Нина стояла у открытого шкафа, методично складывая детские вещи в дорожную сумку. Маленькие штаны, тёплая кофта, запасные носки — всё аккуратно, без спешки. Руки двигались сами собой, будто она делала это уже сто раз, хотя на самом деле это был первый раз, когда она собиралась уйти по-настоящему.
Квартира молчала. Телевизор не работал, хотя обычно в это время Олег смотрел футбол или какое-нибудь ток-шоу. Его телефон лежал на журнальном столике экраном вниз — редкость, учитывая, что обычно он не расставался с ним ни на минуту. Нина не включала свет в коридоре, и только лампа в комнате бросала неровные тени на стены.
Последние месяцы их разговоры превратились в короткие реплики, брошенные между делом. Олег приходил поздно, бросал сумку в прихожей и молча шёл в ванную. Утром уходил рано, едва кивая на прощание. Иногда он говорил что-то вроде: «Нужно купить молоко» или «Почему чайник не кипятит?», но это были не разговоры — это были приказы, обёрнутые в вопросительную форму. Нина отвечала односложно, потому что усталость давно вытеснила желание спорить или доказывать свою правоту.
Она не кричала. Не устраивала скандалов. Не швыряла его вещи в дверь. Просто молчала, собирая внутри себя решение по крупицам, пока оно не стало твёрдым, как камень.
На полу сидел их сын, Лёша, и катал красную машинку по ковру, издавая тихие звуки мотора. Ему было четыре года, и он ещё не понимал, что происходит. Для него это была обычная суббота, немного скучная, но в целом похожая на все остальные.
Олег стоял в дверном проёме между комнатой и кухней, прислонившись плечом к косяку. Он смотрел на Нину, но не вмешивался. Возможно, он думал, что это очередная попытка надавить на него, заставить извиниться или пообещать что-то изменить. Он уже видел такое раньше. Пару раз Нина угрожала уйти, но потом успокаивалась, и всё возвращалось на круги своя. Он, видимо, надеялся, что и сейчас всё рассосётся само собой.
Но Нина молчала. Она взяла детские ботинки с полки, проверила, не порваны ли шнурки, и положила их в сумку. Потом достала тёплую шапку с завязками и куртку Лёши.
— Лёш, иди сюда, — позвала она негромко.
Мальчик поднял голову, бросил машинку и подошёл. Нина присела на корточки, надела на него куртку, застегнула молнию и завязала шапку под подбородком.
— Мы гулять? — спросил Лёша, глядя на неё удивлённо.
— Да, — кивнула Нина. — Пойдём прогуляемся.
Она не собиралась объяснять ему сейчас. Не хотела путать его голову словами, которые он всё равно не поймёт. Потом, когда они окажутся в безопасности, она всё расскажет. Аккуратно, простыми словами. А пока пусть думает, что они просто идут гулять.
Нина встала, взяла сумку за ручки и направилась к прихожей. Лёша пошёл следом, держась за край её куртки.
Олег шагнул вперёд. Его лицо вдруг исказилось, брови сдвинулись, а руки беспомощно повисли в воздухе, словно он не знал, куда их деть.
— Ты правда сейчас возьмёшь ребёнка и уйдёшь? — спросил он, и в голосе его впервые за долгое время прозвучала не уверенность, а растерянность.
Нина остановилась в проёме двери и посмотрела на него. Она смотрела долго, внимательно, словно видела его впервые. Без иллюзий, без надежд, без привычного желания найти оправдание его поступкам. Она видела просто человека, который привык получать всё без усилий и который только сейчас начал понимать, что что-то идёт не так.
В её взгляде не было злости. Не было обиды. Только спокойное, выверенное решение, которое созревало месяцами и наконец оформилось в чёткое действие.
Она вспомнила, как полгода назад он сказал, что задержится на работе, а вернулся только утром, пахнущий чужими духами. Как она спросила, где он был, и он ответил: «Не твоё дело». Как она замолчала, потому что ругаться было бессмысленно.
Она вспомнила, как он перестал помогать с ребёнком. Как однажды она попросила его посидеть с Лёшей вечером, потому что ей нужно было к врачу, и он сказал: «Я устал, сама разбирайся». Как она отменила приём и осталась дома.
Она вспомнила, как он начал приходить всё позже, а уходить всё раньше. Как перестал спрашивать, как у неё дела. Как однажды она заплакала на кухне, а он прошёл мимо, даже не обернувшись.
Все эти вечера, когда он исчезал «по делам», и все утра, когда она оставалась одна с заботами, сложились в картину, которую невозможно было игнорировать. И Нина поняла, что больше не хочет жить в этом молчании. Не хочет ждать, пока он снова вспомнит о ней. Не хочет быть той, кто всегда прощает и терпит.
— Ты что, серьёзно? — Олег попытался заговорить быстрее, но слова сыпались бессвязно. — Послушай, я знаю, что мы последнее время… Ну, не в лучшей форме, да. Но это же не повод… Подожди, давай поговорим нормально. Ты куда вообще пойдёшь? На улице холодно, ребёнок простудится…
Нина молча поправила шарф Лёше, проверила, плотно ли застёгнута молния на его куртке, и взяла сумку в руку.
— Нина, ты меня слышишь? — голос Олега стал громче. — Я с тобой разговариваю!
Она не ответила. Она давно поняла, что слова ничего не меняют. Что обещания — это просто звуки, которые рассеиваются в воздухе. Что единственное, что имеет значение, — это действия. И её действие — уйти.
Она прошла в прихожую, задержалась на секунду у комода, где лежали документы. Свидетельство о рождении Лёши, её паспорт, медицинские полисы — всё это она положила в сумку заранее. Теперь оставалось только надеть обувь.
Олег стоял в коридоре, глядя на неё с нарастающей тревогой.
— Ты не можешь просто так взять и уйти, — сказал он тише. — Это… Это неправильно. Нужно обсудить. Нужно…
— Обсудить? — Нина обернулась, и в её голосе наконец прозвучали эмоции. Не крик, не истерика, а холодное удивление. — Мы обсуждали. Сто раз. Ты обещал, что изменишься. Ты говорил, что станешь больше времени проводить дома. Что будешь помогать с Лёшей. Что мы вместе справимся. А потом ты снова уходил, и я оставалась одна. Снова и снова.
Олег открыл рот, но ничего не сказал.
Нина надела ботинки Лёше, застегнула липучки и встала. Она взяла сумку, открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Лёша пошёл за ней, держась за её руку.
— Нина! — окликнул Олег. — Подожди!
Она остановилась, но не обернулась.
— Если ты сейчас уйдёшь, — начал он медленно, подбирая слова, — то это будет конец. Понимаешь? Конец всему.
Нина повернула голову и посмотрела на него через плечо.
— Конец был давно, — сказала она спокойно. — Ты просто не заметил.
Дверь закрылась мягко, без хлопка. Нина повела Лёшу по лестнице вниз, и мальчик послушно шагал рядом, поглядывая на неё с любопытством.
— Мама, а мы к бабушке едем? — спросил он.
— Да, — кивнула Нина. — К бабушке.
На улице было морозно. Холодный воздух обжёг лицо, и Нина глубоко вдохнула, чувствуя, как лёгкие наполняются чистотой. Ей не было страшно. Наоборот, внутри разливалось странное, почти забытое чувство — облегчение. Облегчение от того, что она наконец сделала то, что должна была сделать давно.
Она вызвала такси через приложение и, пока ждала, стояла с Лёшей на тротуаре, глядя на огни города. Мальчик прижимался к её ноге, и она гладила его по голове, думая о том, что впереди будет непросто. Но она справится. Она всегда справлялась.
Машина подъехала через пять минут. Нина усадила Лёшу на заднее сиденье, пристегнула его ремнём и села рядом.
— Куда едем? — спросил водитель.
Нина назвала адрес матери. Та жила на другом конце города, в старом доме с высокими потолками и скрипучим паркетом. Нина предупредила её заранее, позвонив днём, и мать сказала только: «Приезжай. Дверь открою».
Дорога заняла полчаса. Лёша задремал, положив голову Нине на плечо, а она смотрела в окно, на проплывающие мимо улицы. Она думала о том, что будет завтра. Что она скажет Олегу, когда он позвонит. А он обязательно позвонит — не сегодня, так завтра. Он будет уговаривать её вернуться, обещать, что всё изменит. Но Нина знала, что не вернётся. Не на этот раз.
Она вспомнила, как два года назад они поженились. Как он говорил, что будет лучшим мужем на свете. Как она верила ему, потому что любила. Но любовь не должна требовать жертв. Не должна заставлять женщину молчать, терпеть и прощать снова и снова. Любовь — это партнёрство, уважение, забота. А у них этого давно не было.
Машина остановилась у подъезда. Нина разбудила Лёшу, расплатилась с водителем и вышла. Подъезд был тёмным, лифт не работал, и они поднялись по лестнице на четвёртый этаж.
Мать открыла дверь сразу, как будто ждала за ней. Она была в старом домашнем халате, седые волосы убраны в хвост, на лице усталость.
— Заходите, — сказала она тихо.
Нина прошла в квартиру, разделась сама и раздела Лёшу. Мальчик зевал, потирая глаза.
— Баба Лиза! — обрадовался он, увидев бабушку.
— Привет, зайка, — Лиза взяла его на руки. — Пошли, я тебе постель постелю.
Она унесла внука в комнату, а Нина осталась стоять в прихожей. Она смотрела на потёртые обои, на старый комод, на который ещё в детстве ставила школьный портфель, и чувствовала, как напряжение постепенно отпускает.
Лиза вернулась через несколько минут.
— Уснул сразу, — сказала она. — Устал, наверное.
— Да, — кивнула Нина.
Они прошли на кухню, и Лиза поставила чайник на плиту.
— Расскажешь? — спросила она, доставая чашки.
Нина села за стол и положила руки на столешницу.
— Не знаю, с чего начать.
— Начни с того, когда ты поняла, что уйдёшь.
Нина задумалась.
— Месяц назад, наверное. Он опять пришёл поздно, пахнущий алкоголем. Я спросила, где был. Он сказал: «Отстань». Я легла спать, и всю ночь думала: почему я это терплю? Почему я должна мириться с тем, что меня не уважают? И поняла, что не должна. Не обязана.
Лиза налила кипяток в чашки, добавила заварку и поставила их на стол.
— Ты правильно сделала, — сказала она просто.
— Правда? — Нина посмотрела на неё. — Ты не думаешь, что я поспешила? Что надо было ещё попытаться?
— Нет, — Лиза покачала головой. — Ты пыталась. Долго пыталась. А он не ценил. Значит, пора было уходить.
Нина выдохнула.
— Я боюсь, — призналась она. — Боюсь, что не справлюсь одна. Что денег не хватит. Что Лёше будет плохо без отца.
— Справишься, — уверенно сказала Лиза. — Ты сильная. Всегда была. А Лёше будет лучше с матерью, которая не плачет по ночам, чем с обоими родителями, которые друг друга не уважают.
Нина кивнула, сжав чашку в руках. Горячий фарфор обжигал ладони, но ей это нравилось — напоминало, что она жива, что она чувствует, что она есть.
Они пили чай молча, и Нина думала о том, что завтра начнётся новая жизнь. Пока непонятная, пока страшная, но своя. Жизнь, в которой она принимает решения сама. Жизнь, в которой она не ждёт, пока кто-то снова вспомнит о ней.
Позже, когда Лиза ушла спать, Нина осталась сидеть на кухне. Она достала телефон и увидела три пропущенных вызова от Олега. Сообщений не было. Она убрала телефон обратно в карман и посмотрела в окно. За окном падал снег, мягкий и бесшумный, укрывая город белым покрывалом.
Нина подумала, что снег — это как начало. Чистый лист. Возможность начать заново. И она воспользуется этой возможностью. Обязательно воспользуется.
Она встала, выключила свет и пошла в комнату, где спал Лёша. Мальчик лежал на боку, обняв старого плюшевого медведя, которого Лиза хранила ещё с тех времён, когда сама Нина была маленькой. Нина присела на край кровати, погладила сына по голове и тихо прошептала:
— Всё будет хорошо, зайчик. Обещаю.
И она действительно верила в это. Верила, что они справятся. Что она сможет дать ему всё, что нужно. Что он вырастет счастливым, несмотря ни на что.
Нина легла рядом, укрылась одеялом и закрыла глаза. Впервые за много месяцев она засыпала спокойно, без тревоги, без страха, что завтра всё повторится снова. Потому что завтра будет другим. Завтра будет началом.
А Олег остался в их квартире один, в тишине, которую он сам создал. И только теперь, когда Нина ушла, он начал понимать, что потерял. Но было уже слишком поздно.
Утром Нина проснулась от того, что Лёша тянул её за рукав.
— Мама, вставай! Баба Лиза блины делает!
Она открыла глаза и увидела солнечный свет, пробивающийся сквозь старые занавески. В воздухе пахло тестом и маслом. Нина улыбнулась, впервые за долгое время по-настоящему.
— Иду, солнышко.
Она встала, оделась и вышла на кухню. Лиза стояла у плиты, переворачивая блины на сковороде.
— Доброе утро, — сказала она, не оборачиваясь.
— Доброе, — ответила Нина.
Они позавтракали втроём, и Лёша болтал без умолку, рассказывая бабушке про свои игрушки и про то, как он вчера видел большую собаку на улице. Нина слушала его, улыбалась и думала о том, что это первое утро их новой жизни. И оно было хорошим.
Позже, когда Лёша увлёкся рисованием, Нина достала телефон. Олег прислал сообщение час назад: «Нам надо поговорить. Серьёзно».
Нина посмотрела на экран, подумала и написала: «Поговорим. Но не сегодня. Мне нужно время».
Она отправила сообщение и убрала телефон. Время — это было именно то, что ей сейчас нужно. Время, чтобы понять, что дальше. Время, чтобы решить, как строить жизнь. Время, чтобы просто подышать без тяжести на груди.
И у неё было это время. Потому что она наконец сделала шаг, который откладывала слишком долго. Шаг к себе, к свободе, к жизни, в которой она не просто существует, а живёт.
