но ты же у нас принципиальная! Тебе плевать, что твой сын в беде!
— Мне не плевать, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. — Но я не могу пожертвовать всем, что у меня есть. Это неправильно. И ты в глубине души знаешь это.
— Знаю? — он остановился передо мной. — Я знаю только одно: ты не мать! Настоящая мать всё бы отдала за своего ребёнка! Всё! А ты… — он сделал презрительный жест рукой. — Ты думаешь только о себе!
Его слова ударили больнее, чем пощёчина. Я чувствовала, как к горлу подступили слезы, но сдержала их.
— Я думаю о нас обоих, — тихо сказала я. — Потому что если я сейчас отдам тебе квартиру, мы оба окажемся на улице. Ты — потому что спустишь деньги на погашение долгов и тут же наделаешь новых. И я — потому что мне некуда будет пойти.
— Я могу просто взять и покончить с собой — и это будет на твоей совести! — выкрикнул он, и голос его сорвался.
И тут что-то во мне щёлкнуло. Весь страх, всякая тревога, все сомнения вдруг исчезли. Меня наполнило странное, почти неестественное спокойствие, как тихая гавань после шторма.
— Олег, ты взрослый мужчина, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — Если хочешь жить как взрослый человек, начни искать решения сам. Эта квартира — моя свобода. Я посвятила тебе тридцать восемь лет жизни. Теперь пришло время пожить для себя.
Он смотрел на меня так, словно видел впервые. В его глазах промелькнуло что-то, похожее на уважение. А может, мне просто хотелось верить, что это действительно было уважение.
Я думаю, обращаюсь с ним, но безуспешно. Установлено, что знакомые узнали, что он с Аллой уехал из города — то ли в Самару, то ли в Саратов, к ее родственникам.
Сначала я места себе не находила от беспокойства. Просыпалась среди ночи от кошмаров, в которых Олег попадал в беду. Винила себя за твёрдость. Плакала в подушку, чтобы соседи не слышали.
Но потом, постепенно, что-то во мне начало меняться. Я записалась на курсы рисования при местном доме культуры. Давно мечтала, но всё откладывала — то денег жалко, то времени нет. Оказалось, что у меня есть способности. Преподавательница, Мария Николаевна, даже предложила мне участвовать в весенней выставке работ.
Потом я съездила в санаторий — тоже впервые за много лет. Накопила с пенсии, позволила себе эту маленькую роскошь. Познакомилась там с интересными людьми, особенно с одним вдовцом, Виктором Павловичем. Он тоже рано потерял жену, растил дочь один. Мы много разговаривали, гуляли по парку. Обменялись телефонами.
Когда вернулась домой, мне звонила сестра.
— Валя, ты не поверишь! Олег объявился! Звонил мне, спрашивал о тебе.
У меня сердце замерло.
— Что он говорил?
— Спрашивал, как ты, всё ли у тебя хорошо. Сказал, что у него всё наладилось. Работает на каком-то производстве, Алла родила мальчика.
— Мальчика? — я прижала руку к груди. — У меня внук?
— Да, представляешь! Назвали Петей, в честь твоего мужа.
Я не смогла сдержать слёз.
— А почему он сам мне не позвонил?
— Говорит, стыдно. Не знает, как начать разговор после всего, что наговорил тебе. Боится, что ты не захочешь с ним общаться.
— Глупости какие, — я вытерла слёзы. — Конечно, захочу. Он же мой сын.
Но Олег так и не позвонил. Зато через неделю пришло письмо — настоящее, бумажное. В конверте была открытка с изображением маленького пухлого младенца и несколько строк, написанных знакомым почерком:
«Мам, я нашёл работу. Ты была права. Прости меня за всё. У тебя теперь есть внук — Пётр Олегович. Когда немного освоимся на новом месте, обязательно приедем к тебе в гости. Если позволишь.
P.S. Не пытайся перезвонить — я сменил номер. Сам свяжусь, когда буду готов. Твой сын».
Я долго сидела с этой открыткой, прижимая её к груди. Внутри разливалось тепло — не просто от радости за сына, но и от гордости за себя. Впервые в жизни я не поддалась на манипуляции, не поставила чужие желания выше своих насущных потребностей. И, как ни странно, это помогло не только мне, но и Олегу.
Той ночью я долго стояла у окна, глядя на звёзды. И мне казалось, что Петя смотрит на меня сверху и одобрительно улыбается. «Ты молодец, Валюша», — словно шептал он. — «Ты справилась. Теперь живи для себя. Ты заслужила».
И я решила, что так и сделаю.
