— Ты продал мою машину, чтобы закрыть долг по своей идиотской онлайн-игре? А на что ты надеялся, Игнат? Что я не замечу, как из-под окон исчез автомобиль, который я купила за свои деньги до нашей свадьбы? — кричала жена на мужа, но в её голосе не было ни надрыва, ни привычной ярости, лишь отточенная до брезгливости интонация, словно она говорила с мерзким, но предсказуемым насекомым.
Утро началось обыденно, со всеми атрибутами размеренного семейного быта. Алла, по привычке, поднялась чуть раньше Игната, чтобы неторопливо начать день. Она заварила свежий, ароматный кофе, который заполнил уютную кухню терпким запахом, и с чашкой в руке вышла на небольшой балкон, откуда открывался вид на тихий двор и парковку.
Для неё это был не просто утренний ритуал, а момент осознанной тишины, когда можно было собрать мысли, настроиться на предстоящий день.
Её взгляд, машинально скользнув по знакомым силуэтам машин, задержался на пустом месте. Месте, где всегда стоял её вишнёвый «Жук». Не тот, что был куплен по необходимости, а тот, что она выбирала долго и тщательно, тот, что был её маленькой прихотью, её символом независимости, её, как она шутила, «личным вишнёвым настроением».
Его не было. Пустота. Неожиданная, как удар под дых. Но эта пустота не вызвала паники. Лишь мгновенное, ледяное осознание.
Она вернулась в квартиру. Кофе остывал, источая уже не аромат, а немой укор. Она набрала номер Игната. Он уехал рано утром, объяснив это «важной встречей по работе». Не ответил. Затем ещё раз. И ещё. Гудки, длинные, тягучие, словно резиновые нити, натянутые до предела. Они не лопнули, но звенели в воздухе, предвещая нечто недоброе.
Через час, который показался вечностью, Игнат появился на пороге. Бледный. Его глаза бегали, избегая её взгляда, словно пойманный воришка. Он топтался на месте, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь войти полностью.
Его рубашка была помята, галстук ослаблен, как будто он не на деловую встречу ездил, а всю ночь таскал что-то тяжёлое. И этот взгляд, исподлобья, полный вины и покорности. Алла знала этот взгляд. Он был ей знаком до боли, до тошноты.
— Алл… — начал он, голос его был неуверенным, почти неслышным. — Надо поговорить.
Она уже знала. В её мозгу, словно по щелчку выключателя, включился режим холодного анализа. Она знала, что за этим «надо поговорить» последует привычная литания оправданий, отговорок, обещаний. Он проигрался. Опять.
В своей дурацкой онлайн-стратегии. Той самой, которой он клялся завязать. Десятки раз. Каждый раз, после очередной финансовой ямы, вырытой его необузданным азартом, он клялся, что это был последний раз. Клялся, смотрел в глаза, обещал. А потом всё повторялось.
— Я… я нашёл покупателя, — лепетал он, наконец, набравшись храбрости и пройдя в гостиную, где Алла, не двигаясь с места, продолжала стоять с остывшей чашкой в руке. — Он дал хорошую цену. Я всё верну, честно. Просто… просто там так получилось. Нужна была крупная сумма, чтобы… ну, чтобы всё отыграть. Я думал, что вот-вот…
Его слова обрывались, растворялись в воздухе, не достигая её сознания. Алла молча смотрела на него. В её взгляде не было ни ярости, ни слёз. Только холодный, брезгливый расчёт. Она видела перед собой не мужа, не человека, которого когда-то любила, а лишь ходячий сгусток проблем, который требовал немедленного и радикального решения. Решения, которое она, как всегда, должна была найти сама.
Она медленно опустила чашку на журнальный столик. Беззвучно. Словно подчёркивая важность момента. Затем, с той же неспешностью, достала свой телефон. А потом, из кармана его пиджака, который он небрежно бросил на стул, она извлекла его второй телефон. Игровой. Тот, который он прятал, наивно полагая, что она ничего не замечает. Она открыла приложение его банка. Его глаза расширились. Он попытался что-то сказать, но она лишь подняла руку, приказывая молчать.
Она приложила его палец к сканеру, пока он не успел опомниться, пока его мозг, отягощённый виной и страхом, не успел выстроить хоть какую-то защиту. Экран загорелся зелёным светом. Её пальцы задвигались по экрану, быстро и уверенно. Она перевела остаток вырученных денег себе. Не задавая вопросов. Не требуя объяснений. Просто совершая действие, которое было для неё логичным и неизбежным.
Когда операция была завершена, она подняла голову и посмотрела на него. В её глазах не было ни триумфа, ни злорадства. Лишь пустота. И эта пустота была страшнее любых эмоций.
— Отлично, — произнесла она ровным голосом, её тон был абсолютно лишён каких-либо колебаний. — Это первый взнос. Остальную сумму я буду вычитать из твоей зарплаты. Ровно по пятьдесят процентов. До полного погашения.
Игнат почувствовал, как воздух вышибло из лёгких. Пятьдесят процентов. Это значило, что он будет жить на половину своего дохода, на ту половину, которую она милостиво оставит ему. А он, как она знала, зарабатывал неплохо. Он был талантливым программистом, но его азарт был сильнее его таланта, сильнее его разума.
— Твоя карта теперь у меня, — продолжила Алла, её голос звучал так, будто она зачитывала приговор. — На обед и проезд я буду оставлять тебе наличные на тумбочке. Ежедневно. По заранее утверждённому бюджету.
Игнат смотрел на неё, его лицо было искажено гримасой ужаса. Он не ожидал такой реакции. Он ожидал криков, слёз, может быть, даже брошенных в него предметов. Но не этой холодной, расчётливой жестокости. Это было не наказание, это была тотальная оккупация его жизни, его свободы, его личности.
Он попытался возразить, найти хоть какой-то аргумент, но слова не шли. Он знал, что она не шутит. Он знал, что она сделает ровно то, что сказала. И он понял, что его жизнь, привычная, хоть и хаотичная, закончилась. Он стоял перед ней, как маленький мальчик, пойманный на краже конфет, и не мог ничего сделать. Его вишнёвый «Жук» был лишь началом. Началом конца его личной автономии. И началом новой, более изощрённой игры, в которой он был лишь пешкой. И правила этой игры устанавливала она.
Следующее утро началось для Игната с непривычной пустоты. Не физической, а ментальной. Проснувшись, он инстинктивно потянулся за телефоном, чтобы проверить уведомления из своей онлайн-стратегии – привычка, въевшаяся в подкорку, как вторая натура. Но телефона не было. Вчерашние события нахлынули волной, свинцовой тяжестью опустившись на грудь. Утробное чувство голода, уже не столько физического, сколько игрового, заставило его метаться в постели, искать, надеяться. Но тщетно.
Он вышел из спальни, чувствуя себя, как преступник, входящий в камеру после приговора. На кухонном столе лежала маленькая пачка купюр, аккуратно перетянутая резинкой. Рядом – записка, написанная каллиграфическим почерком Аллы: «На проезд и обед. Не больше». Его сердце сжалось от унижения. Он, Игнат, взрослый мужчина, успешный программист, теперь зависел от ежедневной порции наличности, выдаваемой женой. Это было хуже, чем лишение карты. Это было низведение до уровня школьника, которому выдают карманные деньги.
— Я не могу так жить, Алла, — попытался он начать разговор за завтраком, пытаясь придать своему голосу хоть какую-то твёрдость. Он знал, что это бесполезно, но не мог молчать. — Ты же понимаешь, что это перебор? Я взрослый человек, я работаю, у меня своя зарплата.
Алла, не отрываясь от своей каши, лишь медленно подняла на него взгляд. В нём не было ни злости, ни упрёка, лишь глубокое, пронзительное спокойствие.
— Твоя зарплата, Игнат, должна была покрывать наши общие расходы и твои личные нужды. Вместо этого она уходила на виртуальные бои и виртуальные замки, пока мой реальный «Жук» не оказался продан, чтобы залатать очередную прореху в твоей онлайн-империи. Так что, нет. Я не понимаю. Я понимаю только, что тебе не доверяю. И пока это так, правила устанавливаю я.
Его попытки сопротивления были тщетны. Он пытался найти лазейки, но Алла, казалось, предвидела каждый его шаг. Он хотел встретиться с друзьями, чтобы «занять по мелочи» – но Алла, словно обладая телепатией, уже успела связаться с ними.
— Привет, Слав, — голос Аллы звучал по телефону Игната, когда тот пытался набрать номер своего давнего приятеля. Она сделала это, сидя прямо напротив него за обеденным столом, демонстративно положив его телефон перед собой. — Слушай, Игнат тут поинтересовался, не можешь ли ты ему одолжить пару тысяч до зарплаты. Я просто хотела предупредить, что его зарплата теперь наполовину уходит на погашение старого долга. А на что он собирается возвращать новый, я не представляю. Так что, решать тебе, конечно. Но я бы на твоём месте подумала.
Славик, верный приятель, который не раз выручал Игната, теперь избегал его звонков. Остальные друзья поступали так же. Он стал изгоем. Не потому, что Алла напрямую запретила им общаться с ним, а потому, что она методично и хладнокровно подорвала его репутацию, выставив его ненадёжным, безответственным и неспособным контролировать себя. Он чувствовал, как земля уходит из-под ног.
Дома атмосфера была удушающей. Алла не кричала, не упрекала. Она просто жила, демонстрируя полное равнодушие к его состоянию. Её движения были размеренными, её голос — ровным, её взгляд — холодным и отстранённым. Она готовила ему еду, стирала его вещи, поддерживала чистоту в доме. Но всё это было лишено тепла, душевности, близости. Это был функционал, не более. Игнат чувствовал себя заключённым в золотой клетке, где все его базовые потребности удовлетворялись, но при этом он был лишён самого главного — свободы воли.
Однажды вечером, не выдержав давящей тишины, Игнат попытался уйти из дома. Просто выйти, подышать свежим воздухом, развеяться.
— Куда ты собрался? — голос Аллы прозвучал из-за его спины, когда он уже взялся за дверную ручку.
— Прогуляться, — ответил он, стараясь не выдать раздражения. — Я что, не могу просто прогуляться?
— Можешь, — она подошла к нему, её взгляд не отрывался от его лица. — Но если ты попытаешься найти способ взять денег в долг или заложишь что-нибудь из наших общих вещей, знай, я об этом узнаю. И последствия будут… гораздо серьёзнее. Поверь мне. Я не хочу тебя ограничивать, Игнат. Я хочу, чтобы ты осознал. Осознал, что твоя зависимость разрушает нас. А если не осознаешь, то хотя бы не сможешь продолжить.
Он отпустил дверную ручку. Её слова не были угрозой. Они были констатацией факта, предсказанием, которое, он знал, обязательно сбудется. Он вернулся в гостиную и включил телевизор. Но он не смотрел его. Его мозг лихорадочно искал выход. Он был загнан в угол, и это чувство было невыносимым.
Он пытался работать. Сидя за компьютером, он чувствовал себя парализованным. Мысли о игре, о том, как он мог бы «отыграться», если бы у него был доступ к деньгам, не давали ему сосредоточиться. Программирование, которое раньше приносило ему удовольствие, теперь казалось мучением. Каждая строчка кода была напоминанием о его неспособности контролировать собственную жизнь.
Алла продолжала свою методичную осаду. Она не позволяла себе срывов, не устраивала истерик. Она просто продолжала жить по новым правилам, словно они были установлены давно и не подлежали обсуждению. Каждый вечер, когда Игнат возвращался домой, на тумбочке его ждали новые, строго отсчитанные купюры на следующий день. В холодильнике была еда, в шкафу — чистая одежда. Но он чувствовал себя так, словно живёт в тюремной камере, где охранник, который его кормит и одевает, является его же женой.
Его игровая зависимость, не имея выхода, начала трансформироваться. Вместо азарта появилась злость. Злость на себя за то, что он до этого дошёл. Злость на Аллу за её безжалостность. Злость на весь мир, который, как ему казалось, отвернулся от него. Он начал искать способы отомстить. Неясно, как, неясно, кому. Но это чувство разрасталось внутри него, словно опухоль.
Однажды он попытался пойти на откровенный разговор.
— Алла, — его голос был хриплым от нахлынувших эмоций, — я понимаю, что я натворил. Я готов меняться. Только, пожалуйста, дай мне шанс. Дай мне контроль над своими деньгами. Я буду отчитываться за каждую копейку, если хочешь. Только не делай из меня… не делай из меня это.
Алла отложила книгу, которую читала, и медленно повернулась к нему.
— Я уже давала тебе шансы, Игнат, — её голос был лишён привычной стали, но это не делало его менее пугающим. — Много раз. И каждый раз ты их проигрывал. А отчёты… отчёты ты будешь давать не мне. Ты будешь давать их самому себе, когда наконец поймёшь, что такое жить по средствам и не зависеть от виртуальных побед. Пока этого не произойдёт, правила остаются прежними. И это не обсуждается.
Он замолчал, чувствуя, как его последние надежды рассыпаются в прах. Он понимал, что она не отступит. Она была как монолит, как неприступная крепость. И он, маленький, загнанный в угол солдат, не знал, как её взять. Но он знал, что не сдастся. Не сдастся ей. Не сдастся себе. Он найдёт способ. Любой.
Дни тянулись, каждый из них был клоном предыдущего, отличаясь лишь степенью удушающей тишины, что теперь стала постоянным спутником их быта. Игнат словно попал в тщательно спроектированный лабиринт, где каждый поворот приводил к тупику, а выход был надёжно замурован под слоем её хладнокровия.
Он был сломлен. Не внешне, не на публике, но внутри него что-то надломилось, уступив место злости – тихой, холодной, проникающей во все уголки его сознания. Это была не та ярость, что заставляет крушить всё вокруг. Это была медленно тлеющая ненависть, которая зрела, набирая силу, искала выход, не проявляясь вовне.
Его попытки пассивной агрессии были жалкими и неэффективными. Он мог демонстративно не мыть за собой чашку, оставлять разбросанные носки или забывать закрывать тюбик зубной пасты. Мелкие, бытовые пакости, призванные вывести её из равновесия, но Алла была непробиваема.
Она убирала, складывала, закрывала, не говоря ни слова, её движения были механическими, лишёнными эмоций, словно он был для неё частью инвентаря, которую нужно поддерживать в порядке. Каждое такое действие, лишённое какой-либо реакции, било по Игнату сильнее, чем любой крик. Оно демонстрировало его ничтожность в её глазах.
Он начал испытывать глубокую, почти физическую ненависть к Алле. Ненависть не за её действия, а за её безупречность, за её абсолютный контроль, за то, что она оказалась сильнее, умнее, расчётливее. Он чувствовал себя униженным, оскорблённым, лишённым всякого достоинства. Она не кричала на него, но её молчание кричало громче любого голоса. Её спокойствие было её оружием.
Алла усиливала контроль, превращая его жизнь в рутину, лишённую малейших радостей. Она не позволяла ему задерживаться на работе, мотивируя это «необходимостью экономить на транспорте».
Он был вынужден возвращаться домой строго по расписанию. Его обед был заранее приготовлен и упакован в ланч-бокс, его ужин ждал его на столе. Каждая его потребность была удовлетворена, но при этом он чувствовал себя лишённым свободы выбора, превращенным в часть механизма, который функционировал исключительно по её правилам.
— Игнат, — её голос раздался, когда он попытался отказаться от ужина, сославшись на плохое самочувствие. — Ты не хочешь есть? Или у тебя нет аппетита? Могу ли я что-то сделать, чтобы ты почувствовал себя лучше?
Она не спрашивала, она констатировала. Она не предлагала, она требовала. Он знал, что если он не притронется к еде, она не оставит его в покое, пока он не съест хотя бы пару ложек. Это не была забота, это был контроль. Контроль над его физическим состоянием, над его потребностями. Она заботилась о нем, как о домашнем животном, которому нужно обеспечить минимальные условия для существования, чтобы оно не доставляло проблем.
Его попытки найти поддержку у общих знакомых, которые ещё не были «проработаны» Аллой, проваливались с треском. Он пытался жаловаться на её тиранию, на её холодность, на её тотальный контроль. Но его слова звучали жалко и неубедительно на фоне методичных и хладнокровных действий Аллы.
Она, не говоря ни слова, могла показать переписку, где он сам признавался в своих проигрышах, могла привести цифры его долгов, показать скрины его банковских выписок, где транзакции уходили на игровые сервисы. Его образ в глазах окружающих деградировал. Он был не жертвой, а человеком, который сам навлёк на себя беду, и теперь не мог нести ответственность.
— Да он сам виноват, — слышал Игнат обрывки разговоров, когда случайно встречал знакомых. — Алла-то терпела сколько. Любая бы на её месте давно ушла. А она вон как, старается его в чувство привести.
Его авторитет падал до нуля. Он был не просто безденежным игроком, он был человеком, потерявшим уважение. И это било по нему сильнее, чем любые финансовые ограничения. Он чувствовал себя обнажённым, выставленным напоказ, лишенным не только денег, но и чести.
Однажды Алла сделала демонстративный шаг, который окончательно подрывал остатки его самоуважения и социального статуса. Она перестала сопровождать его на корпоративных вечеринках и встречах с коллегами. Сначала он обрадовался, подумав, что это глоток свободы. Но затем понял, что это было гораздо хуже.
— Игнат, — сказала она ему, когда он готовился к очередному мероприятию. — Я не смогу пойти с тобой. У меня очень важные дела, которые я не могу отложить.
Её отсутствие сразу же бросилось в глаза. Ведь Алла всегда была его спутницей. Она была красивой, умной, умела поддержать разговор. Она была его визитной карточкой, его достоинством. А теперь его отсутствие рядом с ней было заметно. Люди начали перешёптываться. Ему задавали вопросы.
— А где Алла? Всё в порядке? Вы не поссорились?
И он, не зная, что ответить, лишь мямлил что-то невразумительное, чувствуя, как его лицо заливает краска стыда. Это было не просто унижение, это было публичное отлучение. Она не выгоняла его из дома, она выгоняла его из своей жизни, из своего социального круга, оставляя его одного, на растерзание догадкам и сплетням. Он был её придатком, и теперь она демонстративно его отрезала, оставляя его культю болтаться на всеобщем обозрении.
Он понял. Он понял, что она не просто возвращает свои деньги. Она строит из него нового человека. Человека, лишённого воли, лишённого желаний, лишённого азарта. Человека, полностью ей подконтрольного. И эта мысль, эта перспектива, вызывала у него одновременно ужас и ледяную решимость. Он не будет таким. Он найдёт способ. Не для того, чтобы сбежать, а для того, чтобы нанести удар. Удар, который она запомнит надолго.
Игнат сидел на кухне, вглядываясь в остывающий чай, и чувствовал, как внутри него что-то меняется. Злоба, которая долгое время была его единственным спутником, теперь трансформировалась. Она стала холодной, острой, как лезвие, отточенное годами унижений. Он больше не метался в поисках выхода, не пытался сопротивляться открыто. Он принял правила игры Аллы, но собирался обернуть их против неё самой.
Каждое утро, получая свои «карманные деньги», Игнат чувствовал, как этот жест всё сильнее расчеловечивает его в собственных глазах. Но он научился это скрывать. Он научился улыбаться, кивать, соглашаться. Он стал идеальным заключённым в своей золотой клетке. Идеальным настолько, что даже Алла, с её феноменальной проницательностью, начала расслабляться.
Он перестал говорить о деньгах, о своей зарплате, о своей зависимости. Он погрузился в работу с головой, демонстрируя невиданную ранее продуктивность. Но эта продуктивность была лишь ширмой. Часами сидя за компьютером, он не просто писал код. Он изучал финансовые схемы, правовые лазейки, анонимные платежные системы. Он учился, как хищник учится охотиться в новой местности, приспосабливаясь к изменившимся условиям.
Его игровая зависимость никуда не делась. Она просто изменила форму. Теперь его азартом стали не виртуальные бои, а реальная, тщательно спланированная месть. Каждый день, каждую ночь, пока Алла спала, он строил свой план. Он был игроком, и эта игра должна была стать его самой грандиозной победой.
— Ты выглядишь усталым, Игнат, — как-то заметила Алла, застав его за компьютером далеко за полночь. — Может, стоит отдохнуть? Или у тебя какие-то проблемы на работе?
— Нет, Аллочка, — он обернулся к ней, его лицо было освещено монитором, а глаза блестели странным, незнакомым ей огнём. — Просто увлекся. Новая задача, очень интересная. Знаешь, мне кажется, что ты была права. Мне нужно было сосредоточиться на чем-то другом. И это что-то другое приносит мне настоящее удовольствие.
Она лишь кивнула, удовлетворённая. Она видела, как он изменился. Стал спокойнее, сосредоточеннее. Она видела, как он перестал метаться, как начал работать. Она думала, что её методы сработали. Она думала, что сломала его, превратив в управляемого и послушного мужа. Но она не знала, что он не сломался. Он перековался.
Прошли месяцы. Игнат методично откладывал каждую копейку, которая проходила через его руки. Не только те, что Алла выдавала ему на обед, но и случайные доходы от фриланса, которые он тщательно скрывал.
Он использовал свои навыки программиста, чтобы создавать небольшие, анонимные проекты, которые приносили ему небольшой, но стабильный доход. Он завел анонимные счета в криптовалюте, создал несколько виртуальных кошельков. Он стал тенью, невидимкой в финансовом мире, где Алла, с её строгим контролем, видела лишь фасады.
В один из обычных вечеров, когда Алла сидела в кресле, читая книгу, а Игнат изображал занятость за компьютером, он услышал, как она что-то бормочет себе под нос.
— Странно, — она нахмурилась, глядя в свой ноутбук. — Какой-то сбой в системе…
Его сердце ёкнуло. Он знал, что это не сбой. Это была его работа. Он часами изучал её финансовые привычки, её любимые онлайн-магазины, её банковские операции. Он взломал её электронную почту, её облачные хранилища, её банковские аккаунты. Не для того, чтобы украсть, а для того, чтобы тщательно скопировать все данные, все пароли, все детали её финансовой жизни.
Теперь он сидел и ждал. Ждал момента, когда петля, которую она затягивала на его шее, перекинется на её собственную.
— Что случилось, Аллочка? — он поднялся, изображая обеспокоенность, и подошел к ней.
— Не понимаю, — она провела рукой по волосам. — Не могу войти в личный кабинет банка. Пишет: «Неверный пароль». Но я точно помню свой пароль!
Он почувствовал прилив адреналина. Это был его час.
— Давай посмотрим, — он склонился над её плечом, его пальцы уже скользили по клавиатуре, пока она, отвлеченная, пыталась вспомнить «правильный» пароль.
Он быстро поменял пароль. Затем, пользуясь тем, что у него был доступ ко всем её счетам, он начал действовать. Не хаотично, а методично, словно выполняя тщательно продуманный алгоритм. Он переводил небольшие суммы на свои анонимные счета, затем обналичивал их через криптовалютные обменники. Он покупал на её деньги вещи, которые затем продавал в даркнете, превращая их в анонимные активы. Он действовал медленно, чтобы не вызвать подозрений, чтобы её банк не забил тревогу. Каждая операция была каплей, но капли складывались в поток.
Проходили недели. Алла пыталась восстановить доступ к своему банку, но безуспешно. Её заявления в банк, её звонки в службу поддержки, её визиты к специалистам – всё было бесполезно. Игнат, как талантливый хакер, заметал все следы. Он оставлял лишь небольшие, еле заметные зацепки, которые уводили расследование в тупик, создавали видимость технических сбоев или случайных ошибок.
Наконец, наступил день, когда баланс её основного счёта упал до критической отметки.
— Игнат, — её голос прозвучал тихо, почти безжизненно, когда она сидела перед пустым экраном своего банковского приложения. — Деньги… они просто исчезли. Все. Мои сбережения, наш общий фонд… Всё.
В её глазах впервые за долгое время он увидел панику. Настоящую, неподдельную панику.
— Как это? — он поднялся, изображая крайнюю степень удивления и ужаса. — Что значит, исчезли? Ты же контролировала все до копейки! У тебя же был доступ ко всему!
— Я не знаю, — её голос дрожал. — Я не могу войти. И на счету… пусто. Как будто их и не было.
Он подошел к ней, взял её за руку. Его взгляд был полон фальшивого сочувствия.
— Аллочка, — он произнес её имя, смакуя каждую букву. — Мне так жаль, что это случилось. Но знаешь, иногда контроль играет злую шутку. Иногда, когда ты слишком сильно пытаешься всё контролировать, ты упускаешь из виду самое главное.
Он отошёл от неё, подошел к окну и выглянул на парковку. Место, где когда-то стоял её вишнёвый «Жук», было по-прежнему пустым.
— Помнишь, ты говорила, что будешь вычитать из моей зарплаты? — его голос стал твёрдым, лишенным всякого притворства. — Что ты будешь давать мне деньги на обед и проезд? Что ты будешь контролировать каждый мой шаг?
Она подняла на него взгляд. В нём читалось осознание, медленное, мучительное, но неизбежное.
— Я так долго жил по твоим правилам, Аллочка. Я был твоим проектом, твоей игрушкой. Но знаешь, у каждой игры есть конец. И у каждой клетки есть ключ. Я нашёл свой. И теперь я свободен.
Он протянул ей свой телефон. На экране было открыто банковское приложение, где красовался внушительный баланс. Баланс, который был равен её пропавшим сбережениям.
— Это мои деньги, — он сказал, его голос был холоден, как сталь. — Заработанные мной. И это будет мой последний взнос в твою иллюзию контроля. Я возвращаю тебе долг. Полностью. Но знаешь, Аллочка, за свободу приходится платить. И ты заплатила. Слишком много.
Он взял свою дорожную сумку, которую предусмотрительно собрал заранее. В ней были не только вещи, но и билеты. Билеты в один конец. В место, где его никто не знал, где он мог начать всё с чистого листа. Где не было ни виртуальных игр, ни реального контроля.
— Прощай, Алла, — он вышел из квартиры, оставив её одну, сидящую перед пустым экраном, с разбитой иллюзией власти и пустым банковским счётом.
Дверь закрылась за ним тихо, беззвучно, но этот звук был громче любого крика. Это был звук сломанных оков, звук свободы. Игнат ушел. Он не был победителем. Он не был героем. Он был игроком, который наконец-то выиграл свою самую главную партию.
Но цена этой победы была огромна. И для него, и для Аллы. Он вышел в ночь, чувствуя на лице холодный ветер. Он не знал, что ждёт его впереди. Но он знал одно: больше никто не будет играть в его жизнь…
